Аполлон на миллион

      Если Франкенштейн чего-то хотел, то остановить его не мог даже мастер. Бывали, конечно, исключительные случаи… Но чаще человек просто обходил правила, предпочитая придерживаться своего мнения.       Так и сейчас. Он решил остаться в постели, а не подниматься ни свет, ни заря, и начать приготовления к завтраку. Ведь с тех пор, как мисс Сейра и другие благородные покинули их, должность повара вновь перешла к хозяину дома.       Однако сегодня Франкенштейн собирался немного сменить свой обычный ритм жизни. Например, встретить ясное летнее утро не с кружкой чая, а с бокалом дорогого, настоящего калифорнийского вина Каберне Совиньон девяносто второго года прошлого столетия, что обошлось ему в пятьсот тысяч долларов. День с напитком, обладающим мягким и приятным фруктовым вкусом, уникальным характером и бархатной насыщенной текстурой, можно было назвать воистину прекрасным и по-своему очаровательным. Особенно если вприкуску к нему шла сладкая спелая вишня.       Все это мужчина сделал, не поднимаясь с постели. Да и зачем, если любимый завтрак был подготовлен еще вчера?       Немного подняв себе настроение, Франкенштейн не пошел в душ, как делал это всегда, а отправился прямиком на балкон, не утруждаясь даже переодеванием. В белом махровом халате он чувствовал себя более комфортно и расслабленно, чем когда бродил по дому в удобной, но все-таки строгой одежде. Его даже не смутил тот факт, что сегодня было воскресенье, и все уже сидели за обеденным столом…       — Доброе утро, — немного склонив голову, дабы поприветствовать мастера, с улыбкой проговорил Франкенштейн. — Сегодня завтрак будете готовить сами. Молоко в холодильнике, хлопья в магазине, меня не тревожить. Сопутствующей удачи в предстоящем дне.       И, не дожидаясь каких-либо расспросов, взял со стола печенье и вместе с ним удалился в гараж.       Было, по мнению ученого, кое-что хорошее даже в крахе человеческой культуры. Например, машины. Псевдо-полет, конечно же, был намного лучше, но ощущение скорости, рев мотора и визг шин были по-своему притягательными и порой приятно щекотали напряженные нервы! Особенно когда ты знаешь, где можно так разогнаться! И на чем…       Сегодня компанию обычно строгому директору школы Е-Ран составлял Буггати Вейрон Супер Спорт, стоимость которого в свое время больно ударила по карману Франкенштейна. Два миллиона шестьсот тысяч долларов все же на дороге не валялись… Но мужчина бы просто не простил себе отдать этого красавца кому-то другому. Изначально он попал в его руки выкрашенным в черный и оранжевый цвета. Однако в гараж к Франкенштейну привезли машину, покрытую полупрозрачным синим лаком, демонстрирующим идеальную структуру ее углепластиковых кузовных панелей. И, конечно же, интерьер, обшитый темно-синей кожей… Мотор и система охлаждения в этой версии Буггати Вейрон были доработаны, что прибавило ему двести лошадиных сил. Разгон до ста километров в час осуществлялся за две целых и пять десятых секунды, что уж было говорить про максимальную скорость? Словом, этот красавец полюбился ученому с первого взгляда. Впрочем, как и другие его собратья.       — Что ж… Посмотрим, на что он способен, — заплетая волосы в хвост и используя свою ауру для создания одежды и обуви, предвкушающе проговорил Франкештейн.       Экипировка мужчины полностью соответствовала случаю. Футболка, кальсоны, комбинезон и перчатки. Шлемы Франкенштейн никогда не любил, ведь они сковывали и без того несвободное движение шеи. Да и что с ним могло произойти? Даже попав в аварию, он не получит и царапины. В конце концов, не в первый же раз…       Лишь сев в машину, ученый заметил постороннего наблюдателя. Рейзел-ним лично пришел за ним… И был полон абсолютной решимости поехать вместе со своим другом.       — Нет, — даже не пытаясь покинуть салон, сказал Франкенштейн. — Вы не поедете.       — …       — Нет, — повторил ученый, сжимая руль ладонями. — Это слишком опасно. Я выпил, и, если мы попадем в аварию, вы можете пострадать.       — Поэтому я еду с тобой, — не сдвинувшись с места, заявил благородный. — Я не оставлю тебя одного.       — В прошлый раз…       — Меня не было, — отрезал Рейзел. — Поэтому я не знаю, что было в прошлый раз.       Франкенштейн невольно улыбнулся. Мастер и правда любил его, раз делал вид, что в самом деле ничего не знает. В конце концов, не он ли тогда вместе с ним ходил к Лорду, пытаясь выяснить, в чем же обвиняли его слугу? А ведь дело было пустяковым. Всего лишь пара-тройка трупов, заслуживших куда худшей участи, чем быть просто сожранными копьем.       — Я не собираюсь делать ничего подобного, — сдался ученый. — Но если вам будет от этого легче…       Рейзел кивнул, наконец занимая свободное переднее сидение — правда, самостоятельно ему бы наверняка не удалось, не помоги в этом Франкенштейн. В машину благородный все-таки попал. Она пахла кожей и чем-то новым, каким-то странным запахом, описание которому благородный не мог найти. Но это было еще ничего… Куда важнее то, что человек что-то сделал с его телом, отчего оно вдруг крепко прижалось к сидению.       — Это ремень безопасности, — пояснил ученый. — Он необходим для того, чтобы уцелеть в случае аварии. Хотя, как по мне, он требует доработки.       — …       — Не смотрите на меня так, — пристегнувшись, сказал Франкенштейн. — Первоначально их тут вообще не было.       Для любого мужчины в машине на первом месте был звук работающего двигателя, рев мотора. У этого красавца он был подобен рыку льва, отчего тело ученого покрывалось мурашками, как при самом удачном рисковом бое! Но не только это бальзамом лилось на его душу. Ведь любая машина не сводится лишь к одному двигателю. В ней важно все… И хлопок дверей, и тормоза, и дворники, и особенно сцепление… За все эти вещи Франкенштейн и любил эти металлические коробки.       Рейзел смотрел, как быстро пейзажи за окном сменялись один за другим, да то и дело бросал взгляд на человека. Франкенштейн всегда удивлял его… Даже спустя столько лет, он сохранил в себе тот безумный азарт, который проявлял в сражениях. В его поведении, в отличие от остальных, благородный не видел ничего странного. Ведь его другу, как и всем людям, иногда было необходимо скинуть напряжение и просто расслабиться. Это было настолько естественно, что порой многие принимали это за сумасшествие. Впрочем, способы расслабления конкретно Франкенштейна было как-то сложно назвать иначе. Обратив внимание на дрожащую красную стрелку, Рейзел с беспокойством перевел взгляд на человека. Он не понимал, что может значить указатель, гласящий «четыреста километров в час», но что-то внутри него подсказывало, что разгоняться так в городе было небезопасно… И не только для них.       — Это моя дорога, — уловив ход его мыслей, пояснил Франкенштейн. — Я выкупил ее еще много лет назад. Тогда спортивные машины только выходили на международный уровень. Это было удобно… Ведь вас не было рядом, а мои связи были оборваны. Не разгуливать же было с копьем наперевес…       Вопреки своему настроению, скорость мужчина снизил. Обычно разговаривать, когда мотор работал на пределе своих возможностей, было неудобно, но конкретно к нелюдям это правило не относилось. Чувствуя, как в груди начинает все закипать от волнения, Франкенштейн резко нажал на тормоз, машина остановилась, а сам он, как и мастер, немного дернулся вперед. Все же установить ремни безопасности было хорошей идеей… Пусть в какой-то мере и бесполезной.       