Она поверила в сказку

Неделю спустя - Все готово, - Оливейра протянула Алауди связку ключей. – Горничные и повар отпущены мною в отпуск, равно как и остальная прислуга. За уборкой и наличием продуктов будет следить экономка – она местная, поэтому ей не в тягость приехать пару раз в неделю. Так что твои требования учтены. - Спасибо, Олив, - благодарно кивнул Алауди, забирая ключи, но не спеша уходить. Честно говоря, за все то время, что они не виделись, старший Хибари успел пожалеть о своем приглашении на ужин. Поделившись своими сомнениями касательно этой глупости с Еленой, он удостоился сомнительного счастья выслушать массу «лестного» о своих умственных способностях, затем хвалу Мадонне за оказанную милость, а потом категоричное – «даже не думай отказываться или говорить, что пошутил. Во второе не поверят, а первое – вред для репутации». Поэтому и только поэтому он оставался сидеть, не сводя с Оливейры выжидающего взгляда, моля одновременно о том, чтобы она вспомнила и забыла о выдвинутом им условии. Однако небесные сферы продолжили свои шутки над ним, раз Оливейра, заметив в его взгляде непонятное ожидание, тут же вспомнила, что не смогла выполнить свою часть соглашения, потому что её не было в городе, ибо она на следующий день отправилась на Капри, чтобы все устроить, и вернулась только вчера. Однако, коль она уже в городе, пришло время исправиться. Немного нервно и неловко улыбнувшись, Каваллоне спросила: - Твое предложение поужинать еще в силе? От неожиданности Алауди чуть не выронил ключи, однако, собравшись с мыслями, ответил: - Конечно, да. И все-таки уронил злополучную связку на столик, когда последовал следующий вопрос: - Тогда, может, сегодня вечером? Встретив взгляд сердоликово-карих глаз, полный ожидания и почему-то какого-то непонятного страха, Алауди кивнул: - Да. И потом, направляясь к Елене, чтобы отдать ей ключи, он будет гадать, почему не выбрал ресторан, а пригласил босса семьи Каваллоне к себе? Нежелание возвращаться в пустой дом? Или какая-то шутка провидения? Потому что вспыхнувшие в глазах Оливейры радостные огоньки настораживали его. В это же время, дом Реборна ди Аркобалено. - Тсуна, боюсь, мне на какое-то время надо будет уехать, - заметил Реборн, - нужно уладить кое-какие дела перед свадьбой, чтобы потом к ним не возвращаться. - Как надолго? – поинтересовалась Тсуна, аккуратно нарезая отбивную. - Не могу сказать точно. Возможно, неделя, а может, и две. - Хорошо, - спокойно заметила девушка и вернулась к обеду. Реборн в очередной раз поймал себя на том, что ему не по себе. Чем ближе была проклятая свадьба, тем более замкнутой и отстраненной по отношению к нему становилась Савада. Иногда ди Аркобалено думал о том, что боится оставлять девушку одну, не желая вернуться в один далеко не прекрасный день, и обнаружить её холодное тело с перерезанными венами или же с пустым пузырьком в руках. Хотя… Елена преподнесла ей довольно внушительный урок, так что вряд ли она решится. Да и этот котенок – подарок Занзаса, все-таки определенно отвлекает Тсуну от мрачных мыслей. Но как долго все это сможет продолжаться? Нужно скорее решать вопрос и приводить в действие окончательный план. Собственно, для чего он и уезжает на самом деле. Колонелло давно звал его в гости, в свой особняк в пригороде Рима, так что тут прекрасный повод воспользоваться этим приглашением. А Тсуна, думая об отъезде Реборна, чувствовала, что обед потерял свой вкус. Ди Аркобалено определенно или издевается, или что-то подозревает, или ведет свою игру. Он ничуть не удивился подаренному Занзасом Натсу и, казалось, только обрадовался появлению у нее домашнего любимца. Не возмутился, даже полушутя, что тот наведался в гости в отсутствие хозяина дома. Но почему? И вот теперь эта поездка на неизвестный срок, словно развязывающая ей руки. Зачем? Испытание её верности? Или, зная, что ей этот брак столь же постыл, как и ему, он негласно дает ей полную свободу, будто даже ненавязчиво указывая на.....