А Никчемный Тсуна умеет целоваться?

Поцелуй. Такой нежный, воздушный и чуточку сладкий, с привкусом ванильного крема пирожных. Касание губ, осторожное соприкосновение языков, плавное отстранение, и вновь - плотное прилегание, будто желают высосать душу. Слишком хорошо. Слишком искусно. Слишком мягко, нежно и чувственно. Слишком интимно. Реборн рвано выдохнул, прикрывая шляпой лицо. Кажется, такого репетитор-киллер не ожидал. Точно не ожидал. Ямамото пялится широко раскрытыми глазами, чуть поддаваясь вперёд, сидя в позе лотоса, опираясь на руки, и неконтролируемо проводит языком по губам. Да, нагло, да, некрасиво, но, чёрт, не каждый день в метре от тебя твои друзья устраивают сцены рейтинга на *17+. Бред. Анархия. Логи чатов. Но взгляд не отвести, и о моргании не может идти даже речи. Где-то сбоку Реохей слышно выдохнул: "Экстремально...". Ламбо на его руках кривится, высовывая язык, с тихим "Буэ...", искренне не понимая что в этом такого, и считая любые проявление "телячьих нежностей" гадостью. Ему можно. Ему всего шесть. На кровати, находившейся за "актёрами", пара разноцветных глаз неустанно и жадно ловит каждое движение, следя так пристально и сосредоточенно, что любому бы стало резко не по себе. Рокудо Мукуро по сути - вечный студент, а пособие для него - взаимодействия между людьми и сами люди, как частности. Потому, он не прикрывает глаза своей подопечной иллюзионистке, лежащей с ним рядом с таким же пронзающим взглядом интереса, и следит за действием с видом ученого эксперта, запоминая на подкорку каждый жест и вздрагивание ресниц между двух юношей. Но при этом неустанно облизывая отчего-то слишком быстро пересыхающие губы и слегка сводит вместе колени, ловя себя на чувстве лёгкого покалывания в паху, и незаметно ерзает, пока резкое понимание, чья это кровать, не бьёт по нему, словно таз, наполненный леденящей водой, и Рокудо замирает, запрещая себе двигаться на этой постели, и накладывая иллюзию на лицо, начинающее алеть. Но глаза все равно не отводит. В противовес всем остальным, лёгким особняком, на подоконнике этой маленькой подростковой комнаты сидел, отвернув голову к окну, свесив одну ногу, черноволосый брюнет. Казалось, будто ему не интересно ничего из того, что происходило в нескольких метрах, однако... То, как он обхватил себя поперек груди, словно хотел защититься, прижав их слишком сильно к себе, то, как сжал губы, сильный румянец на щеках, и зажмуренные в мучительном выражении на лице, глаза, говорили за него. Видеть - не видел, но отчётливо, слишком отчётливо, слышал. В этой нависшей тишине… шелест сминающейся школьной формы, равномерное, но горячее дыхание, разбиваемое редкими, резкими вдохами и едва слышными, влажными звуками этого безобразия, которое кто-то назвал поцелуем. Взрослым поцелуем. Хибари Кёя - порядочный мальчик-японец, борец за дисциплину и мораль, сейчас ощущал себя смущенным детсадовцем, который впервые увидел красивую голую тётю на страницах забытого старшим братом журнала. Стыд. Чертов стыд наполнял его, и кажется, вот-вот мог перелиться через край. Хотелось зажать свои уши. Хотелось выпрыгнуть в чертово окно. Впервые кто-то заставлял его чувствовать себя таким жалким. Чувствовать себя проигравшим, даже без намека на битву. Сражён. Растоптан. Уязвлен… И кем же? Савада Тсунаеши. Позор всея школы, вечно неуклюжий по слухам, глупый, как Кея слышал от своего заместителя, бесперспективный слабак без талантов и целей… Но сейчас именно Он вёл в поцелуе. Придвинувшись несколько минут назад, сам, чуть ближе, протянув руку к чужому лицу, мягким касанием поправляя серебристые пряди, с нежнейшим взглядом, полным чуткости, и лёгкой, вкрадчивой улыбкой, спросил: - Ты не против, Хаято? Хранитель чуть улыбается, прикрывая глаза. Против? Касаний своего кумира и идеала? Вопрос слишком смешон. И он бы обязательно разверзся уничижительной тирадой с началом "Да как Вы могли подумать, что я могу быть против, разве я не Ваша..!", но резкое расслабление от контакта пламени Неба накрывает его дымкой странного спокойствия. Не