Ударив по рулю ладонями, человек опустил на него голову. Как же он устал от всего этого… От выходок Союза, от тараканов, что роились в головах оборотней, от явно суицидальных наклонностей благородных… И самое главное: он устал вечно метаться между чужими проблемами и попытками остановить мастера от навязчивой идеи спасти мир своей жизнью. Как он только ни пытался истолковать ему, что это бесполезно, что никто его за это даже не поблагодарит, что мир как был прогнившим, так им и останется… Но кому нужны его старания, когда есть другие миллиарды страдающих существ?       — Франкенштейн…       — Молчите, — снимая перчатки, попросил человек. — Я не хочу снова слушать ваши оправдания. Все одно и то же. Так правильно, так надо, так необходимо… Сколько раз мы уже это проходили? Вам самому не надоело?       Рейзел сжал ладони на коленях, опустив голову. Ему нечего было сказать, но и смотреть на мучения Франкенштейна было невыносимо. Такой ранимый и уставший… Он никогда раньше не позволял себе показывать эту свою сторону перед мастером. Оттого и покидал Лукедонию время от времени, дабы немного расслабиться и навести в голове порядок. Но как это сделать, когда самый главный объект беспокойства увязался за ним? Не успел благородный обдумать свою ошибку, как вдруг спинка кресла отъехала вниз, а сам он оказался прижат к ней телом Франкенштейна. Кажется, человек наконец нашел способ расслабиться… При этом не отдаляясь от мастера, а наоборот, становясь непозволительно близко. И все это без уже надоевшего тугого ремня!       — Я ваш дворецкий, — иронично улыбнувшись, проговорил ученый. — И, по сути, не могу даже дышать рядом с вами без вашего разрешения, но прямо сейчас… Видит бог, это не моя вина.       Не давая благородному опомниться, Франкенштейн накрыл его губы своими, целуя легко и нежно, будто ласкал нераскрывшийся бутон белой розы. Мастер, в его представлении, был очень хрупким, дивным существом, прикасаться к которому было самым большим грехом. Однако… Не было на свете ничего, что Франкенштейн мог бы себе запретить.       Отстранившись, он начал с улыбкой наблюдать за тем, как красивое лицо, такое желанное и родное, становится растерянным и смущенным. Мастер даже не попытался помешать их близости. Он просто позволял человеку владеть собой, как бы безумно это ни было.       Проведя ладонью по его щеке, Франкенштейн вновь поцеловал любимого, но в этот раз губы благородного оказались приоткрытыми. Не сдержав улыбки, человек осторожно прикусил губу своего покорного партнера, дабы потом игриво поцеловать ее, как бы извиняясь за шалость. Рейзел-ним был абсолютно не опытен в подобных вещах… Так почему бы им не наверстать упущенное?       — Я ведь у вас первый, не так ли? — склонившись к его уху, томным шепотом спросил ученый, сжимая руки мастера в своих ладонях. — Хотите, научу вас целоваться?       Ответ прозвучал так тихо, что не находись Франкенштейн близко к губам любимого, то он, скорее всего, его бы даже не услышал. Не отрывая взгляда от лица Рейзела, ученый коснулся губами его ладоней, долго и трепетно целуя каждый его палец. Эта затянувшаяся игра была приятна и кружила голову даже больше, чем вероятность смерти… А именно этого так хотелось Франкенштейну.       Закрыв глаза, Рейзел попытался сосредоточиться… Но куда уж там, когда все тело дрожит от приятной слабости, а щеки пылают, горят румянцем! Благородный даже представить не мог, что ему нужно делать прямо сейчас. Да и что там представлять, когда голова отяжелела и совершенно перестала принимать какое-либо участие в процессе!       — Вы очень красивый, — голос Франкенштейна будто проникал под кожу, звуча прямо из разгоряченного тела Рейзела. — Совершенство.       Сердцу в груди у Ноблесс стало тесно и жарко. Оно вдруг забилось невероятно быстро и гулко, и в какой-то момент Рейзелу даже показалось, что его слышит не он один. А между тем человек продолжал сводить его с ума.       