Привычка

Иногда Теру кажется, что у Шигео выработалась привычка - перебирать его волосы. Они пошли в одну старшую. И не то чтобы это получилось специально, просто Ханазава постарается, чтобы об этом никто не узнал. В первый год они даже попали в один класс, и Теру занимал всё школьное время Шигео, терпеливо отдавая всего себя, пытаясь приспособить его к внешнему миру, как он убеждал себя, и не отдавая его кому-либо ещё, как это было на самом деле. Тот, впрочем, не возражал. Теруки всегда считал Шигео удивительным. Дело было даже не столько в его психических способностях, сколько в нём самом. Способности, конечно, удивляли тоже, но никогда не производили на Теру такого впечатления. Он всегда мог признаться кому угодно, что Кагеяма сильный, интересный, невероятный и такой невозможный во всём, но в том, как называется то чувство, что спряталось внутри, он с трудом признавался даже себе. Теруки с улыбкой смотрит на Кагеяму, что идёт рядом, возвращаясь с занятий. Всё ещё неловкий в общении, но уже чуть более статный, чем в средней школе (всё-таки занятия в клубе не прошли даром) Шигео кажется Ханазаве чем-то таким незаменимо правильным. Эмоции, с трудом и неохотой изображаемые его на лице, уже легко читались Теруки с полувзгляда, но он любил даже малые их проявления, по-собственнически не желая делиться ими. Шигео смотрит на Теру как всегда немного безразлично, слушая очередную не особо важную историю, и протягивает руку, пропуская светлую чёлку между пальцев. Тот на секунду замирает. - Я не замечал, как сильно они отросли. Уголки его губ чуть заметно дёргаются вверх. Сердце Теруки пропускает удар или два, а потом с такой силой врезается в грудную клетку, что он, кажется, забывает как правильно дышать. Он поднимает глаза вверх и отчаянно делает вид, что это не он с ума сходит по своему лучшему другу, совсем не он, и вообще, Кагеяма, посмотри, это там самолёт? Он зачёсывает волосы назад одним нервным жестом, но те снова падают на его лицо. - Ага, я и сам не заметил. Теруки поправляет сумку на плече и продолжает идти, шумно соображая и продолжая говорить о чём-то несусветном, пока Кагеяма бубнит, что подарит ему заколки, если чёлка ему так мешает. Ханазава улыбается, а сам пытается не умереть то ли от счастья, то ли от смущения, то ли от грусти. Он сам плохо понимает от чего, потому что ту гамму эмоций, что плещется внутри, сложно назвать чем-то одним, определённым. Если бы Шигео узнал, как бы он отреагировал? Было бы ему противно или он лишь сдержанно отказал Теру? Он не уверен, что хочет проверять, поэтому просто продолжает рассказывать о девчонке из их класса, и ты, наверное, о ней не слышал, и вы бы неплохо смотрелись вместе, и ой, да не стесняйся ты так. Теру смеётся, смотря, как Кагеяма смущённо потирает кончик носа и даёт шутливый подзатыльник, шерудя волосы на затылке. Ханазава чувствует судорожно пробегающие мурашки вдоль позвоночника и совершенно не понимает, как он может сдерживать себя, даже не пытаясь поцеловать Шигео, а просто наблюдая за искрами счастья в его глазах со стороны. Он подавляет вздох. Иногда ему кажется, что у Шигео выработалась привычка - перебирать его волосы, и Теру определённо не может к этому привыкнуть. В кабинете было тепло, до такой степени, что становилось даже немного неприятно, но назвать это жарой язык не поворачивался. Скорее духота. Форменная рубашка липла к спине, а открытое окно ни капли не помогало. Воздух стоял плотной пеленой, и Теру не чувствовал в себе сил, чтобы оторвать голову от парты, даже когда одноклассники одним за другим выходят из кабинета, понемногу оставляя школу в затишье, когда звонок с последнего урока уже прозвенел, а клубы ещё не начали своей бурной деятельности. Шигео заглядывает в класс и совсем не удивляется, когда видит Теру в совершенно размождённом состоянии. Всё-таки тот на дух не переносил жару. Кагеяма по-свойски полубоком садится за парту впереди, совершенно не торопя Ханазаву, который, казалось, вообще не замечает его присутствия. Рука сама ложится на светлую макушку, зарываясь в тонкие, мягкие волосы. Теруки вздрагивает от внезапного прикосновения, а в голове его крутится только одна навязчивая мысль, что ещё немного и он замурчит как прирученный котёнок и, Кагеяма, что ж ты вообще делаешь, тебя