Оборотень - Путь Роберто

Могу ли я винить себя в том, что со мной происходит? Кто я в этой жизни, обидчик или пострадавший, волк или ягненок? Столько строил, столько добивался, казалось, что счастье уже почти в моих руках — один опрометчивый шаг и всё полетело к чертям. Все старания, все стремления, вся любовь были напрасны, а ведь я никого никогда так не любил. Мир рядом с ней менял краски, ощущения и восприятия. Невинный взгляд пленил, от шептания пухлых губ сердце пропускало удар, от её прикосновений я слабел. Чувства к ней были наваждением, от которого не мог просто отмахнуться рукой. Встретил её случайно и так неожиданно, встретил смышленым ребенком, который играл и искренне улыбался, а когда именно потерял так и не понял. Самое слабое существо, но такое милое и красивое, раскрыла мне глаза по-другому на мир, который казалось, что знаю и правильно воспринимаю. И любя её получил неоценимый урок, показала, что сила и власть — это не главное в жизни. Есть вещи важнее, весомей; семья, любимая, дети и отношения, которые все это соединяют. Где победа над врагом, упиванием собственным превосходством, чувством силы и непобедимости — кажется таким ничтожным, даже ненужным! А вот когда в глаза тебе заглядывает маленькое существо, твоя плоть и кровь. Трепетно обнимает, крошечными ручками, тянет губки бантиком, чтоб поцеловать — сердце тает и замирает. Пустой заводной смех, в глазах наивный розовый взгляд, чем-то напоминающий их мать. И самое обидное, что ты потерял свое место в их жизни в их сердцах. И всё это дал, а затем жестоко и так легко отобрал близкий мне человек.  Самый близкий и родной, самый любимый, тот на кого всегда ровнялся. Он был кумиром, был моим вдохновением, был мне опорой. Иногда казалось, что я отца так не любил, как его. Он тот, кто сделал меня сильнее, выносливее, вместе мы были непобедимы — я и мой брат. Было так, что завидовал ему, что он старше, сильнее и я всегда принимал тот факт, что он умнее и  мудрее. И обижался, что первенство досталось ему — он альфа, он вожак! Одним взглядом, волки ниц падали перед ним, не смея взглянуть в его горящие глаза. Видя мою зависть и обиду: — «С голосом и характером вожака родиться нужно!» — отвечал он мне, а мне было больно! Больно не от слов, не от зависти, а потому что он воспринимал этот дар, как должное, а ведь я его младший брат. Почему природа обделила меня? Но не суть боль моей души… хотя она разрывается на мелкие части. В одно полнолуние брат совершая обряд, неожиданно передал голос альфы мне, передал правление, место вожака в стае. Что случилось с ним тогда, на самом деле я не мог понять? Но меня радовал тот факт, что теперь я — глава стаи! И новая жизнь набирала обороты, открывала новые горизонты. Этот голос, зов в полнолуние, словно другая кровь бежала в жилах — мне не было равных. Но я не мог представить, что в шкуре волка стану морально уязвим. Каждое полнолуние в крови бурлил ядерный коктейль: злость, ненависть, раздражение, голод хищника, требовавший крови. Первое время приходилось убегать в дальние леса, чтоб никого не разодрать. Я бросал стаю и бежал прочь. Но как бы ты далеко не убежал, от себя, от своей сущности не убежать. На прохладной траве, под яркой луной остужал свой пыл. Утопал в темноте и предутренней росе, но мимо пронесся сердце стук, сбитое дыхание и запах охотника. Остывшие на мгновение негативные эмоции хищника вспыхнули. Запах становился ближе, волк негодовал и не находил себе места. Ни одна живая душа не знала, где я пропадаю каждое полнолуние! Но охотник выследил меня! Несколько минут в напряжение, и я улавливаю бесцельное передвижение подростка. Девчонка не больше семнадцати лет, кругами бродит, что-то бубня себе под нос. Неуклюже спотыкаясь о каждый пень, уже больше двадцати минут не покидая определенной тропы, создавая себе замкнутый круг, что больше раздражало хищника. И хватило же ума у молодого охотника забрести в лес в полнолуние. Варианты ответов напрашивались сами собой: приманка охотников, либо без башенная дура, которая представления не имеет о внешнем мире и о своем происхождение, что ненавистно щекотало нос волку, что хотел разодрать её на части. Девчонка устало прижалась к дереву, причитая детский лепет, о диких животных, которых не видит в лесу. От чего волк противно фыркнул, что жертва даже не знает, кого нужно бояться. — Кто здесь! Я никого не боюсь! — крикнула в пустоту. На что было бесполезно стоять и прятаться за деревьями. Я сразу понял, что чувство охотника её не подводит, она меня услышала, но ещё этого не поняла. Так как странно ведет себя, боится и тут же феромоны страха стихают, не доверяя своему чутью. Она не знает, с кем имеет дело! А если ссылаться, что это подстава охотников — приманка. То слишком одинокая, далекая и аппетитная приманка, за милю нет ни одной живой души, которая должна подстраховать.  