Six feet under

Они все считают меня безумцем. Но за что? Я ведь пытаюсь освободить нас от гнёта страха и только. Одна ты меня понимала. Только ты… Даже Альбус воспринимал мои идеи не до конца верно. Ах, если бы ты знала, как мне тебя не хватает. Я всегда был изгоем, сколько себя помню. С самого детства. Родители считали, что со мной что-то не так, надеялись, что я перерасту свою неправильность. Глупцы. Даже запихнули меня подальше, в самую суровую школу для чародеев, думая, что жёсткая дисциплина поможет мне стать нормальным человеком. Как же приятно было смотреть на лицо отца, когда прилетали совы с письмами о моём неповиновении. В Дурмстранге — обители изучения тёмных искусств, мне тоже не нашлось места. Сначала на меня возлагали надежды. Я был очень неплох, схватывал всё на лету, был одним из лучших. Но когда я действительно начал набирать свою силу, изучать одни из самых тёмных и сильных заклинаний, которые поддавались лишь единицам, меня почему-то списали со счетов. Сверстники завидовали мне, учителя опасались. Я пытался найти единомышленников, но вокруг были одни болваны, которые не понимали и малой капли моих убеждений. Меня загоняли в рамки, которые не давали мне дышать. А когда я противился, жестоко наказывали, ожидая, что я склоню колени. Идиоты, Геллерт Грин-де-Вальд не подчиняется никому и никогда. И вот, вдоволь наигравшись со мной, выкинули на улицу, как бродячую шавку, объявив, что я слишком жесток. Но кто сделал меня таким? Хотя, я им благодарен, ведь они закалили меня, сделали сильней. А потом я встретил Альбуса. Одного из немногих, кто понимал меня правильно. Он был также юн, как и я, немного наивен и по-мальчишески открыт для великих идей. Идеальный последователь. И я был благодарен ему за это, а так же ещё за одну вещь — тебя. Помню, как увидел тебя в первый раз. Я ждал твоего старшего брата на лужайке около вашего дома. Был прекрасный летний вечер, дул лёгкий тёплый ветерок. Он гнал облака по кобальтовому небу. И я так увлёкся этим зрелищем, что не сразу понял, что за мной наблюдают. Послышался лёгкий хруст ветки кустарника, которым был засажен весь ваш двор, кажется Альбус упоминал, что это любимое растение вашей умершей матери. Я отвёл взгляд от неба, но смог уловить лишь размытый образ. Достал палочку, чтобы придать себе спокойствия и последовал по твоим следам. Когда я нашёл тебя среди густо разросшегося кустарника, ты была испугана. Твои прекрасные васильковые глаза были огромны. В них читался страх, но вместе с ним проскальзывали искорки интереса. Твои белокурые волосы, совсем не такие, как у Альбуса, были рассыпаны по плечам и в них запутались пара листьев и цветков олеандра. Твоё дыхание было частым, как у загнанного в угол зверя. И ты была великолепна. Этот образ до сих пор греет мою мрачную душу в особенно тяжёлые времена. Я представился тебе и протянул руку в знак приветствия, но ты отшатнулась от меня, словно я был прокаженный. В эту минуту подоспел Альбус, который сначала успокоил тебя и отвёл в дом, а уже после объяснил, что с ты не совсем здорова. Он сказал, что именно поэтому мы встречались с ним где-угодно, только не в его доме, ведь ты не очень хорошо реагируешь на чужаков. Помню как меня задело это слово — чужак. Я не хотел быть им для тебя… После этого происшествия, через пару дней, я снова пришёл к вашему дому, но на этот раз попросил Альбуса впустить меня, заверив его, что не наврежу тебе. Я никогда не хотел вредить тебе… Он неохотно согласился, и с тех пор я был единственный, кому было разрешено видеть тебя. И так нас стало трое. Мы с Альбусом строили наши грандиозные планы, а ты была рядом. Наблюдала, помогала искать свитки и книги в вашей огромной библиотеке. Я медленно, но верно завоёвывал твоё доверие с каждым днём и всё больше и больше влюблялся в тебя. В твою искренность, в твою застенчивость, в твою открытость. Ты была замечательным слушателем, принимала на веру всё, что я говорил. Я помню, как увлечённо рассказывал тебе о Дарах Смерти, о своих экспериментах в школе, планах на этот мир, а ты заворожённо внимала мне и задавала вопросы. Ты не сразу мне открывалась, постепенно, но от этого мне кружило голову и я расценивал это как нечто уникальное. Ты была уникальной… Мы стали проводить много времени вдвоём, гуляли во дворе, пили чай и разговаривали. Ты делилась со мной самым сокровенным, говорила, что мечтаешь освободиться от своего недуга, увидеть мир и просто жить. Я слушал тебя и не понимал, почему твои родные считают тебя больной. Ты ею не была. Ты просто была особенной. И я был тобой очарован. Благодаря тебе я вдруг понял, что в моей жизни появилось что-то по-настоящему ценное, реальное. Ты подарила мне ощущение, что я действительно мог быть кому-то