мой ангел не умрет никогда

Онода ненавидел пятницы. Каждый раз, когда время близилось к концу недели, он превращался в настоящего параноика, лишался сна и не мог сосредоточиться ни на одной лекции. Онода ненавидел пятницы. Это был тот самый день, когда он начинал сомневаться во всем и сразу. Тот самый день, когда он дрожал от страха и между занятиями пытался найти в длинных коридорах знакомый силуэт. Он искал Манами, и, если натыкался взглядом, видел его улыбку. Неправильную. Неуместную. Лживую насквозь, потому что где-то за этой улыбкой скрывалась истина, связанная с этими пятницами, и Онода, если честно, не хотел бы знать ее никогда. У Оноды не было особого выбора. Ему его просто не давали. Он дожидался вечера, нервничая как ненормальный, наматывал круги на велосипеде, чтобы довести себя до изнеможения, а потом, рухнув на землю, все равно вспомнить о своем кошмаре. Это началось месяц назад. Онода лежал на траве, пытаясь отдышаться и вспоминая, как все это… началось. «Я не ожидал, что ты так быстро купишь новый велосипед!» — восхищенно сказал тогда он, еще не понимая, не догадываясь. Он не смел даже подумать о чем-то подозрительном или странном, потому что всегда был идиотом, а Манами всегда улыбался и делал вид, что все в порядке. Манами гладил свою обновку по карбоновой раме. Белый сияющий шоссейник. Старый не подлежал ремонту, потому что его хозяин случайно выскочил на встречную полосу, катаясь по скользкой дороге, а потом случайно не разминулся с какой-то зеленой фурой. Было даже забавно, потому что велосипед превратился в груду металлолома, а сам Манами получил всего лишь трещину в ключице и пару ушибов. Его ангел-хранитель хорошо, наверное, справлялся со своими обязанностями. Онода после этого случая еще неделю к велосипеду не подходил, а еще через неделю Манами уже купил себе новый. «Вау», — только и сказал Онода, забыв включить мозги и спросить, откуда у Манами так быстро появились деньги. Когда Онода впервые увидел Манами с ссадиной на губе в помещении велоклуба, он еще не сразу додумался связать два факта вместе. Когда Онода впервые увидел огромные синяки на ребрах Манами в раздевалке, он все еще не понимал того, что буквально лежало у него перед носом. Манами не объяснял ничего. Делал что угодно, чтобы не объяснять. Юлил, переводил темы, сбегал и продолжал молчать, пока Оноде не пришлось вообразить себя детективом, хотя расследователь из него, откровенно говоря, был херовый. Просто кто-то не очень щедрый при его создании недодал мозгов, а теперь расплачиваться приходилось жалкому следствию биологических процессов. Онода вспомнил все матерные слова, которые слышал в своей жизни, когда до него наконец дошло. Он начал каждую пятницу ждать ночи. Ровно после одиннадцати он звонил Манами, пугаясь с каждым разом все сильнее, пока слушал равнодушные гудки и мысленно молился об ответе. Манами отвечал, и было достаточно услышать его голос, но сегодня что-то пошло не так. Плохо. Это плохо, подумал про себя Онода, когда дозвониться не получилось и во второй раз, а потом его руки задрожали так, что телефон упал в траву. Пришлось засовывать опустевшую бутылку в рюкзак, а потом мчать со всех сил, соревнуясь с попутными машинами или пытаясь обогнать ветер. Онода не знал, к чему себя готовить, на что настраивать. Его едва держали ноги, когда он поднимался на нужный этаж многоквартирного дома, потому что от страха подгибались колени, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Он не стал тратить время на бесполезные звонки, просто открыл дверь своим ключом и шагнул в тесную прихожую, боясь натолкнуться на пустоту. Но, к счастью, из комнаты доносился слабый свет, а значит, Манами вернулся. Бросив рюкзак и торопливо сняв обувь, Онода двинулся внутрь, но замер на пороге, стоило только увидеть… Плед валялся на полу, Манами лежал на узком неразобранном диване в уличной одежде