Я медленно подходил, рычал и пугал. Взгляд был испуганный и очень удивленный, она никак не ожидала увидеть волка таких размеров в этих краях. Вела себя глупо, начала заигрывать со мной, как с собакой, чего я не ожидал! Злило и выводило из себя, хотел уже перекусить её пополам, как вдруг она села на землю: — Да ну тебя, — обиженно пробубнила и поникла. Я сел рядом, не понимая, кто передо мной сидит? Только что бегала играла, как полоумная, а теперь обиделась, что волк не разделил её игру. — Чего? Я замерзла, — поднимает на меня свой потускневший взгляд, видимо точно замерзла. Я заблудилась! — словно претензия ко мне, — И вообще откуда ты здесь? Никогда не думала, что тут водятся волки… — и на этой ноте я понял, что её понесло — она в бреду. Видит и не верит. Я обошел её и лег рядом, обвивая, прижимаясь волчьим телом, чтоб согреть немного. На нее злиться у меня не получалось — больше жалости было, чем ненависти. Маленький ротик не закрывался ещё долго, рассказывал всё подряд — одним слов нес чушь, от которой хотелось повеситься. Но объятия и запах девчонки, перевешивали бубнящий недостаток. Потераясь щечкой об меня, прижималась и искала тепло, так наивно доверяя самому опасному хищнику. Сонно заглядывала в глаза зверю и улыбалась, пока Морфей окончательно её не пленил. Я лежал до самого рассвета, слушая посапывания в ухо. Никогда не думал, что во мне проснется заботливый папочка, которому будет приятно оберегать слабое и беззащитное существо, когда раньше таких презирал. Но тогда мне будто именно этого не хватало. С рассветом сказка рассеивалась, нужно было прекращать весь этот цирк, что устроил. Обратился в человека и вынес из леса её на обочину дороги — замерзнет проснется. Если бы я только мог тогда представить, чем это все мне обернется?   Не могу поверить, что весь мир ополчился против меня. Предали все; семья, девушка от которой я без ума. Не успела родить наших малышек и тут же ушла от меня к моему брату. Мы накосячили с ним по полной — я бросил её в трудный ей момент, а он упрятал в психушку и изводил целый год. Но все же она простила нас, и выбрала его. Злюсь на неё, хотя сам во многом виноват, бросал, предавал. Но внутри меня волк не может смериться с потерей, зверю не понять моральных принципов, из-за которых его разлучили с парой. А когда брат обратил её в оборотня, чувства зверя стали ещё невыносимей. Мне ничего не оставалось только бежать из тех краев, где ступает её нога. Я попрощался с ней ранее, чем она стала одной из нас. Отпустил до того, как она переступила черту между нами. Знал, что не смогу отпустить той, кем она станет. Не смогу простить её за выбор не в мою пользу. Да любил и да упустил. Так мне и надо! Душа кричит, разрывается от боли.     Путь мой начался с Аляски. Казалось, чем дальше я буду от всех, тем легче будет пережить. Но каждый раз натыкался на сородичей, которые слагали легенды о нашей семейной драме. Не зная героев в лицо, что только не говорили. Какие только мерзости я про себя не слышал. В этих краях род Ливертонов славился силой, мудростью жесточайшим духом. Уважали и почитали наших старейшин. Но я в это число не входил, я стал той самой паршивой овцой, которая портила все стадо. Нужно было двигаться дальше, меня это только хуже убивало. Я двинулся восточнее, холода я не чувствовал, но снег и вечно мрачное небо наводили на меня чувство тревоги и одиночества. Признаюсь до Гавай я не дошел, наверно потому что не свернул в ту сторону. Но и в тайге поселиться не получилось, так как боялся остаться с собой наедине. Я боялся самого себя, своих мыслей, которые сводили с ума, когда