Хищева невеста

Смотрит Чудище на девку, не шевелится, словно и не поняло оно, что Пёся ему сказала. Раздумывает, видать, принять ему жертву, али уйти. Пёся и сама глаз от него оторвать не может, разглядеть получше тварь пытаючись. И страшно ей, а и любопытство начало глодать пополам с восторгом — правду, значит, бают бабки, существует Чудище, не волки это и не медведи. А она сомневалась еще иногда, правда ли боги чудовищ иногда в наказание шлют… — Я женой тебе верной буду, до смерти до самой быть твоей обещаюсь, помогать во всем, — снова пробует с Чудищем поговорить Пёся. Оно голову в сторону наклоняет. Вздыхает девушка, жалобно смотрит на посланника божьего, молит. — Ну развяжи хоть, прошу! Вроде поняло Чудище в этот раз, поближе подступило, лапу вытянуло, распороло когтями страшными, кажется, из металла сделанными, веревки, которыми девка к дереву прикручена была. Руки затёкшие Пёся потирает, смотрит во все глаза за Чудище. А оно, девку освободивши, лапой в сторону деревни махнуло и прочь пошло, быстро да тихо, в чащобу самую. Пёся за ним следом как побежит — негоже невесте от жениха отставать. Прошел пару шагов Чудище, увидел, что за ним Пёся следует, остановился, на нее указывает, а потом в сторону деревни лапой машет. Ступай, мол, откуда пришла, за мной не ходи. Замотала головой Пёся. — Вернусь — а они сожгут меня! Да и Богами я уж тебе обещана, в жертву тебе принесена! С тобой пойду! Шипит злобно на нее Чудище. Но после сеструх названных да травли деревенской — что Пёсе Чудище какое-то? Да и шип у жениха Пёсиного глухой выходит, словно сомневается он. Вот Пёся и второй раз головой мотает и след в след за Чудом-Юдом идёт. Оборачивается снова к девке Чудище, чего-то на руке своей касается — и вмиг переливаться перестает, словно вода колодезная. Огромный, страшный, весь чешуей покрыт, словно змий, с гривой черной, медвежьей, а лицо и вовсе маской скрыто. Расставил руки с когтями серебристыми, длинными в стороны, на Пёсю зарычал, напугать девку пытаючись. Вздрогнула Пёся, увидев Чудище вблизи, услышав рядом совсем рык злобный, к ней обращенный. Но не дело жениха своего бояться, хоть трижды он чешуйчатый-гривастый! — Я любого тебя любить буду, — вскрик испуганный сдержав, твердо Чудищу Пёся обещает, попривыкнув к виду чудищному слегка. Снова голову набок Чудо-Юдо склоняет, замолчал — рассматривает упрямицу. Удивляется, наверное, решимости ее идти за женихом своим жутким, на внешность его не глядючи. Тянется к нему Пёся, взять за руку хочет, хоть страшно ей до слез чешуи этой касаться. Отступил на шаг жених, лапу за спину убирает. Видно, тоже невесту свою опасается. Снова зашипел, тронул вновь запястье свое, растворился в сумерках наступающих, развернулся — прыг на ветку и сбежал. У Пёси слезы на глазах — одна она осталась! Даже Чудище ее с собой забрать побрезговал. Хлеб свадебный за пазуху спрятала, побрела, слезы горькие глотая, носом шмыгая, прочь от деревни. Коли вернуться попробует — прикончат, как пить дать! Решат, что нечисть злобная облик Пёсин приняла, чтоб людей заморочить, в дом чужой войти. Коли просто придет — не страшно, бывало, разные бирюки в деревню приходили, но коли в дом попытается к кому попроситься или на ночь задержаться рядом с домами — так сначала камнями закидают, а потом спалят миром всем. Видела Пёся лет семь назад — так же девку в жертву принесли, а к вечеру примчалась она, взъерошенная да перепуганная, про волков вопя да к себе домой войти попыталась. Сожгли ее — неча мертвецов живых к деревеньке приманивать! Идет Пёся, дороги не разбирает. А тут, как назло — вой волчий рядом. Стаи разбойников пушистых давно охотникам местным жить не давали — вкус крови человечьей распробовали, вот