и лицом к стене. И его телефон… Он был рядом на стуле, но Манами к нему не притронулся. Так что же…? — Манами, — испуганно и тихо позвал Онода, рванувшись к нему, падая на колени рядом с диваном и осторожно хватаясь за чужое плечо. Манами не хотел разворачиваться. Напрягся всем телом, уткнувшись лицом в диванную подушку, и только прошептал почти неслышно: — Ты пришел. Я хотел, чтобы ты пришел. — Ты снова ходил туда. Сколько это будет продолжаться? — слыша, как дрожит собственный голос, спросил Онода. — Не говори мне, что ты даже встать не можешь. Но Манами заерзал. Задрожал, словно в слезах, и медленно привстал. — Мне нужно… в туалет. Он поднялся с дивана, видимо, так быстро, как только смог, а потом поплелся к двери и, Боже, он прихрамывал, Онода заметил это и в ужасе вздрогнул, а потом взглянул на светлую обивку. Пятна крови фиг отчистишь, — пронеслось в голове невольной мыслью, и Онода резко зажал рот, чувствуя, как к горлу подступает тошнотный ком то ли от слишком сильного волнения, то ли от вида темно-красных следов на бежевом. Ему показалось… что он чувствует запах, хотя, несомненно, он не мог чувствовать запах крови. Воображение играло с ним. Рот наполнялся противным вяжущим привкусом металла. Онода отвернулся и услышал шум из ванной. Не раздумывая, он вскочил на ноги и бросился туда. Дверь была не закрыта. Онода наклонился к Манами и попытался убрать его волосы с лица. Тот сидел на коленях перед унитазом, и его рвало. У Оноды сердце рухнуло куда-то вниз, когда Манами вытошнило еще раз и он закашлялся. Только шум смывающейся воды заставил немного прийти в себя. Онода опустился на колени рядом, дрожа всем телом и обнимая за плечи. — Сколько? Сколько раз тебя уже вырвало? — Нисколько, — тихо ответил Манами, прижимая запястье ко рту. — Это в первый раз. — У тебя сотрясение, — сказал Онода, проглатывая рвущееся наружу «тебе нужно в больницу». Манами все равно не послушал бы. Манами не затащить в больницу и силой, а он гробил себя черт знает где и зачем. Оноде хотелось стонать от бессилия и непонимания. — Возможно, — отозвался Манами словно устало, и Онода увидел ссадину чуть выше левой брови, а еще кровь. Много крови. На виске, на щеке, на подбородке. В голове пронеслась пугающая мысль: точно сотрясение, а потом стало так плохо, что заслезились глаза. — Сможешь дойти до комнаты? Я принесу тебе тазик, если все еще тошнит. — Не нужно. Порядок, — сказал Манами, с трудом поднимаясь на ноги. Онода придержал его за локоть, пока он наклонялся над раковиной, чтобы прополоскать рот. Ему следовало бы смыть и кровь, но Онода не стал ничего говорить, а просто хотел помочь вернуться на диван, только Манами не пошел. Сделал два неуверенных шага к выходу, а потом опустил крышку унитаза и сел сверху. Он спрятал лицо в ладонях, наклонившись, и его плечи задрожали. Онода замер на месте, подавленно поджимая губы, заставил себя шагнуть ближе и уткнулся лбом в плечо, осторожно поглаживая по спине. — Манами… Манами, — прошептал он, чувствуя, как дрожит и сам. Опустившись на колени, Онода осторожно убрал волосы Манами от лица. Некоторые пряди были слипшимися от крови, и Оноде с трудом удалось перебороть страх, чтобы ощупать голову в поисках других повреждений, но, к счастью, их не было. — Хорошо. Дай мне, я все уберу, — сказал Онода, пытаясь найти в себе хоть каплю решительности, и, встав, открыл шкафчик над раковиной. Хорошо, что перекись и вата всегда были здесь. Оноде уже приходилось на прошлой неделе останавливать кровь из разбитого носа Манами, но в этот раз дело было куда серьезнее. Даже представить было жутко, каково получать эти повреждения. Каково терпеть боль, а главное, зачем ее нужно было терпеть? Оноду пугал этот вопрос больше всего. Смочив вату перекисью, он снова опустился перед Манами на колени и попросил: — Покажи мне, давай. Манами неохотно убрал руки. К счастью, его правая