я оставался совершенно один. Мне пришлось выбрать плотно населенную местность. Там тоже густые леса и люди, которым было абсолютна все равно, кто ты такой? Или откуда ты? Подмосковье… Тихий коттеджный поселок, последний дом с видом на лес…  Меня это устроило и я не совсем один, точнее один среди людей, но они отвлекали. Вокруг много людей и подобных мне. Но как-то одна пьянь меня перекрестила: — А ты ещё кто? — не внятно пробубнил дед почти лежачий на барной стойке. — Роберто, — недовольно ответил, не надеясь на то, что вообще расслышит то, что я ему отвечу. — Ох! — выпучил глаза, — Роберт! Роберт Орлов ты что ли? — он точно увидел того, кем я не являлся. Хотя, почему бы и нет? Лучше быть каким-то Орловым, чем паршивой овцой в стае Ливертонов. — Как Динка? — хлопнул меня по спине рукой, как старого знакомого, а мне стало смешно от его довольного вида. — Отлично, — смотрю на пьяницу и мне передается его веселое пьяное настроение. — Ну, а ты-то как? — кивнул головой, допивая водку залпом. — А я говорил… — и понесло старика. Конечно же, мне было абсолютно все равно кто такие эти Роберт и Динка Орловы, я просто напивался вместе с незнакомым человеком. Напивался и забывался, оставляя всю прожитую жизнь позади. — А что я? Кому я нужен? — хмыкнул и тоже дерябнул русской водки. — Запомни парень, — пьяные любят строить из себя философов. — Никому не нужен тот, кто сам себе не нужен! — Ерунда это всё, — осталось нам тут с ним демагогию разводить по этому поводу. — А вот и не ерунда! А тот, кто принимает себя таким, какой он есть, живет полноценной жизнью, несмотря на все возможные житейские проблемы. Иногда даже вкусной жизнью наслаждается, — пальцем пашет указательным, как воспитатель детского сада. — Вкусной? — Абсолютно… Эх молодежь — тупицы, как вы не поймете! Люди, которые не любят себя, не могут любить друг друга, поэтому пары счастливой у них тоже быть не может! Тут надо уже с головой разбираться, а не с бабами! Когда говоришь: «Мол я любил», — это часто история не про любовь. Это история про драгдилера, который поставляет тебе необходимее страдания. А здоровая любовь — это про то, насколько ты счастлив… — я долго ещё слышал бредни старика, он чем-то мне напомнил мою бабку Марго. Жизнь прожил, наболело и вот решил кого-то научить жить. Но здесь уже так просто, когда душа болит и сердце раскалывается на части при одном воспоминании об Эмили. Видимо мой драгдилер и есть Эмили Браун, которая поставляла мне необходимые страдания и до сих пор… Я решил остаться Робертом Орловым, чтобы больше не нарываться на знающих мой род сородичей. А там где я остановился их было больше, чем я себе мог представить. Будто лунная эпидемия проходила каждое полнолуние, как много возрождаются почти в таком же количестве и убывают. (Вечные драки и потасовки новообращенных. Неизбежность конфликтов и несдержанность злости в горячей крови молодых волков.) Теперь я не Роберто Ливертон, а Роберт Орлов. Новое имя — другая жизнь. Может, когда-нибудь вернусь к своему началу, а пока не хочу нарваться на друзей своего старшего брата. Один из его закадычных живет в этой стране и водит свою стаю.     Добро пожаловать в новый и более жестокий мир. Жестокий потому, что я никогда и никому больше ничего не уступлю! Через мой труп! На этот раз я умру, чем склоню голову и соглашусь с несправедливостью к себе! И если я умру, будет означит, что не уступил и Моя смерть будет тому подтверждение! Три года спустя — Какой же ты всё-таки жестокий, — обиженно сказала женщина сквозь зубы, с трудом сдерживая слёзы. Не хочется показывать слабость эгоистичному мужчине, который так легко играет чужими чувствами и не имеет ни капли сострадания или хоть чуточку понимания. Столько лет вместе, а до сих пор, как подросток, который пытается показать свою силу и власть. Что он мужчина, что его слово закон, ни капли не задумавшись, что они не просто любовники, а давно уже крепкая семья. Вот только кто из них, постоянно смыкает цепи? — Дитё бросаешь ты, а жестокий получается — Я? — возмущенно кинул взгляд на жену и потянул мальчика к себе. — Маме пора уже! — презренно сказал и отвел глаза. — Мам… — писклявый голосок терзал душу. — Ты же знаешь, что это не так! — сдавленным голосом