и ходили в глубокую чащу только вместе мужики, от зверья отбиваясь. Вскинула голову Пёся — а стая уж рядом, окружает, языки свешиваются, глаза сверкают, когти землю роют. Крови человечьей звери жаждут. За ветку тяжелую, на земле валяющуюся, схватилась Пёся, к дубу развесистому отступает. Вожак на нее идет, рычит, слюни пускает, уже видно, вкус Пёсин представляя. Взмахнула дубинкой своей девка. Вожак только рыкнул злобно, шаг мягкий не замедляя. Шаг за шагом отступает Пёся. Уперлась спиной в ствол древесный. Волк на нее как прыгнет! Пёська вовремя веткой снова махнула, по носу-морде заехала зверю страшному, увернулась — и на дерево белкой проворной взлетела, пока тот башкой ошарашенно тряс. Зарычал волк яростно, на дуб прыгает, остальные кружком расселись, ждут, пока Пёся слезет. Обняла девушка ствол руками, ноги поджала, чтобы за пятку не сдернули. Сама не спрыгнет — так морозец да ветерок холодный волкам поможет. Примерзнет к коре Пёся, да после ночи бессонной сама волкам в зубы рухнет, когда держаться сил не останется. Сидит Пёся, с волками переглядывается, щеки уж от слез заледенели. Что делать, не знает. Темнеет. Луна на небосвод выкатилась, все своим светом ледяным посеребрила. Холодно Пёсе — хоть умри. Свернулась на ветке, как могла, руки по очереди дыханием греть пытается, волки по земле разлеглись — караулят. От тоски как закричит Пёся: — Помогите! Волки воем отзываются, в семь голосов Луну славят. Вздохнула девушка и снова кричит: — На помощь! Нет, никто Пёсеньке несчастной не поможет. Катится Луна по небу, Пёся сидит, волки лежат. Ждут. Задремывает Пёся от холода. А тут еще и туман утренний холодный пополз, высоко поднимается, в волосах путается, к телу льнет. Заснула почти Пёся, смерти дыхание чувствуя. Ослабели пальцы, вот-вот упадет. Из последних сил, не кричит уж — шепчет: — Кто-нибудь… Помогите… Но тут, видать, сама Великая Мать смилостивилась — как спрыгнет с дерева на поляну Чудище лесное! Волки, проснувшись, вскочили, щерят зубы, но на такую добычу сразу напасть не решаются, в круг берут, осторожничают. Чудище и само рычит, как зверь дикий, наклоняется, лапы с когтями чудовищными в стороны расставляя, словно дразнит зверье дикое. С трудом глаза открывая, смотрит вниз Пёся. Звери словно танец какой танцуют дивный — волки наступают, Чудище — шаг назад, Чудище — вперед рывок, волк отпрыгивает. Но подобрался волчара один, влез на пригорочек маленький и как наскочит на чудо-Юдо со спины! Закрутился жених несостоявшийся волчком, зверя сбрасывая, да от других обороняясь. А волк крепко держится, клыками впился в плечо, когтями задними спину рвет, удержаться пытаясь. Его бы Чудище легко сдернуло — да стая не дает, на руки прыгает, заставляет борониться, от вцепившегося в спину отвлекая. Ревет от злости Чудище, да все никак с волками не справится — один он, а зверья много. Не смогла такое Пёся терпеть — все-таки жених ее! Свалилась девка с дерева, как смогла — ноги не держат, руки еле шевелятся — да как залает во всю мочь, встать пытаючись. В деревне всегда баяли, что не отличить, настоящая ли собака брешет-надрывается, иль Пёся зверье дразнит. Волки на лай скалятся по привычке — не любят лесные разбойники защитников человеческих, от Чудища на миг единый отвлекаясь. Воспользовался этим Зверь, сдернул с себя волка, об землю приложил, схватил за загривок, да как ударит спиной об дерево ближайшее! Хрустнул хребет волчий, затих пушистый. Испуганно шарахнулись от Чудища волки. А он выпад вперед делает — одним движением когти в спину вожаку вгоняет. В разные стороны волки бросились, хвосты поджимая да от страха скуля. Вслед им Чудище заревело да распрямляется довольное, лапой плечо прокушенное зажимая. А