сторона лица была чистой, но с левой пришлось потрудиться, чтобы стереть всю кровь. Однако стоило дойти до ссадины, как он вздрогнул и поморщился. Онода постарался действовать еще аккуратнее. — Прости, прости, я знаю, — сказал он, обрабатывая поврежденное место, и с облегчением понял, что кровь вроде больше не идет. — Сейчас. Онода взял из шкафчика пластырь, заклеил ссадину и поцеловал рядом, нежно поглаживая по плечам. — Манами… твое лицо слишком красивое для этого. Ты не считаешь? — спросил он, отодвигаясь, но Манами не захотел отвечать. — Давай сюда кофту, — вздохнув, попросил Онода и потянул за низ грязной толстовки. Она была в таком виде, будто Манами пару раз повалялся на дороге, и от этого становилось только тяжелее. Медленно сняв толстовку через голову, Онода положил ее на пол и теперь уже сам поморщился. Короткие рукава голубой футболки, в которой остался Манами, не могли скрыть синяков возле локтей и на запястьях. Они были страшными. Они пугали не хуже заработанного сотрясения, а содранная кожа на костяшках только подтверждала недавнюю мысль. — В этот раз все намного хуже, — сорвавшимся голосом сказал Онода и снова взял перекись. — Во что же ты ввязался? Стоя на коленях, он смочил чистую вату и, взяв левую руку Манами, принялся мягко обрабатывать разодранные костяшки, стараясь не причинить слишком много боли, но сделать это было по-настоящему трудно. В этот момент Онода очень жалел о том, что не может чувствовать то, что чувствует Манами. Жалел о том, что не может взять всю его боль себе. Избавить. Спасти. — Первое правило бойцовского клуба… — вдруг сказал Манами, и Онода ошарашенно поднял на него лицо. — Никому не говорить о бойцовском клубе. На последней фразе Манами усмехнулся, хотя выглядело это вряд ли весело. Скорее горько. Или отчаянно. — Драки… — выговорил Онода, застыв без движений с ваткой над рукой. Как будто ему все еще нужно было подтверждение. Об этом он давно догадался, но смысла так и не смог уловить. — Драки, — повторил Манами, и в его глазах промелькнуло что-то похожее на… страх? Онода нахмурился и вскрикнул почти в отчаянье: — Только не ври, что тебе это нравится! Это неправда! Манами покачал головой и отвернулся. — Я и не говорю, что мне это нравится… Я думал… что я не боюсь боли. В конце его голос совсем затих, и Онода снова задрожал. Опустил голову, прижался щекой к коленям. Он действительно не понимал. — Тогда зачем? Зачем?.. — Сакамичи, тебе не нужно это… — Скажи мне! — потребовал Онода, уже едва сдерживая слезы. На какое-то время в ванной повисла тишина, а потом Манами положил свою ладонь на голову Оноды, зарываясь пальцами в волосы, и все же ответил: — Я должен им кучу денег. Онода замер, не сразу понимая, а потом испуганно выпрямился. Кусочки пазла начали собираться воедино. Один факт плюс второй факт, плюс третий… — Велосипед, — с трудом выговорил Онода. — Ты серьезно? Манами едва заметно кивнул. — Манами, это не выход! Давай найдем другой способ! Я помогу, вместе мы быстрее справимся и все вернем! — в отчаянье сказал Онода, но Манами с болью улыбнулся ему и погладил по щеке. — Это был уговор. Я должен вернуть долг, находясь там, играя по их правилам. — Нет… — не веря, произнес Онода и понял, что до этого его страх был лишь игрушечным. Теперь же страх стал настолько ощутимым, словно имел собственную физическую оболочку, вес и силу. — Прости, — тихо сказал Манами. — Не нужно тебе это. Я не должен был ничего говорить. — Не должен? Мне ты должен был рассказать в первую очередь. Я для тебя ничего не значу? — обреченно спросил Онода. Но Манами снова покачал головой, а потом посмотрел в глаза. — Ты — все для меня. И ты это знаешь. Поэтому я должен был что-то сделать. Чтобы продолжать быть рядом с тобой. Просто я ошибся… Кажется, у меня еще со школы получается всегда переоценивать себя. Онода не смог ответить. С трудом поднявшись на затекших