же учили не делать людям больно. Шигео одной рукой перебирает пряди, то раскладывая их в идеально ровный пробор, то снова тормошит, превращая в творческий беспорядок, а Теру стоически не шевелится, надеясь, что это не иллюзия больного разума, но будто боится спугнуть наваждение любым своим неловким движением. Он лежит на парте, уперевшись лбом в сложенные руки, и на лбу потом останется дурацкий красный след, и так не хочется нарушать эту незатейливую ласку, но пальцы Шигео напоследок проходятся за левым ухом, отдавая холодом, и выскальзывают из светлых волос. Ханазава бурчит практически неслышно, но в тишине школы эти слова кажутся оглушающе громкими: - Будешь так меня гладить и я ненароком подумаю, что ты в меня влюбился. Звучит как шутка, но неожиданно настолько болезненно, что Теруки замирает и с силой закусывает щёку. Тишина, до этого уютная и невесомая, теперь давит ему на спину с такой тяжестью, что он не в силах выпрямиться и оторвать голову от рук. Молодец, Теру, ты только и умеешь, что быть мерзким и всё портить. Он усмехнулся, но снова как-то невесело и бесшумно. Кагеяма встаёт с места, говоря о том, что обещал учителю быть сегодня пораньше. Ханазава в последний раз думает о том, что ещё не поздно замять всё какой-нибудь тупой шуткой и увязаться следом, ведь он всегда так делал, уже не впервой, но так не хочется. Теруки уже устал и ему надоело думать о последствиях. Он приподнимает голову, но Шигео снова в прощании проходится рукой по его волосам, и спешно выходит из чужого кабинета. Теру вздыхает облегчённо. Значит, не понял, значит, всё как всегда. Но в груди отчего-то мерзко щемит противное чувство к самому прекрасному человеку на земле. Иногда ему кажется, что у Шигео выработалась привычка - перебирать его волосы, и Теру это определённо убьёт. На следующий день в школе Кагеяма ведёт себя отрешённо и заторможенно. Не то чтобы он отличался гаммой бурных эмоций, но Теру читал его настолько легко, что, казалось, только он видел все эти градиенты с отличием в полутона. Ханазава спрашивает Шигео о его самочувствии, но тот лишь говорит, что всё в порядке, на что Теру хмурится, вглядываясь в чужое лицо и борясь с желанием смять мягкие щёки в ладонях, и валится головой на чужие колени. Они сидят на крыше, Кагеяма, вытянув ноги и опираясь руками за своей спиной, старается не смотреть на друга, так нагло разлёгшегося под приятным летним ветром. Теру смотрит на попытки Шигео спрятать свой взгляд. Что он сделал не так? Чем мог обидеть? Ханазава смотрит на небо с редкими, быстро уплывающими облаками и жмурится то ли от вида Шигео, то ли от солнца. Мысли в его голове роятся мерзкими стайками, и он не знает, о чём стоит поговорить с Кагеямой и стоит ли. По крайней мере он ещё не сбежал от него, так что вдруг Теруки сделает только хуже. Они ведь даже не ссорились почти после той самой первой драки года четыре назад. Ханазава до сих пор чувствует некую вину и странную благодарность перед Кагеямой, потому что в голове отчётливо появляются образы, где он всё ещё тот четырнадцатилетний подросток с неустоявшейся психикой и жизнью, избивающий кого-то за школой. Теру прикрывает глаза, плутая в глубинах собственного сознания, когда чувствует тепло руки около его лба, но не чувствует прикосновения. Он на пробу чуть подаёт голову вперёд и попадает в чужую ладошку. Кагеяма вздрагивает, но руки не убирает, будто боязливо зарываясь пальцами в привычные светлые волосы. Теру чуть ластится, словно большой кот, как бы говоря, что он вовсе не против. Подушечки приятно и невесомо проходятся по коже головы, и все мысли куда-то улетучиваются, отходя на задний план блеклыми отголосками. Ханазава всё ещё лежит с закрытыми глазами, боясь спугнуть слишком острым взглядом, но почти видит это безликое спокойствие на лице Шигео. В голове, так некстати, всплывает вчерашний недоразговор, и Теруки с интересом смакует мысль о том, мог ли Кагеяма расстроиться от неправильно и невовремя брошенной фразы. Вдруг он подумал о том, что Ханазаве противно от его касаний. Иногда ему кажется, что у Шигео выработалась привычка - перебирать его волосы, и Теру это определённо нравится. - Кстати, - Теруки набирает немного воздуха, но отчего-то ему кажется, что он всё равно задыхается. - Насчёт вчерашнего. Кагеяма