проговорила, глотая острый комок, засевший в горле. — Как ты можешь так говорить? — села на корточки, ближе к мальчику. — Две недели! — жестко уточнил мужчина. — Почему ты такой категоричный?! Ехать за тридевять земель, тратить столько денег, чтобы побыть с родными всего каких-то две недели? Я маму не видела два года, а ты говоришь… — голос передавило обидой так, что дальше продолжать было невыносимо больно, и она замолчала. — Мы эти сопли проходили сотни раз! — холодное мужское сердце невозможно растопить, ни женскими слезами, ни детским плачем. — На рейс не опоздаешь или может ты уже передумала? — ухмыльнулся, кивая в сторону будки паспортного контроля. — Не дождешься! — фыркнула женщина и крепко поцеловала мальчика. — Будь молодцом, а мама скоро вернётся! — улыбается малышу, чтоб хоть как-то разрядить мрачную обстановку. — Я люблю тебя, ты моё светящееся солнышко. — А ты моя грустная луна, — малыш неохотно подыгрывал в их общую любимую игру ласковых слов. — Мам… — и снова затягивал тоненьким голоском. — Пока солнце! — женщина резко встала, понимая что, чем дольше они прощались, тем тяжелее становилось им обоим. — А папу поцеловать? — мужчина хитро прищурил карие глаза, сжимая губы, тем самым пытается спрятать довольную улыбку. Торжествует над тем, что сын остается с ним, но до-конца не осознает, что не хуже маленького мальчика будет скучать и тосковать по любимой женщине. Что стоит переступить гордость и быть искренним? Обнять крепко любимую и пожелать хорошего отпуска с родными, которых он не особо жаловал. — До-встречи, Михаил! — быстро повернулась и решительно зашагала к будке, где сидел пограничник и проверял паспорта. — Настя! — грубо рявкнул вслед. Не такой реакции он ожидал от покорной жены. Всегда и в любой ситуации выбирающая мужа, слушая его и соглашаясь с ним с любым его решением. Но что ж произошло на этот раз между ними? — Да чтоб этот самолет разбился! — тихо и злобно прошипела сквозь зубы, не стараясь донести проклятье до мужа. От злости можно сказать, что угодно и не обязательно должен кто-то это услышать. — Анастасия! Настя, ты что обиделась? — голос уже более мягок, словно услышал последнюю реплику, но женщина даже не обернулась. Ей было трудно снова взглянуть в заплаканные глаза сына, а дарить не добрый взгляд мужу не хотелось. Может она сейчас на него злилась и обижалась, что он не отпустил сына с ней к её родным, но они все, же семья и ей уже хотелось вернуться и отказаться от поездки, только бы не расставаться с сыном. Или просто умереть, чтоб не быть заложником сложного выбора. Но и она была чьим-то ребенком, дочерью и прекрасно понимала чувства своей мамы, которая скучала, тосковала и просила, чтоб та приехала и побыла немного. — Нашла время и место для обид! Пошли Ваня, — недовольно отозвался Михаил, грубо разворачивая мальчика, выводя из здания. Машинально убирая светлый выбившийся из хвоста локон за ухо, дрожащей рукой женщина протянула паспорт в окошко. Смотрит на пограничника в форме, но не видит и не слышит серьезный голос его, так как мысли о сыне сводят с ума. Как можно оставить маленького мальчика, который нуждается в маме? Неужели Михаил прав, что она бросает сына? Но что делать, когда ты заложник не простой ситуации? Мама стара и больна, нуждается в присутствии дочери, которую так редко видит. Хотелось бы и внука увидеть, посмотреть на хулиганство маленького озорника, посюсюкаться, побаловать, но без письменного разрешения отца, такой радости ей не видать. Остается принимать судьбу такой, какой она есть. Не благосклонна, но вполне приемлема для обеих сторон. — Надолго уезжаете? — мужчина тихо спросил, уже в который раз перелистывая заграничный паспорт Насти. — Что? — женщина нагнулась ближе к открытому окошку, чтоб более, отчетливее понять, о чем именно её спрашивают. — Извините, что? Я просто не расслышала… — Сколько планируете пробыть в Российской Федерации? — недовольно вздернул бровь, за то, что пришлось повторить. — Две недели! — быстро ответила, видя, что раздражает работника пограничной службы. Служащий быстро щелкнул печатью в паспорте и протянул в отверстие. Больше вопросов он не стал задавать, может, ему было всё ясно с этой персоной, а может просто возиться не