ногах, он отшатнулся назад, а потом присел на край ванны, прижав руку к лицу. В мыслях крутился лишь один вопрос и множество глупых вариантов ответа. Что делать? Звонить друзьям? Рассказать кому-то из преподавателей в университете? Обратиться в полицию? — Даже не думай, Сакамичи, — сказал вдруг Манами, заставив испуганно вздрогнуть. — Не вмешивайся. Пообещай мне, что не будешь вмешиваться. Это очень опасно. Если с тобой что-то случится, я… Я просто не прощу себе. — Что? — ошарашенно переспросил Онода. — Что ты предлагаешь мне делать? Смотреть, как ты мучаешься? Ты думаешь, что это кончится чем-то хорошим? Когда-нибудь ты просто покалечишься так, что мы не обойдемся перекисью и ватой! Или еще хуже — ты просто не вернешься! — Делай то, что у тебя получается лучше всего, — недолго помолчав, ответил Манами и опустил взгляд. — Верь в то, что мы обязательно встретимся вновь. Ну когда это не срабатывало? Боже, о чем ты говоришь? — хотел спросить Онода, но слова встали поперек горла. Бессильно опустив голову, он зажмурился, чувствуя, как тяжело в груди и как слезятся глаза. Разве он мог? Как он мог ничего не делать и просто… верить? — Тебе нужно лечь, — сказал Онода, возвращаясь к реальности только спустя бесконечно долгую минуту, и шагнул к Манами. В комнате все еще было мрачно и как-то неуютно. Онода потратил немного времени, чтобы раздвинуть диван, а потом бросил сверху плед, пряча пятна крови, и заставил Манами лечь. — Точно больше не тошнит? — решил убедиться Онода, доставая из шкафа теплое одеяло. Манами ничего не сказал, но отрицательно мотнул головой, и Онода, положив одеяло рядом, присел возле его ног. — Давай помогу снять, — сказал он, начиная расстегивать пуговицу на джинсах, а потом ширинку. Манами не был против, даже приподнял бедра, помогая в процессе. Оноде пришлось повозиться с этими неудобными узкими штанами, но вскоре они отправились на спинку стула. Но не успел он укрыть Манами одеялом, спрятав бы его синяки на коленях, как тот вдруг снова заговорил. Посмотрел прямо в глаза и сказал: — Переспи со мной, Сакамичи. Онода замер с открытым ртом. В любой другой ситуации он смутился бы как девственник, но сейчас было не до этого. — У тебя сотрясение, — ответил он, сухо констатируя факт. — Тебе нужно отдыхать, а если по-хорошему, то в больницу, но я не заставляю тебя, ты же знаешь. — Ты такой замечательный, Сакамичи, — не слушая, сказал Манами и, отвернув голову, положил ладонь на лоб. Онода увидел огромный темный синяк на локте. — Давай сделаем это как в прошлый раз, помнишь? Мне было хорошо, а тебе? — Манами, нет, — отчаянно запротестовал Онода, сжимая в кулаках одеяло. — Ты понимаешь вообще, что говоришь? — Я закрываю глаза, — сказал Манами, вздохнув, — и вижу темное помещение. Здесь много шумных людей, и они все хотят зрелища. Чем жестче, тем лучше. Ты можешь сдаться в любой момент — и все прекратится. Но можешь… бороться, переступая через себя. Я боролся, подумав о том, что должен закончить это быстрее. Должен победить. — Манами… — жалобно произнес Онода, вновь ощущая эту тупую боль в груди. — Я хочу забыть об этом, Сакамичи. Этот кошмар преследует меня наяву и во сне, но я хочу забыть. Помоги мне забыть об этом. Напомни, как это бывает… когда мне кажется, что кроме тебя в этом мире больше ничего нет. Онода сжал губы, пытаясь бороться, но не смог. Даже когда он тратил все силы, чтобы не купиться на сладкие слова Манами и его голос, он проигрывал. Приблизившись и оперевшись руками возле подушки, Онода наклонился и поцеловал в сухие губы. Манами откликнулся почти сразу. Обнял за шею, поцеловал в ответ, и у Оноды мигом сорвало последние тормоза. — Я люблю тебя. Ты знаешь об этом? — спросил он, чуть отодвигаясь, и Манами, не открывая глаз, кивнул. — Знаю. — В этом ответ на твои слова. Где ты оставил смазку? — В ванной. Над раковиной, — сказал Манами, и Онода поднялся с