Свобода

      Бенни Барт не любил солнце. Оно заставляло чувствовать себя уязвимым, ощущать свою смертность, отчего он отвык уже как много лет. Но вампир не позволял себе отказаться ни от одного концерта, что проводился под проклятым огненным шаром; он вёл образ жизни, который с натяжкой можно было бы назвать человеческим. Барту наплевать на тёрки между вампирами и оборотнями, наплевать на раздор среди вампиров, наплевать на проблемы оборотней. Бенни волновала лишь сохранность собственной, несомненно, симпатичной шкурки. Певец не лез в политику и не перебегал никому дорогу, живя, если можно было применить подобный термин к вампиру, в своё удовольствие. Он прожил слишком много лет, слишком много битв, чтобы сейчас влезать в очередную. Бенни ценил опыт своего прошлого, бережно протирая от пыли каждый раз, когда его пытались втянуть в войну, продолжающуюся уже много веков.       Барт почти не помнил себя, когда был новорождённым, а свою человеческую жизнь ещё хуже. Иногда вампир, упиваясь своим одиночеством, полностью отдавался воспоминаниям, что глухой тоской отдавали где-то внутри. Помнит ли он сколько прожил? Когда его жизнь стала бесконечной восьмёркой? Так ли давно время обесценилось настолько, что дни казались минутами, а недели часами? Водоворот жизни поглощал, заставляя забывать о таком бесполезном для бессмертных времени. И это время меняло воспоминания, играло ими, словно картами, меняя местами, вырывая детали, а некоторые и вовсе стирая.       Бенни был стариком в личине юноши, но не чувствовал себя не на своём месте. Пожалуй, так уютно он не ощущал себя ни в одном из прожитых столетий. Со временем ты меняешься, то, что раньше казалось тебе важным, теряет даже самый малый смысл. Например, любовь. О, насколько пылко Барт отдавался этому чувству, когда был ещё так молод! Ему казалось, что ничего не может разлучить их, что само время поступится, стоит ему её обратить. Он помнил, как затуманился разум от сладкого запаха яблок, как бешено забился пульс под его дыханием. Она пахла солнцем и спелыми яблоками, привкус которых оставался после её крови. Неопытный и пылкий, которому кровь тогда казалась вкуснее самого дорогого вина. Он осушил её досуха, увлекшись вкусом. Что он чувствовал после? Нет, не вину, лишь толику сожаления и разочарования. Очередная сказка разбилась о действительность. «Не быть вампиру с человеком!» — каждый раз издевательски театрально произносит он, стоит кому-то завести очередную беседу на вечную тему.       Барт не помнит имени той девушки, но отчётливо запомнил её запах и вкус крови. Прошлое Бенни Барта пахнет солнцем и спелыми яблоками, сладкими до такой степени, что сводит зубы. Первая жертва, что умерла прямо на руках вампира — так смешно и горько одновременно. И не было красивого финала и вечной любви. Трижды ха. Ведь не быть вампиру с человеком — с той же усмешкой повторит он.       Барт многое утратил, многое он и приобрёл: значимое стало не важным, а важное незначимым. Рамки дозволенного и недозволенного стёрлись, мораль, привитая с детства, обесценилась. Бенни нравилось ощущать себя свободным, независимым ни от чего, как он, по крайней мере, думал. Свобода струилась по венам, впитывалась в кожу, становилась самой сущностью вампира и ничем её уже выгнать оттуда нельзя было. Однажды вкусивший свободу не захочет сидеть в неволе.       Из века в век менялось всё: и дома, и люди, что жили в них, и сама суть всего человечества. Бенни не привязывался ни к чему, потому что рано или поздно оно уходило. А вот музыка оставалась с ним. Музыка и была той свободой, что внутри него. Она звучала в пении птиц, в журчании ручья и завывание ветра, в самом Бенни.       Бенни Барт чувствовал себя значимым, когда из-под его руки выходили строчки, что цепляли многих.       Бенни Барту нравилось ощущать ту свободу, дарованную преобращением.       Бенни Барт знал, насколько она фальшива.