кандидата в любовники? Как нелепо и нехарактерно для Реборна! Невольно напоминает знаменитую «Венеру в мехах» Захер-Мазоха, но она – не Ванда, Реборн – отнюдь не слабый и сломленный муж, готовый служить ей, а Занзас при всей своей мощи и силе определенно не Грек. Ситуация абсолютно противоположна, так что такое предположение – глупость. Но в чем же тогда дело? - Тсуна, ты в порядке? – голос Реборна послышался словно сквозь упавшую на сознание пелену собственных тяжелых мыслей, - ты что-то побледнела. Все хорошо? – в голосе мужчины слышалась неподдельная тревога. Возможно, она действительно дорога ему, как дочь, младшая сестра или племянница. Что ж, Тсуна догадывалась об этом с самого начала, и была бесконечно благодарна ему: он не лгал ей, и был честен и откровенен с самого начала. - Все в порядке, не волнуйся, - успокоила она мужчину, - просто наверно сегодняшний день меня немного вымотал, - и в отличие от него только что ему солгав. Ничего не было в порядке. Наоборот – все было в полном беспорядке, потому что Тсуну страшил тот миг, когда Реборн, пусть временно, но исчезнет, перестав стоять между нею и Занзасом. Теперь, если он появится на пороге её дома, стена между ними начнет медленно, но таять, и однажды её не станет, к желанию и страху Савады одновременно. И возврат этой стены неизбежно разобьет ей сердце. Может ли она дать своим чувствам волю? Неразрешимая дилемма. Если она не сделает это, то просто сойдет с ума от безысходности, до конца дней жалея об упущенном шансе. А если сделает, то не разобьет ли она сердце Занзасу мигом краденого счастья, чувствуя себя предательницей? Эта дилемма стала клубком столь тугим, что его можно было сравнить с гордиевым узлом. Но вот кто из них троих станет Александром Македонским и разрубит его: она, Реборн или Занзас? Или же эту роль возьмет на себя Луче? Поняв, что кусок не лезет в горло, Савада под благовидным предлогом поспешила уйти к себе. Реборн не возражал, спросив лишь, желает ли она, чтобы чай и десерт подали ей в комнату в таком случае? Чтобы не вызвать подозрений, Тсуна согласилась. В комнате, стоило ей сесть в кресло, Натсу тут же запрыгнул к ней на колени, радостно замурчав, когда его взяли на руки. Рыжий мейн-кун был настоящим лучиком сил и энергии для Тсуны, действительно заставляя её улыбаться, пусть временно, но забывая обо всех тяготах и проблемах. А порою помогал спокойно все обдумать и решить. Вот и сейчас, поглаживая уткнувшегося ей в грудь котенка, девушка подумала, что чему быть, того не миновать. И если это касается столкновения её и Занзаса, то так тому и быть. - Ну что, Натсу, - улыбнулась она, устраиваясь в кресле поудобнее, - все будет хорошо? Как думаешь? Котенок лишь с урчанием «боднул» девушку в подбородок, всем своим видом говоря, что раз у него все хорошо, то у нее тем более все должно быть прекрасно. Дом семьи Спейд - Итак, согласно плану, Реборн скоро уезжает, - заметила Елена, взяв ключи, - Теперь дело за Луче. - Ты уверена, что она справится? – спросил Алауди. - А ты сомневаешься в умении босса семьи Джиглионеро убеждать? – выгнула бровь Елена, - Поверь, она заинтересована в том, чтобы сблизить этих двоих, а еще лучше – сделать их любовниками. - Думаю, если все пойдет, как надо, они и так ими станут, - невольно улыбнулся Алауди, бросая короткий взгляд на часы, - О, черт! - Что, опаздываешь? – усмехнулась Елена, - И куда же? - Домой. Хочу успеть все подготовить к ужину. - Все-таки решился и даже пригласил к себе? – изумилась женщина, - Алауди, ты просто разрываешь мне все шаблоны! Хотя ваше сближение только укрепит союз, а может и приведет к… - Это всего лишь ужин, Елена. - Не ври себе, Алауди, - синьора Спейд поднялась с кресла, - И пошли уже. Я еду с тобой, потому что в одиночку ты точно ни черта не успеешь. Три часа спустя, дом семьи Хибари К чести Алауди, он успел. Вернее, не так. Они успели. Старший Хибари прекрасно отдавал себе отчет, что без помощи подруги детства он определенно бы не сумел придумать лучше. И даже больше – после ухода Елены осталось еще достаточно времени, чтобы привести порядок себя и убедиться, что