дивана. Он торопился. Не мог ждать, когда дело касалось Манами, и, открыв шкафчик в ванной, даже усмехнулся, понимая, что лубрикант был на видном месте, а он его не заметил, когда доставал перекись. Схватившись за замочек джерси, Онода потянул к носу ворот и вдохнул, недовольно понимая, что почти кошмарно провонял потом, но принимать душ не было времени. Перед тем, как вернуться в комнату со смазкой, он зашел в коридор и вытащил из кармана рюкзака презерватив. Искренне надеясь, что Манами хватит одного раза, Онода двинулся обратно к дивану, оставил очки на стуле, лег рядом и тут же был вовлечен в новый поцелуй. — Меньше активности, — попросил он, неохотно отодвигаясь, и Манами обиженно простонал, падая обратно на подушку. — Активность на минимум. Что будем делать, если тебя вырвет во время секса? — Не вырвет, — тихо засмеялся Манами. — Но если хочешь, я вообще не буду шевелиться. — Правильно. Не шевелись, — сказал Онода и одним движением расстегнул молнию джерси. Скинув ее на пол, он стащил с плеч лямки велотрусов и снова наклонился к Манами, чтобы поцеловать. Манами обнял его, наверное, на автомате, но спустя пару секунд опомнился и опустил руки обратно. — Хорошо, — сказал Онода, поцеловал в подбородок, потом в шею, а потом осторожно задрал низ футболки. — Твои ребра целы? — Да, — ответил Манами, но все-таки неуверенно поправился: — Вроде. Онода качнул головой и поднял футболку еще выше, обнажая кожу, которую так сильно любил. Любил чистой и белой, незапятнанной синяками. Сейчас картина была вряд ли приятной. Оноду бросало в дрожь, когда он видел фиолетовые, красные, желтые следы на идеальной коже Манами. Каждый раз бросало в дрожь, когда Манами специально выжидал, чтобы не переодеваться вместе с остальными или не ходить в душ. Никто не видел эти синяки, но Онода помнил расположение каждого. Переместившись ниже, он коснулся губами сначала почти зажившего пятнышка, потом двинулся дальше, пока не пересчитал их все. Под конец Манами выгнулся в спине и шумно выдохнул, покусывая губу, и Онода мягко надавил на его грудь, заставляя снова прижаться к дивану. На лице против воли появилась слабая улыбка. Онода понял, что улыбается, и обреченно опустил голову. Он придумывал план в такой совсем неуместный момент. Он был готов сделать что угодно, пойти на что угодно, даже умереть, но нет, он больше никому не позволит даже пальцем прикоснуться к Манами. Эта вольная птица будет в клетке. В его золотой клетке. Облизав губы, Онода скользнул рукой по животу, добрался до обтягивающих боксеров и через ткань сжал твердеющий член. Манами снова шумно вздохнул. — Ладно, — зачем-то сказал Онода и потянул нижнее белье за кромку, чтобы снять, а потом уронил его на пол. Поцеловав острую коленку, он погладил рукой по твердому бедру и взглянул на Манами. Тот не шевелился, как и обещал, лежал, раскинув руки, почти как звезда, и, повернув голову чуть в сторону, только хватал губами воздух. Решив, что все в порядке, Онода отодвинул правую ногу Манами в сторону и, разместившись между, наклонился над животом, снова припадая к гладкой коже губами. Поцеловав еще пару раз, он провел языком по всей длине члена, дотянулся до смазки и, открыв крышечку, выдавил себе немного на пальцы. — Не торопи меня, хорошо? — попросил Онода, поднося руку к своему рту и закрывая ее другой. — С тебя достаточно острых ощущений на сегодня. — Хорошо, — согласился Манами, на пару секунд приоткрыв глаза. Онода погрел дыханием смазку еще немного, а потом опустился обратно и закинул одну ногу Манами себе на плечо. Снова целуя живот, он осторожно потер скользкой ладонью между ягодиц, а потом медленно ввел один палец, почти сразу добавляя второй. Манами был, к удивлению, очень расслабленным. Онода не встретил никакого сопротивления и пару раз нежно толкнулся внутрь, получая в ответ на свои действия тихий стон, но это была лишь самая малость