хотел. Ночной рейс — ночная смена. Как бы ты не отдыхал и не отсыпался днём, инстинктивно ночью работать неприятно. Как бы мы не подстраивались к текущей жизни нашего времени, ночное время суток плохо отражалось над настроением несущих службу. Ночь дана для отдыха, а не для того, чтоб допытывать ненужными вопросами женщину, которая явно не была похожа на террористку. — Удачного полета! — дал зеленый свет и открылся турникет. Тихое спасибо, отчаянный вздох и Настя пошла на посадку. Вроде бы все как обычно, не в первый раз летит воздушным транспортом. Очень хочет увидеть маму, сестру и младшего брата, которого любит больше всех, хоть и вредный малый. Но наверно особое отношение к нему, так как последний ребенок, разбалованный и разница в возрасте значительная. Настя никогда не лезла с нравоучениями, а даже потакала втайне от старших. Где-то прикрывала, где-то делала вид, что не замечала нарушений в поведении, а иногда как подросток носились вместе по деревне на мопедах и орали против ветра, что было сил. Она считала, что научишься жить правильно только тогда, когда сам получишь палкой от граблей в лоб и не особо вдавалась в упреки и ругань старших или очень сильно скучала? И сердце все равно ныло и беспокойно стучало в груди, словно о чем-то хотело предупредить. А может, просто нет Ивана с ней? И разрываться между родными, нет моральных сил? А вот младший брат Сергей считал, что Настя постоянно носит грабли за спиной и будто нарочно наступает, когда можно обойти. И сейчас, Сергей хуже сестры злился, что Михаил не пустил Ивана с Настей. Он тоже любил сорванца — племянника и два года разлуки ему казались вечностью. И не хотел понимать, как можно терпеть и потакать мужу, который не считается с мнением, желанием и в конце концов правом на ребенка матери, но, а закон считал иначе и спорить было бесполезно, только разводить руками и попусту брехать. Мама и старшая сестра промолчали, никак не комментируя ситуацию. Конечно, им было не все равно, но настраивать её против супруга тоже смысла не имело. Семья есть семья, они всегда могут найти компромисс и помериться. — Вы боитесь летать? — нервно улыбнулась, рядом сидевшая девушка. — Нет, — Настя помотала головой. — Но в этот раз как-то не по себе. А вы… — опустила удивленный взгляд на округлившийся живот соседки. — Уже седьмой месяц, — кивнула, нежно поглаживая свое не родившиеся чадо. — Наверно поэтому вам страшно? Но здесь нет ничего такого, и поверьте бояться нечего. — Настя попыталась подбодрить, увидев, что девушка в положении. — Я не боюсь, спасибо. Вы как-то странно отреагировали на мою беременность. Заверю сразу — в самолете я рожать не собираюсь! — смущенно заулыбалась молодая особа. — Что вы! Меня не это вовсе испугало, а удивило то, что разрешили беременной лететь самолетом. Обычно на больших сроках категорически запрещают переезды. — Настя попыталась оправдаться за странное поведение. — Но у меня особый случай и мне сделали разрешение… — Со здоровьем? — Настя перебивает, не дослушав, заметно нервничая. — Нет, — мотнула неловко головой. — Как раз таки со здоровьем у меня всё хорошо, — девушка умалчивает, стесняется откровенничать, но Анастасия бестактно пожимает плечами в ожидании продолжения. — Ну… — А муж? — снова любопытство берет верх. Настя пыталась успокоиться и отвлечь себя разговором с соседкой, хотя рассказ был не важен и может она его забудет через пару часиков. Но нужно было что-то делать, чтоб нисходить с ума и попусту не накручивать себя. — Вот в этом-то и проблема — его нет! — облегченно закатила глаза беременная. Наконец сказала, то что клялась не говорить не кому, особенно посторонним. — О, прости, — стыдливо шепнула Настя, поняла, что влезла туда, что её не касается. — Все хорошо, я уже привыкла, — радушно улыбнулась. — Я не хотела, — тихо шепнула и опустила глаза на её живот. — Просто три часа полета, чем ещё можно заняться? Вот и решила разговорить, но никак не обидеть тебя! — пытается снова оправдаться, вот только теперь уже с большей жалостью смотрит на живот. — Я не обижаюсь, — положила теплую руку ей на колено. — Его никогда и не было! Это произошло случайно, на одной из студенческих вечеринок, — девушка не стала больше обходить разговор. Раз уж