«Вильгельм Райнхардт. Живи с честью, умри со славой»
. Две даты, разделенные рваной, неровной полосой тире… вторая всего трехмесячной давности. И чуть ниже — три строки на немецком.«Werd ich ganz nah bei euch sein, Schließt mich in euren Herzen ein. Besucht mich hier an meinem Stein».
На всех троих тяжелой могильной плитой, придавливая к земле, сгибая неожиданной и оттого лишь куда более отчаянной болью, рухнуло молчание. Прошла минута. Пять. Десять. Пятнадцать. Моррисон, не издав ни звука, медленно, словно через какое-то сопротивление, снял маску, положив ее на столик возле свежей могилы, достал из-под костюма старую, исцарапанную пулями и осколками, чудом пережившую армию, Овервотч, «гибель» владельца и его странствия флягу, открутил крышку и, прижав горлышко к губам, запрокинул голову. А потом передал, не глядя, влево. Ана взяла ее в руки, стянула с лица платок — и тоже отхлебнула, не поморщившись. Капюшон не удержался на ее голове и откинулся, подставляя солнечным лучам, кое-как пробивающимся через плотные тучи, белоснежные волосы. И женщина протянула флягу влево и назад, туда, где стоял Жнец. Прошла секунда, две. Лязг вогнанных в держатели под черным плащом дробовиков — и наполовину бесплотные пальцы сжали оцарапанный металл. Медленно отодвинулась маска, обнажая клубящуюся тьму, с трудом сохраняющую очертания тела, то собирающуюся в знакомое лицо, то вновь расползающуюся черным дымом. Габриэль сделал свой глоток, но вместо того, чтобы вернуть флягу, вдруг подошел к утрамбованной земле и, сев на корточки, поставил ту возле надгробия, на секунду задерживая на горлышке пальцы. — За победу, друзья мои! — Джек смеется, вскидывая армейскую флягу. — Этот бой за нами! Он запрокидывает голову, глотает разбавленный дрянной бренди, морщится и торжественно вручает фляжку Ане. Та усмехается, но поднимает руку. — За победу в этом бою! Габриэль усмехается, закидывая ноги на стол и скрещивая руки на груди. — Она была слишком легкой, чтобы так праздновать. Фляга переходит к нему, он почти вырывает ее из руки женщины-снайпера, но прежде чем отпить, все же вскидывает, насмешливо произнося: — За победу! Он делает три глотка, отрывается нехотя и так же нехотя передает бренди дальше по кругу. Райнхардт поднимает всклокоченную светлую голову с рук и косо усмехается, осторожно принимая флягу в бронированную ладонь. Его «Крестоносец» изрядно потрепан, а львиная голова на левом предплечьи, скрывающая генератор энергощита, почти разбита, но, окинув взглядом целых и здоровых, лишь запыленных да немного поцарапанных соратников, мужчина выпрямляется, едва не подпирая головой низкий потолок самолета. — За победу, — хрипловатым голосом ворчит он и, спустя миг, добавляет. — И за то, что мы все живы. Жить с честью! Он запрокидывает голову, и Солдат 76 смеется: — Оставь немного, проглот! — но уже поздно, и Вильгельм смущенно хохочет, прикрыв рот рукой, возвращает пустую флягу союзнику и другу… -…умереть со славой, — прохрипел, выпрямляясь и отступая обратно, Рейес — и снова наступила тишина, давящая еще сильнее. — Не хватает только нашего инженера, — почти шепотом произнесла вдруг Ана, подходя к надгробью и подкладывая под флягу старую, потрепанную и пожелтевшую фотографию. — Но он, наверное, успел куда раньше нас. На фотографии — пятеро. Джек Моррисон, совсем недавно ставший Солдатом 76 и еще не ставший лидером Овервотч. Ана Амари, еще без повязки, снайпер поддержки — Гор. Габриэль Рейес, насмешливо улыбающийся и не смотрящий в камеру, но его локоть — на плече Джека. Совсем не жесточайший убийца Когтя, не один из совета лидеров… Совсем не Жнец. Торбьорн Линдхольм. Низкорослый шведский инженер, здесь — с обеими еще руками, тот, чья дочь стала почти их общей, как и дочь Аны. И позади всех, едва входя в кадр, положив тяжелые ладони и словно пытаясь то ли обнять, то ли заслонить собой их всех, затертый тканью и сгибом бумаги так, что заметной осталась лишь широкая