того, на что был способен голос Манами. — Сакамичи, — сквозь сбившееся дыхание произнес Манами, и Онода, подняв взгляд, заметил, как сжимается ладонь, цепляясь за плед. Кажется, не шевелиться совсем было все-таки невозможно. Но это уже было не важно. Онода продолжил двигать пальцами, взяв в рот головку члена и осторожно обводя ее языком, и вот оно — Манами застонал громче и жалобнее, почти как девчонка. Онода аккуратно добавил третий палец, надавил внутри, и Манами под ним едва не подпрыгнул. — Нет, я кончу, — в протест сказал он, и Онода отстранился, медленно убирая руку. — Тебя не тошнит? — Боже, нет, мне потрясающе, — ответил Манами, уже закрывая лицо ладонями, видимо наплевав на правила. Онода снова невольно улыбнулся и принялся снимать с себя оставшуюся часть одежды. Когда закончил, он пододвинулся к Манами ближе, садясь на согнутых коленях. — Открой, раз уж ты такой бунтарь, — сказал Онода, передавая Манами презерватив, и тот быстро разорвал упаковку, а потом приподнялся, чтобы раскатать его по члену Оноды. Это действие почему-то заставило жутко смутиться, хотя оно явно и не было самым развратным из всего, что они уже сделали, уже делали. На секунду Онода столкнулся с таким же смущенным взглядом Манами и, не выдержав, потянулся к нему. Напирая и заставляя снова лечь на спину, он углубил поцелуй, рукой приподнимая за бедро, а потом направляя внутрь свой член. Манами застонал прямо в губы, освободился и запрокинул голову. Онода поцеловал его в шею, переместился к ключицам, ведя языком, и медленно толкнулся дальше. Даже спустя всего полминуты ощущения уже стали слишком яркими. Внутри было узко, горячо. Онода застонал и сам, чувствуя, что скоро просто-напросто кончит, а потом дотронулся до члена Манами. — Не трогай, я уже на грани, — воспротивился тот, убирая руку, и Онода тихо засмеялся. — Представь, каково мне. Манами не ответил, потому что задохнулся в новом стоне, и от его голоса стало еще сложнее. Онода двинулся еще несколько раз и до боли закусил губу, все-таки кончая. Чувствительность обострилась, ощущение давления стало больше, но Манами нужно было еще, и Онода кое-как пересилил себя. Толкнулся снова, снова, и Манами наконец последовал за ним, так и не прикоснувшись к себе. Он кончил, вздрагивая и всхлипывая, а потом жадно притянул к себе для поцелуя. Онода, видимо, не дал ему насытиться, но у него действительно не было больше сил держаться на руках. Отодвинувшись, он упал рядом, пытаясь отдышаться, а потом спросил: — Ты как? В ответ Манами засмеялся. Так, как, кажется, не смеялся уже давно. Возможно, целый месяц. — Ты, наверное, думаешь, что я совсем съехал с катушек. — Да нет, — сказал Онода, устало закрывая глаза и стягивая презерватив. — Еще не совсем. Ведешь себя вполне в своем духе. Манами перевернулся и принялся целовать в щеку. Много раз, пока у Оноды не закружилась голова и он не приподнялся на локтях. — Ты обещал мне не шевелиться, помнишь? — Прости, — улыбнулся Манами, и Онода подумал, что тот наконец выглядит собой. — Ладно, в любом случае надо как-то вернуть тебя в ванную и помыть. Да и меня тоже, — сказал Онода, устало выдохнув. — Я «за», — кивнул Манами. Ванну они принимали очень долго и лениво. Онода отмыл волосы Манами от засохшей крови, которая вряд ли могла казаться хорошим украшением, а потом снова обработал его ссадину над бровью и приклеил новый пластырь. Возвращались в кровать они, завернувшись в большие полотенца, а стоило только голове Манами коснуться подушки, как он уснул уже спустя пять минут, оставляя Оноду в напряженной тишине и покое. Онода еще долго просто лежал рядом и мягко поглаживал мокрые волосы Манами, наблюдая за его умиротворенным лицом. Лицом, на котором любой изъян смотрелся неуместно и грубо. Неправильно. Так неужели Манами действительно полагал, что ему позволят делать все, что вздумается? Онода определенно считал иначе.