(Не) герой

      Ночь накрыла никогда недремлющий город, впуская темноту во все трещины массивных стен и дальние углы переулков, где временами слышны рычания животных; впуская холодный ветер в лёгкие, пробуждая, заставляя кашлять смеющихся подростков; впуская в квартиру Патриции Уокер позднюю гостью.

      Тут же падая на так удобно расположенный диван, скидывая подушки на пол и даже не потрудившись закрыть за собой окно, Джонс наконец расслабляется, лишь на затворах сознания подумав о том, что всё же заявится сюда — плохая идея. Но давать заднюю было поздно.

      Какое-то время было слышно монотонное бурчание, [с таким слухом тебя бы уже давно ограбили, Триш] где-то за стенкой, пока раздвижная дверь — её вновь починили, да, — не пропускает владелицу голоса вперёд. Джессике (не) показалось, что она услышала как воздух буквально застрял в женском горле, а палец тут же провел по сенсору, отключая всё ещё активный видеозвонок, наплевав на собеседника. Только заметив открытое окно и наткнувшись на знакомые берцы, выглядывающие на изгибе вычищенного дивана, мозг тут же включил режим паники, заставляя потеть ладони одновременно с тем, как делались шаги вперёд. За секунду «до», как говорится.

      Нервы сдали моментально, стоило лишь услышать такое спокойное: «Нужно было дать этому мужику договорить, он ведь перезвонит».       Триш же почти истерит. Истерит не по-детски, пиная ногой подушку и то и дело желая швырнуть в ту, кто был первой причиной её срыва. Тембр менялся с каждой секундой, а руки судорожно заламывались, то и дело взметаясь ко лбу или же переносице.

      — Месяц, Джессика. МЕСЯЦ! — нервно поправляя на кофейном столике журналы и взглядом находя аккуратно сложенный плед, Патриция хватает его. Она старается не смотреть на лежащую, лишь продолжая свой монолог, слегка дрожащим голосом и пробуя разложить эту несчастную ткань, которая поддаваться так просто не желала.

      Говорит о том, что пыталась дозвониться, пыталась найти хоть какую-нибудь информацию, даже ходила к тому самому Люку Кейджу — на этих словах она губы кривит, а ревностные нотки бессовестно проскальзывают в тоне, стараясь держать лицо, — но молчит о том, как мать постоянно отчитывать пыталась, за излишнюю заботу о какой-то «неблагодарной девице», над которой они когда-то сжалились. Дороти Уокер ведь до сих пор не смирилась с тем, что эта девчонка дороже матери стала давным давно.

      В конце концов, укрывая подругу, — спасибо, что хотя бы не в лицо, — и тут же убегая к холодильнику, не давая себе даже притронуться к брюнетке, хозяйка квартиры часто моргает, прежде чем понять, что залезла в бар, вместо изначальной точки прибытия в своём морозильнике. Чёрт возьми.

      Джонс любит исчезать.

      У Джонс в крови искать на свою тощую задницу приключения и неприятности, что по пятам за ней всегда. Она знает, что чем чаще сбегать будет, тем лучше для каждого, кто с ней связан. Но Джонс также знает, что она обязана возвращаться. Обязана, пока (не) сестра нуждается в ней и не пошлёт к чертовой бабушке со всеми её закидонами и безответственностью в некоторых вещах [и ещё целый букет её совсем (не) геройских поступков].

      Светлые волосы Триш то и дело за ухо закладывает, продолжая тараторить, видимо для того, чтобы тишина не разрывала слух так сильно. Взгляд растерянный по фигуре на диване мечется. Ей хочется подойти к ней, чтобы ударить или же обнять — ещё не решила. От того и паршивей. Вся эта ситуация просто паршивая.

      А Джессика молча смотрит куда-то в потолок, вслушиваясь в звуки женского голоса — пускай выговорится, ей это нужно, — а затем вглядывается прямо в ту, что давно бы дырку в ней высверлила, если бы могла. Сердце в теле хрупком пропускает болезненный удар, когда чёртово осознание реального присутствия Джесс на её диване наконец приходит окончательно.

      Джессика з д е с ь. Прямо перед глазами. В наглую развалилась на её чистой мебели в обуви и смотрит-смотрит-смотрит.

      Уокер вдыхает громко и судорожно, сама выпивая виски, которое изначально несла (не) гостье. Алкоголь обжигает горло, заставляя кашлять, но зато справляясь с непрошеными слезами. Почему каждый раз она вынуждает так сильно волноваться за неё? Триш всего лишь радиоведущая, которая каждый день бодро разговаривает с городом через радиоприемники, выслушивает их проблемы и от всего сердца даёт советы, этим же и повышая рейтинги своего шоу.

      Но кто же даст совет ей?

      Искренне волнуется за жизнь той, что одной рукой может машину остановить, получить пулю в плечо без писка и запрыгнула в её квартиру, что на пятнадцатом этаже, к слову; той, что не может без того, чтобы не уйти в разгул хотя бы раз в месяц, оставляя за собой лишь ауру чего-то до ногтей в коже разбитого и долгих гудков в телефоне.

      — Я устала скучать по тебе...

      Слова полушепотом сказанные видимо даже совсем не Джессике, а столешнице гладкой; слова, что тут же сорвали с места (не) героиню, уверенным шагом направляя к глазам голубым, что почти испуганно смотрят, моргая, но не отходя ни на метр.

      — Прости меня.

      Притянув в объятия совсем не сестру; объятия, что оказались до дрожи нужными, особенными, о б я з а т е л ь н ы м и. Такими, что эту дрожь ощутили обе, хватаясь друг за друга, как в последний раз. Тихое шмыганье носом в излюбленную кожаную куртку отзывались привычным раздражением где-то на задней стенке сознания горе-детектива, заставляя хмурится, поджимая губы. Такой уж характер Джонс, которая до сих пор мало способов утешения знает, от того и чувствует себя настолько неуютно. Но то, что всё же до сих пор не привычкой в крови разливается/бунтует, заставляло прижимать личную радиоведущую / личную недо-фанатку / личную Триш Уокер к себе, зарываясь пальцами замерзшими в локоны светлые.

      — Ты же знаешь, что я никогда не была героиней, которую ты во мне видишь.

      На мгновенье отодвигая от себя, девушки смотрят друг другу в глаза. Одна, словно пытаясь рассмотреть и заметить каждую деталь, вторая же прямо и трезво, лишь на переносице морщинками собирая всю неуверенность в том, что она действительно заслуживает е ё. Ту, что бинтами и выпивкой запасается зная, как бывают опасны прогулки совсем не по крышам.

      — Ты уже та героиня, которую я в тебе видела.

      Вся нежность, что в малой доле присутствовала в Джессике Джонс всегда доставалась Патриции Уокер; вся нежность сейчас была отдана на поцелуй в напряжённый лоб [как извинение ]; в прикрытые веки [как просьба простить]; в дрожащие/любимые губы [как очередное обещание].

      И это всё конечно же всегда будет услышано и принято.

      Триш всегда будет ждать и волноваться за Джессику, пополняя аптечку и (не) в тайне изучая рукопашный бой, когда-нибудь желая ощутить себя достойной опорой, несмотря на все синяки на пути к этому.

      Джессика всегда будет исчезать, наблюдая издалека, слушая её голос из приемника, или же на автоответчике, когда обстоятельства вновь раскинет их. Джессика всегда будет слишком волноваться за ту, которая дороже всего; за ту, которую необходимо прятать от всех врагов как можно тщательней, даже если среди совершенно (не) тех людей.