к ужину все готово. К чести Оливейры, она не опоздала, заставляя тем самым его нервничать. Даже удивительно – водился за боссом семьи Каваллоне такой грешок, как непунктуальность. Она могла опоздать на собрание Альянса, могла не перезвонить вовремя, могла приехать на переговоры спустя полчаса назначенного времени, и все шутили о том, что Оливейра Каваллоне опоздает даже на собственные похороны, но… Когда подложенная её людьми бомба взорвалась ровно через полчаса после отъезда дона Каракассы от её особняка, тем самым стирая подозрения, все засомневались в натуральности этого «грешка». Впрочем, донна Каваллоне виртуозно готовила и вешала на уши всем пасту ролью «прелесть-какая-дурочка-и-как-она-может-быть-боссом?», не забывая постоянно поливать её соусом болоньезе, чтобы та не засыхала. И, зная все это, видеть её в ровно назначенное время, на пороге своего дома, было для Алауди первым звоночком о том, что все это действительно не просто ужин, а… свидание? Или же просто приятный вечер и, возможно, не менее приятная ночь без каких-либо привязанностей, отношений и обязательств? Но тогда почему он, Алауди? - Привет, - улыбнулась Оливейра – такая ослепительно-прекрасная в черном вечернем платье, подчеркивающем фигуру и легком, небрежно распахнутом, белом плаще. Черные волосы свободно спадали на плечи тяжелыми локонами, обрамляя лицо с еле уловимым, естественным, макияжем. Казалось, что она сняла свою обычную яркую маску, являя ему свое настоящее лицо. Неожиданно красивое. - Привет, - Алауди отошел в сторону, впуская гостью. Закрыв дверь, он принял пальто и, с молчаливого согласия, взяв женщину под руку, повел её за собой, определенно чувствуя себя неловко. Все-таки вопреки шуткам и советам Елены это была не самая удачная идея, и лучше бы он остановился на ресторане. Или еще лучше – вернулся бы назад во времени и не сказал тех слов. Но, увы, теперь оставалось только играть роль…кого? Хозяина? Знакомого? Или мужчины? Он не знал, а потому был смущен, растерян и раздосадован одновременно. Наверно, именно поэтому Оливейра ненавязчиво взяла нить разговора в свои руки. Она не говорила о семьях и их делах – сегодня это было лишним. Она расспрашивала о самом Алауди, шутила, охотно отвечала на вопросы и, кажется, на этот вечер совершенно забыла о своей излюбленной привычке бесить его. А его весь вечер мучил всего один-единственный вопрос. Который он задал, когда они приступили к десерту. - Оливейра, на протяжении всего вечера меня не оставляет один вопрос, - начал он издалека, - и если ты не против, я бы хотел задать его. - Конечно, спрашивай, - кивает она, после чего отправляет в рот кусочек десерта, - м-м-м, не знала, что ты любитель торроне! - Это был мой секрет, - сдержанно улыбнулся Алауди, проклиная Елену за её любовь к сладостям и поэтому настоявшей на наличии десерта. «Или ты предпочтешь на сладкое саму Оливейру?» - тут же раздался в голове её последний аргумент в пользу предложенного меню, - Но речь не об этом. Я рад, что ты приняла мое приглашение, я рад провести с тобой этот чудесный вечер, мне приятна твоя компания, однако я не могу понять: почему? Почему ты приняла мое приглашение, а не сочла его шуткой и посмеялась или, на правах того, что ты – босс, не поставила меня на место? Улыбка и искорки веселья покинули лицо и взгляд Каваллоне. Женщина аккуратно положила вилочку для десерта на блюдце и, пристально посмотрев в глаза Алауди серьезным взглядом, спросила: - А ты сам не догадываешься, Алауди? Или просто не понимаешь? «Не понимаю что?» - хотелось спросить Алауди, но встретив полный какого-то болезненного ожидания взгляд, он вспомнил. И не поверил себе. Неужели, спустя все эти годы, несмотря на слухи романах и любовниках, она…все еще любит его? У них мог бы быть роман. Первая любовь, которая, как известно, не забывается, первый поцелуй и действительно первый роман. Никто уже не узнает, чем бы все это могло закончиться, потому что все спутал отъезд семьи Хибари в Нью-Йорк в связи с делами Фонга в Чайнатауне. За год до этого, в выпускном