кровь-то, по спине струящаяся — зеленая, да светится ярко! Что ж за зверь-то это такой?! Хочется Пёсе подойти, помочь Чудищу, кровь обтереть, перевязку сделать — спас он ее от смерти лютой на клыках волчьих, да страшно. Небось, снова сбежит, от холода девку умирать оставивши. Нет, не уходит чудище, к волку дохлому идет, ловко потрошить начинает. От кишков звериных парок теплый идет, запах крови горький в стороны ползет неторопливо. Шкуру с волка Чудище ловко снимает, голову отрезает, любуется, крутит, словно игрушку страшную. Размялась немного Пёся, расходилась, умирать раздумала. Отступил мороз смертельный, хоть руки да ноги колет еще, словно по камням острым ползет девка. А Чудище к другому зверю подходит, потрошить начинает. — Спасибо, Чудище Лесное, — обращается к нему Пёся, подойти опасаючись. — Жизнь ты мне спас, от смерти страшной избавил! Разогнулся Зверь, смотрит на нее глазами желтыми. Голову наклоняет. Кланяется ему Пёся, пытаясь благодарность свою показать. Шипит с пощелкиваниями опять, вроде даже не злясь. Подходит к нему робко Пёся, голову вверх задирая. Страшный Зверь пред ней стоит, в крови своей да чужой заляпанный, шкуры и головы чужие под мышкой держит, веревкой перевязанные. — Раны промыть надо, — не сдержавшись, говорит Пёся. — А то захворать можешь. Фыркнул Чудище, поудобнее добычу свою в лапах переложил, шаг к Пёсе делает — раз, и девку на здоровое плечо закинул, сам куда-то направился, быстро ногами перебираючи, тенью по лесу скользя. А чешуя и вовсе не страшная оказалась — как у ящерки обычной, горячая, скользкая самую малость. Да только недолго Чудище невесту свою волокло — к деревне оно вышло и стряхнуть с плеча девку пытается. Видимо, решило, что заблудилась она, случайно к волкам забрела. Заплакала горько Пёся, изо всех сил в чешую эту диковинную вцепившись, когда попытался жених ее на землю спустить, в деревню вернуть. Рычит Чудище сердито, от себя девку оторвать пытается. А Пёся уж представила, как ее задразнят, что, мол, даже чудищу она не приглянулась, а потом и вовсе сожгут во славу богам изначальным — так и зверь диковинный самым желанным мужем показался. Вцепилась в сеть черную, спину да грудь Чудища защищающую, и заладила: — С тобой пойду! Всем-всем помогать буду! Я много чего умею! Только не возвращай в деревню! Раны твои лечить буду, за домом твоим смотреть! Не возвращай в деревню! Разозлилось Чудище, плечом тряхнуло, лапой вцепилось в ногу девке, когти черные в плоть вогнало — кровь выступила, по коже защекотала. От боли пискнула Пёся, но рук не разжимает, за жениха цепляется. А Чудище словно само того, что сделало, испугалось, разжало лапу поскорее, заворчало что-то на языке чужом и странном, защелкало, заурчало, зашипело. А Пёся уж ревмя ревет, словно на похоронах, да кулачков не разжимает — не от боли, от страха, что оставит ее тут Чудище. Рыкнул Зверь раздраженно, поправил девку на плече своем, развернулся и как помчится прочь от деревни, только ветер в ушах засвистел. На дерево запрыгнул, по ветвям поскакал, ловко дорогу в темноте отступающей находя, словно и не тревожат его раны страшные. Болтается на плече мужнином Пёся, да в себя приходит потихоньку, от страха отходя, от холода лютого. Царапинки уж и не болят почти — в четверть силы жених ее рванул когтями. Быстро бежит Чудище, деревья словно стелются перед — истинно, Владыка Леса! Думает про себя Пёся: «А может, и повезло мне? У кого ещё муж такой сильный да страшный? Да и не злой он к девкам вроде…». Однако тут подумала Пёся о долге супружеском — и снова забоялась. А потом сама себя утешает: «Ну, коль потребует, так и справлюсь, что я, совсем что ль глупенькая? А коли ему и не надо — так и навязываться не стану!».