безмятежного, какое дарит пламя Дождя идиота с улыбкой, а великоснисшедшего, уверенного, самодостаточного, целостного удовлетворения. Потому, он лишь тихо, с вежливой, не вульгарной полуулыбкой отвечает: - Да, конечно, Десятый. И касание углубляется, примыкая к коже чуть плотнее, чем было. И от этого становясь лишь полнее, теплее. С губ срывается вздох. Тсунаеши неспешно приближается к нему, перенося вес на выставленную перед собой руку, и Хаято в который раз отмечает насколько же тот красив в своей холодной решимости. Эти сияющие позолотой глаза, этот взгляд полный уверенности, эти приоткрытые губы… Всё это пленяет, заставляет подчиняться, забыться, и Хаято без сожалений отметает все лишнее прочь, не чувствуя и толики смущения под несколькими парами глаз, когда его губ касаются другие. Глаза прикрываются сами собой, бумаги с распечатками выпадают из рук. Он отдается этому неожиданно-нежному касанию целиком, полностью, наслаждаясь, и невольно борясь с желанием примкнуть сильнее к тёплому телу, когда другая рука босса зарывается в волосы на затылке, взлохмачивая их, поглаживая чувствительную кожу головы, расслабляя от напряжения, которое должно было сковать все его тело ядом неловкости, но так и не свело ни одного мускула, позволив отдаваться прикосновениям полностью, без тени стыда. Тепло пламени неба манит, заставляя возжелать чуточку больше, чем можно сейчас, и забываясь, хранитель урагана наощупь поднимает одну из рук, чтобы коснуться тела напротив, но кисть застывает в нескольких сантиметрах от чужого плеча, а затем нерешительно падает вниз, находя опору на полу. Щеки опаляет жар чужого дыхания, и Гокудере плевать на итальянский темперамент, стоит их плечам соприкоснуться, он не сдерживает лёгкого стона удовольствия. Тсунаеши слегка приподнимает краешки губ в полуулыбке, словно школьник, задумавший пакость. Его рука невидимо скользит по полу, и доходя до преграды, оккупирует ее, беря в плен чужое запястье. Чувствуя, как вздрогнул хранитель от его маленькой шалости. Гокудера готов в который раз плюнуть в свой темперамент, игнорируя бурлящую, южную кровь. Он чувствует сквозь поцелуй лёгкий холод металла на чужих пальцах, сжавших его, и хочется свести ноги вместе, ограждая себя от греха. Похоже на мокрый сон, а не реальность. Пальцы невольно переплетаются, кольца Неба и Урагана соприкасаются между собой, и, Хаято может поклясться, что сфотографируй кто их руки сейчас, он бы выложил за это фото все: и душу и честь. Ибо один только образ этого в голове вызывает странный, извращённый, на грани болезни, восторг. Тсунаеши чуть отстраняется, прихватывая своими губами его, чуть прикусывая, на этот раз чуть посасывая чужой язык, и немного приоткрывая глаза, смотря прямо в полуприкрытые зелёные, что были напротив. Чтобы вновь их закрыть, и углубить поцелуй напоследок, примкнув тесно-тесно, и осторожно отстраниться, протянув тонкую ниточку блестящей слюны меж губами, которая тут же оборвалась, стоило Саваде отстраниться более, чем на десять сантиметров. Рыжеволосый юноша протер рукой губы, как ни в чем не бывало, убирая лишнюю влагу. Хаято медленно приоткрыл глаза, не концентрируя ни на чём взгляд, и тоже вытер свой рот. На его лице было абсолютное спокойствие, и привычная задумчивость, на губах все ещё висел вкус ванильного крема, и не было ни тени смущения или отпечатка на душе, что он сделал "что-то грязное и неправильное". Просто касание. Приятное касание... Он скосил взгляд на босса, который тоже пребывал в удовлетворении и смотрел на свой мобильный, вчитываясь в только что пришедшую смс. Губы юноши дрогнули в лёгкой улыбке. …Желанное. Гокудера ненавязчиво обвел глазами комнату, и позволил себе победоносно ухмыльнуться, вгоняя пару человек в густую краску. …Но не для него одного. Реборн стоял молча, неподвижно, со слегка натянутой улыбкой. Как бы он хотел отмотать время назад, на тот момент, когда из чистого любопытства спросил, лишь бы задеть за живое: "- А Никчемный Тсуна умеет целоваться?" Савада ответил без слов, и его ответ был твердое: - Да.