начали, почему бы не высказаться, даже если это совершенно посторонний тебе человек. Кто знает, может на душе станет легче? А через три часа они расстанутся и скорее всего больше никогда их дороги не пересекутся. — Он мне честно сказал: « Что таить греха, я еще не готов к семье. Ребенка не хочу, но если смогу, то буду помогать!» — А ты? — кинула ласковый взгляд на живот. — Ты решила стать матерью одиночкой. — Разве это плохо? — сжала губы девушка, боясь осуждения. — А знаешь, я очень уважаю, таких, смелых как ты! Родить и вырастить, быть матерью и отцом одновременно, это какую силу воли иметь нужно?! — смотрит на беременную одобряюще и подбадривающее. — А как тебя зовут? — наконец поинтересовалась. — Света, — усмехнулась девушка, — А ты? — Я Настя! — тоже смущенно заулыбалась, понимая, что нужно было спросить раньше. — Очень приятно! — Света откинулась поудобнее. — Блин, у меня уже все ноет тело. — Мне тоже приятно… Девушки продолжали свободно беседовать и подбадривать друг друга. Казалось, что они близкие друзья и знакомы сто лет. Достали свои телефоны, делились фотографиями и сразу же обменялись телефонами. Кто знает, может все-таки из них бы получились отличные подруги, если бы тревожный голос капитана в салоне: — Уважаемые пассажиры, пристигните ремни безопасности! — дальше послышалось громкое шипение в микрофон, от которого сердце в пятки упало. Помехи со связью? Что происходит? Неожиданно самолет затрясло, Настя успела щелкнуть замком, а Свету подбросило, но тут же усадило обратно. Испуганная девушка не раздумывая, помогла и пристегнула новую беременную подругу, которая растерялась. — Что происходит? — со страхом Света взглянула в глаза Насте. — Мы разобьемся? — Нет! — тут же возразила, а сама не хуже перепугалась и тоже думала об этом. — Наверно просто турбулентность. Малость потрясет и все… — Самолет идет на вынужденную посадку, пристегнитесь и опустите голову к коленям! — возобновился тревожный голос пилота. Мимо побежала стюардесса, с застывшим ужасом на лице, который раздавала сидящим пассажирам. Села в кресло, пристегнулась, зажмурила глаза и обхватила голову. Настя не могла оторвать от неё испуганных глаз. Казалось, что стюардесса, что-то бормочет, может молиться, а может, бормочет в бреду? Было не разобрать ее слов — звук мотора оглушал, казалось, с каждой секундой ревет сильнее и сильнее. — Я не хочу умирать! — Света схватила за руку Настю и девушка поняла, что дальше держаться храбро уже не сможет. — Я тоже! — крикнул в ответ и положила свою руку на её, сжимая в страхе.  Настя хотела бы морально поддержать беременную подругу, но сама чувствует, что выхода у них нет. И пытаться обмануть сидящую рядом девушку, не имело смысла. Почему бы не разделить последние минуты страха? Неужели это конец? Вот так всё и закончится — погибнет молодой? А ведь столько хотелось увидеть, многое планировала сделать, но видимо у Бога другие планы. Перед глазами проплывает образ сынишки, детский смех и слёзы. Муж с нахмуренными бровями, с лукавой улыбкой, но с любящими глазами. Как же больно, а как страшно! И только сейчас Настя рада, что Иван не с ней. Благодарна упрямости Михаил, что спасла их сына. Даже эгоистичная вредность становится одной из лучших качеств, когда понимаешь, что ты в черной петле. Паника, крики, ужасающий звук самолета — рев из преисподнии, быстрое снижение — стрелой вниз. Настя вздохнула глубоко и готовилась к каждой секунде, столкновение с землей. Но время тянулось очень долго — секунды превращались в минуты. Каждый вздох давался с трудом, будто его выкачали из салона. — Даже не надышишься перед смертью, — дурная мысль мелькнула в голове. — Не хочу чувствовать удар смерти! Спаси и сохрани! — что может быть хуже морального состояния, когда ожидаешь гибели. Не хочется принимать сильнейшую, хотя и последнюю боль, а за ней и смерть. Может там нас ждет лучшая жизнь, все блага миров, но сам переход в неё пугает на столько, что не готов принять дар с Выше. Сильное сотрясение самолета, звук металла, взрывающий перепонки пассажиров. Хвост огромной машины сорвался и закружившись в воздухе с сумасшедшей скоростью летел вниз с новой силой. — Не хочу умирать! — жестокий ледяной вихрь кружил и кутал страхом смерти…