классе, Алауди Хибари – староста и образцовый ученик, взялся помогать с некоторыми предметами способной и сообразительной, но начисто лишенной дисциплинированности и сосредоточенности главе клуба верховой езды – Оливейре Каваллоне. О, как они спорили! До хрипоты, до грани срыва в драку… Воплощенная энергия, настоящий ураган Оливейра не могла позволить командовать собою «глыбе льда», «ходячей статуе» и множеству других тому подобных определений, коими она окрестила Алауди с первого же их дополнительного занятия. Они «притирались» друг к другу, привыкали. И вскоре сумели найти общий язык. Оливейра успешно сдала все необходимые тесты, а Алауди, чувствуя, что на этом их общение, к которому он успел привыкнуть, явно закончится, записался в её клуб верховой езды, скрыв при этом свою патологическую….боязнь лошадей. Конечно, Оливейра вволю посмеялась над ним, но теперь уже был её черед учить его чему-то. Вскоре Спейд шепнул ему, что его выбрали букмекером в неожиданном тотализаторе – почти весь выпуск делал ставки на то, когда Оливейра и Алауди признаются друг другу, а некоторые даже пытались предсказать в чьей постели они проведут ночь после выпускного бала. И именно в этот момент полного смятения и пересмотра своих уже давно не дружеских чувств Алауди и пришлось уехать. Они продолжали общаться, переписывались, но чем старше они становились – тем реже были письма и звонки. Оливейра вникала в дела семьи, готовясь стать боссом, а Алауди все глубже увязал в разного рода операциях, проводимых Вонголой, и заботе о младшем брате. Когда они встретились вновь, уже вовсю ходили слухи о помолвке Оливейры Каваллоне и Козарта Шимона, и поэтому дальше легкой дружеской беседы дело не зашло. А когда Алауди узнал, что слухи были всего лишь слухами, было уже поздно. Момент был им упущен. И теперь ему словно дают второй шанс. Теперь, когда она сидит перед ним, напряженная, словно в ожидании приговора – его ответа. Но не выдает ли он желаемое за действительное? Жажду забытья и сожаление об упущенном – с ответом на её чувства, бережно хранимые столько лет? Не пытается ли он вышибить клин клином? Но, помогая сейчас Тсуне, он не чувствует ни капли ревности к Занзасу, испытывая к ней братски-родственную любовь, не больше. Так может ли он считать, что окончательно исцелился от безответной любви? И не пытается ли ухватиться за Оливейру, как за лекарство от нее? Алауди не хотел уподобляться Кёе и позволять любить себя. Негласное признание Оливейры внесло новую сумятицу в душевный раздрай, и теперь Хибари чувствовал просто усталость и сумбур. А еще – неуверенность. Но Оливейра ждет ответа, а он молчит слишком долго. - Я помню, - нарушает он ставшую тяжелой и давящей тишину, - но… Все слишком сложно, Олив. - А с тобой никогда не было легко, Ал, - с видимым облегчением улыбнулась та, - поэтому нам придется начинать все сначала, верно? - Скорее, вспомнить. - В таком случае, - женщина поднялась из-за стола, - у тебя есть здесь музыка? Алауди, поднявшийся вместе с ней лишь приглашающим жестом предложил следовать за собой. Вскоре, в освещенной рассеянно-мягким светом гостиной он уверенно вел её в танце под мягкие переливы джаза, вспоминая, как они готовили что-то похожее к танцевальному марафону. И его удивляло не то, что он не потерял сноровку, ничуть не уступая Оливейре. А то, что он все так же тонко и остро чувствовал её, как тогда. Её, её настроения и желания… Поэтому, перехватывая её взгляд, направленный на его губы, он не противится собственному желанию поцеловать её, поселившемуся в подкорке с той минуты, когда она переступила порог его дома. Но, несмотря на жаркий и голодный ответ, спешить он не намерен. Впрочем, как и она. Расставшись, оба были уверены, что эта встреча – не последняя. Пока же обоим есть над чем подумать. Алауди – над своими чувствами и тем, как все объяснить Джотто. Оливейре – призвать еще немного сил и терпения с таким возлюбленным, как Алауди. И еще чуть-чуть удачи. Однажды она упустила шанс, и больше делать это не намерена. Алауди – её и только её.