нужен. Рядом с тобой я не чувствовал себя таким неправильным. Я никогда не забуду ту ночь, в которую признался, что влюблён в тебя. Не забуду твоих васильковых глаз, в которых читались открытость, неверие и обожание. Я видел вселенную в них. Как ты обняла меня и сказала, что всегда будешь принадлежать только мне. В ту ночь я назвал тебя своей Арианой. Мы смотрели, как падают звезды с небес, и целовались. Тогда я поклялся себе, что покорю этот мир ради тебя, чтобы ты больше никогда никого не боялась. Я пообещал тебе это, и ты поверила. Моя глупышка Ариана… К сожалению наше счастье длилось недолго. Его испортил твой мерзкий братец Аберфорт. С его появления всё пошло не так. Сначала он начал вставлять нам с Альбусом палки в колёса. Видите ли, он посчитал наш план смехотворным и попросту идиотским. Потом он начал забирать тебя у меня. Он не давал нам побыть вдвоём, всё время твердил, что ты нездорова и он не может оставить тебя в компании «мутного типа». Твоя особенность, которую он считал болезнью, была просто его одержимостью. Аберфорт то и дело обвинял старшего брата в безответственности, что он не мог о тебе хорошо позаботиться. Всё это продолжалось на протяжении нескольких дней, пока моё терпение не лопнуло. Сначала я в спокойном тоне объяснил противному юнцу, что не его дело, что собирается делать Альбус со своей жизнью, а после заявил, что ты не больна. И тут Аберфорт просто осатанел. Он начал кричать на меня, обвиняя в том, что я запудрил мозги его инфантильному братцу и его бедной больной сестре, и лучше бы мне убраться по-хорошему, пока он не выставил меня взашей. И тут в спор вмешалась ты. Моя бедная девочка, ну как ты могла остаться в стороне? Ты молила этого паршивца не обижать меня, пыталась защитить, хотя это я должен был сделать. И тут он сделал то, от чего у меня снесло остатки самообладания. Он оттолкнул тебя, велев замолчать. Никогда не прощу ему этого… Я вынул палочку и завязалась драка. Всё смешалось: крики Арианы, мольба Альбуса остановиться, гневные возгласы Аберфорта и стук моего сердца, разрывающий барабанные перепонки. Я был взбешён и не мог уже отступить, не мог простить такого отношения к тебе, к Альбусу. Вокруг то и дело вспыхивали яркие огни заклинаний, слышался звон стекла. Время будто замедлилось и растянулось. Я слышал как ты просила нас прекратить, меня прекратить, но твои попытки были тщетны. А потом что-то произошло. Я не мог сказать, что именно. Просто почувствовал, как во мне оборвалась какая-то нить. А после услышал твой последний возглас. В один миг всё прекратилось и затихло. Я видел как в глазах Альбуса распускался ужас, как Аберфорт моргал в недоумении. А что же видел я? То, что каждую ночь преследует меня в кошмарах. Я видел, как ты медленно оседала по стене на пол. Как твои ресницы сомкнулись в последний раз. Как твои прекрасные васильковые глаза больше не открылись. Я могу поклясться, что видел, как ты в последний раз улыбнулась мне. Я стоял и не верил своим глазам. Просто не мог им поверить. Не помню, как оказался возле тебя, как сел рядом с тобой, уговаривая не уходить. Я повторял, как мантру, всего одну фразу: не оставляй меня одного. Но было уже слишком поздно. Я чувствовал, как могильный холод отнимал тебя у меня. Потом, когда оцепенение спало с твоих братьев, они подлетели ко мне и просто вытолкнули меня из дома. А я даже не сопротивлялся, у меня просто не осталось сил на это. Дальше всё, как в тумане. Дом Батильды, вещи, летящие в чемодан, её глупые вопросы о том, что произошло. После поспешных сборов помню, как выбежал из дома, добрёл до дубовой рощи, упал на колени и начал кричать. Я не помню, когда остановился, порой мне кажется, что я до сих пор кричу, но никто не слышит меня. Я крушил ничем не повинные деревья, вырывая их с корнем. После наступило оцепенение. Я вернулся как ни в чём не бывало в дом тётушки, заявил, что уезжаю, и больше не проронив ни слова исчез. Как будто меня никогда и не было в Годриковой Впадине. В тот день я лишился всего окончательно: лучшего друга, остатков разума, любимой. Я сделал смыслом своей жизни поиски Даров, ведь только благодаря им я мог вернуть тебя. Но этого, кажется, так и не произойдёт. Через пару лет я уже не мог внятно ответить себе, что я делаю и зачем. Иногда мне казалось, что есть два Геллерта: один был одержим идеей превосходства, поисками Даров, а другой мечтал, чтобы это всё поскорее закончилось. За все эти годы я ни разу не был на твоей могиле. Не смог себя заставить взглянуть на единственное доказательство того, что тебя действительно нет. Не знаю смогу ли увидеть тебя ещё раз в подлунном мире? Но одно я знаю точно. Наша любовь надёжно спрятана на уровне шести футов под землёй. Вместе с твоим давно остывшим телом…