ощутимо напрягается, прекращая незатейливые движения, и уже почти убирает руку, но Ханазава тянется вслед, не давая усомниться в том, что ему это нравится. - Я это… Не серьёзно вчера, ты не думай. Так что всё нормально. Шигео притихает. Кажется, Теру всё-таки попадает в точку и это правда беспокоило его, но он совершенно не хочет знать, почему именно, ведь чертовски, до боли боится какой-то неуловимой правды. Он всё ещё лежит с закрытыми глазами, а Кагеяма мягко убирает руку и садится чуть ровнее, стараясь не потревожить чужую голову, на своих коленях, которые, Теру уверен, уже порядком онемели. - А я серьёзно. Фраза тихая и почти неуловимая набатом бьёт у Ханазавы в голове, нарастая как снежный ком и разбиваясь о стенки черепной коробки пульсом, отдающим в ушах. Он открывает глаза и видит покрасневшего, смущённого Шигео, который не может поднять взгляда от сцепленных в замок рук и прячет глаза под отросшей, нависающей ровной чёлкой. Теру еле сдерживается от того, чтобы не ущипнуть себя, потому что в реальность происходящего верится с трудом. Кагеяма аккуратно скидывает с себя голову Теруки, но тот всё равно легко ударяется самым темечком, шипя что-то невразумительное и перехватывая уже было собравшегося сбежать Шигео за руку. Он не отпускает его, пока садится ровно, не отпускает, пока собирается с мыслями и ждёт, что Шигео сядет напротив, и вряд ли теперь вообще отпустит. Кагеяма выглядит крайне растерянно с опущенными, сведёнными плечами, неловко пытаясь выбраться из хватки. Ханазава знает, что вырываться он не станет, потому что Теру всё ещё физически сильнее, а табу на использование силы даст ему преимущество. Но это и к лучшему, потому что им надо разобраться прямо сейчас. - Значит, я тебе нравлюсь? Теруки не торопит, мягко сжимая ладонь и показывая, что всё хорошо, что с ним он может быть честен. Приятный ветер остужает жар горящих щёк и так очаровательно краснеющих ушей, виднеющихся из-за растрепавшейся причёски. Теру отмечает, что у него пересохло в горле, а щёки будто саднит, и он неловко пытается сглотнуть слюну, а всё вокруг такое невообразимо медленное, когда ждёшь самого важного ответа в своей жизни, что он, может поклясться, видит каждое движение колыхающейся белой рубашки и каплю пота, медленно-медленно стекающую по шее Кагеямы и так маняще закатывающуюся за чуть мятый воротник. Шигео аккуратно кивает и зажмуривается, будто боится, что сейчас его друг рассмеётся и назовёт его самым грязным и ужасным человеком из существующих. Теру чувствует себя чуть оскорблённым, но больше, конечно, счастливым настолько, что сводит лёгкие, а сердце ещё никогда, кажется, не билось с таким ритмом. Он кладёт руку Кагеяме на голову и с невообразимой нежностью треплет угольно-чёрные волосы, надеясь, что это будет понято так, как надо. Шигео будто впервые за последние минуты выдыхает и подаётся вперёд. Они ещё не настолько близко, чтобы чувствовать чужое дыхание на своей коже, зато Теруки чувствует, что умрёт от сердечной недостаточности, если оно хоть чуть-чуть не замедлит свой бег. Он чуть приподнимает голову Кагеямы, схватив его горячими ладонями за щёки и не даёт себе время на раздумья, прижимаясь в неловком, будто детском поцелуе. Да, Ханазава целовался и не раз, но с Шигео всё всегда было по-другому, с ним не могло быть так, как с кем-то ещё. Они замирают, в какой-то нерешительности, когда Кагеяма, мокро и неловко проводит языком по нижней губе Теру, и тот даже не успевает подумать о том, где он мог делать так раньше, если ни разу в жизни ни с кем не целовался. У Теруки будто срывает предохранители, и он аккуратно раздвигает губы Шигео языком и ненавязчиво, но настойчиво проводит по кромке зубов и нёбу, устраивая руки у него на талии и со смешком замечая то, что Кагеяма инстинктивно пытается повторить его действия в зеркальном отражении. Одна рука Шигео как-то сама, бессознательно ложится Ханазаве на затылок, зарываясь в волосы, и тот довольно урчит. Поцелуй получается влажным и неловким, но таким долгим, что Кагеяме даже приходится чуть оттянуть светлые пряди Теру, потому что ему вообще-то ещё нужно дышать, и они обязательно повторят, он обещает. Иногда ему кажется, что у Шигео выработалась привычка - перебирать его волосы, и Теру это определённо сведёт с ума.