улыбка — он. Старший из них, но порой безответственный и инфантильный. Убранный в отставку, словно ненужный хлам, металлолом, но продолживший сражаться даже без лекаря за спиной… Вильгельм Райнхардт, с начала и до самой (по-настоящему среди всех них первой и единственной) смерти — рыцарь-щитоносец. Ни разу не отрекшийся от тех, кого он счел друзьями, но кто находил сотни причин, чтобы не встречаться с ним все эти годы, с тех пор, как вновь «ожили», присылавший приглашения на юбилеи и поздравления даже ставшему террористом и не-человеком организатору Блэквотч, разрушившему дело его жизни. — Ана! — и пылающая полоса сметает какого-то боевого омника, целящегося в спину снайперу. — Гейб! — трех Е54 разламывает, расплющивает о стену ударом закованного в титановый сплав плеча. — Джек! — спина к спине, и мощный удар молота о землю, сотрясающий дорогу на десять метров вокруг, опрокидывает окруживших легких омников, давая шанс на прицельную очередь. — Бьорн! — и щит, сияющий, как ясное небо в солнечный день, раскрывается над окровавленным телом, и рука подхватывает, и урчит, разогреваясь, реактивный двигатель за широкой спиной… Солдат 76 уткнулся лбом в запястье, с силой жмурясь. — Райн… Слез не было ни у кого. Были только боль и пустота. — Если захотите увидеть меня — просто закройте глаза. Если захотите услышать — послушайте ветер… — тихо, почти беззвучно, сдавленно просипела Амари, вновь поднимая платок, прикрывающий лицо, и натягивая капюшон. — Если захотите увидеть меня — посмотрите на небо. Если захотите услышать — приходите к реке. Если мне стоит быть рядом… -…Заключите меня в своих сердцах, — подхватил, отворачиваясь и поправляя маску, хрипло, Рейес. Последнюю строку песни, которую всего однажды, уходя, словно бы в шутку, казалось, спел им на родном языке Райн, не произнес никто. Она была навеки выбита в камне, лежащем над его телом. «Приходите к моей могиле». — Через год. — В этот же день. -…В перемирии.***
Когда в следующий раз после исследования Мойра О’Доран похлопывает Жнеца по плечу — «Все в порядке, Рейес, насколько, конечно, ты можешь быть в порядке», она еще долго стоит в кабинете, едва не выронив документы, и смотрит одному из лидеров Когтя вслед слегка недоуменно. Вместо обычного «Я никогда не в порядке!» брошенного почти яростно, Габриэль на секунду задерживает ее ладонь на своем плече и роняет, грубовато и тяжело: «Благодарю за лечение, Док».***
Когда в следующий раз в разборки бандитской группировки оказываются поневоле замешаны мирные жители, Солдат 76, рискуя жизнью, сначала выносит из-под огня испуганного ребенка, и лишь потом ввязывается в бой. «Все мы теперь — ваши щиты» — улыбается он в ответ на благодарности матери.***
«Следуй за мной, если хочешь выжить» — Ана Амари накидывает на дрожащего человекоподобного омника из Шамбалы свой плащ и вешает ему на плечо биотическую винтовку. Сапоги находятся на спящем после транквилизатора оборванце, и теперь робота почти нельзя узнать, если не приглядываться. Она выводит его за город, и все в поселении принимают его за потерявшего все пожитки в пустыне странника — рядом идет их героиня, а разве она могла бы скрыть врага?.. Омник исчезает в песках, и Ана чувствует, словно на ее плече лежит теплая ладонь.***
В Германии вспыхивают стычки, и бандитские банды, пользуясь мировыми волнениями, уничтожают целые дома и кварталы, населенные омниками. Но каждому произволу настает конец. «Правосудие свершится!» — грозно вскрикивает рыжеволосая валькирия с цепом и сжимает кулак несоразмерной левой перчатки брони, вставая между людьми и забитыми в угол омниками. И от львиной морды бьет голубое сияние энергетического барьера, распахивающееся на несколько метров в стороны и в высоту, полностью перекрывая узкий проулок. Она идет по стране дальше, восстанавливая справедливость и не глядя, кто друг — омник или человек. Как не смотрел он, твердо зная, что стоит на той стороне, на которой — правда.