Развязав белый шейный платок, он бережно отложил его в сторону, принявшись затем расстегивать пиджак и рубашку благородного. От прохладного воздуха странное чувство в груди немного поутихло, и Рейзел наконец смог вздохнуть свободно. Однако это длилось недолго. В какой-то момент пальцы Франкенштейна накрыли один его сосок, принявшись приятно его массировать, в то время как сам ученый вновь склонился над губами Ноблесс, наконец собираясь выполнить свое обещание.       Их поцелуй был… Не таким, как два предыдущих. Рейзел понял это, когда его губ коснулся язык человека, что словно пробовал его на вкус. Он медленно и осторожно проник в его рот, соприкасаясь с ранее неподвижным языком своего мастера. И пусть Ноблесс не совсем понимал, для чего это нужно, но его тело стало откликаться на чужую страсть. Немного приподняв голову, благородный стал неумело водить своим языком, жадно хватая ртом воздух, как только они немного отдалялись друг от друга. Единственное, что было ясно, так это то, что ничего не ясно. Рейзел лишь действовал так, как этого хотелось. И нельзя было сказать, что ему это было неприятно.       Ощутив между своими ногами колено, Ноблесс уперся ладонями в грудь Франкенштейна. Они зашли дальше, чем предполагали.       — Я буду целовать вас и там, — положив руку на ремень брюк мастера, решил человек. — Доверьтесь мне… Или уходите.       Приподнявшись на локтях и прикрыв одной рукой свой рот, Рейзел вдруг кивнул, позволяя освободить свою напряженную плоть из плена одежды. Смотреть на это было стыдно, но и отвести взгляда не представлялось возможным.       Обхватив член благородного ладонью, Франкенштейн немного переместился на свое сидение. Довольно узкий по диаметру у основания и ствола, но удивительно большой в длине, он легко скользил во рту и поддавался любым ласкам, которых только можно было вообразить. А как раз-таки именно о них ученый был так хорошо осведомлен.       О том, что он делал, он предпочитал не думать. Ведь видеть мастера таким страстным было занятием новым и по-своему опасным… Никто ведь не мог им помешать, а терпение гения человечества было не резиновым. Но, вопреки всему, Франкенштейн крепко держал контроль как над своим духом, так и над телом.       Дыхание Рейзела сбилось, став прерывистым и глубоким, в то время, как зубы отчаянно прикусили палец, стараясь не поддаваться искушению и не стонать в голос. Удовольствие, первое в своей жизни, Ноблесс переносил довольно стойко. Ни разу не поддавшись желанию перехватить инициативу, он терпеливо позволял направлять себя, подчиняясь любым решениям Франкенштейна. И даже когда из его члена вырвалось что-то, что ученый так смущающе проглотил, Рейзел оставался верен себе — на его лице не дрогнул даже мускул, лишь щеки продолжали по-прежнему предательски краснеть!       Вытерев губы, человек с улыбкой потерся о живот мастера, аки котенок, ласкающийся под руку хозяина. От новых, совершенно прекрасных ощущений на душе у Франкенштейна было легко и спокойно. Чего нельзя было сказать о Ноблесс.       — Я надеюсь, вы остались довольны, — прекрасно зная ответ, проговорил человек. — Погодите, я помогу вам одеться.       Рейзел хотел было сказать, что он справится и сам, ведь было неправильно позволять Франкенштейну делать это самостоятельно, но поймав теплый, добрый взгляд синих глаз, он лишь согласно кивнул. Над тем, что только что произошло между ними, ему придется хорошо поразмыслить… Но потом. Сейчас благородный был слишком расслаблен для таких тяжелых вещей.       — Я знаю один ресторан недалеко отсюда, — вновь пристегивая его ремнем, начал Франкенштейн, — там подают много вкусной еды, а некоторую даже делают на заказ. Чего бы хотели вы?       — Рамен, — не колеблясь ни минуты, ответил Рейзел. — И чай.       — Как пожелаете, мастер, — переводя взгляд на дорогу, учтиво ответил ученый. — Предполагаю, что вам и это понравится…