Пока ты веришь в меня

Я до сих пор ищу блеск ее изумрудных глаз в каждом чужом взгляде топлы. До сих пор вспоминаю ее сказочную улыбку, не похожую ни на чью, что я когда-либо видел. Помню каждую частичку ее лица, каждую веснушку, каждую родинку. Я всегда был так рад ее рассмешить. Невероятную радость доставляли ее слезы от смеха, затекающие в ее маленькие морщинки. Это было самое прекрасное. Ее лицо в такие моменты казалось мне такими красивыми, такими прекрасными. Да, она была и остается совершенством, изяществом этого мира.       Когда я говорил ей это, она смущенно прикрывала своими нежными руками покрасневшие милые щечки и смеялась, называя меня дураком. В ее глазах виднелся такой странный, загадочный огонь, который, казалось, являлся сердцем, очагом ее жизни. Было бы у меня время, я бы вечно любовался зрелищем, как серебристый огонек в ее глазах светился то спокойно, то заливался небывалым пожаром. Бывало, я так всматривался в ее потрясающие глаза, нисходящую улыбку и милейшие ямочки на щеках, что она немного пугалась, тревожно спрашивала меня, в чем дело, поправляла прическу, осматривала свою одежду, даже чуточку раздражалась. Но от этого она становилась еще более прекрасной. Я не осмеливался ей это сказать, дабы не вызвать еще больший шквал ее непонимания.       Я любил обнимать ее сзади, особенно когда она была чем-то занята: когда готовила завтрак, когда собиралась на учебу, когда убирась дома, когда угодно. Я любил дарить ей это теплое чувство защищенности, а она хоть немножко раздражалась, все равно улыбалась мне в ответ и целовала в щеку.       Самым приятным было то, когда она позволяла мне копошиться в ее волосах, неумело делать нелепые, иногда смешные прически, расчесывать ее обычно спутаные кудрявые русые волосы, вдыхать их фантастический аромат. До сих пор не знаю, как она это делала. Наверняка, магия. А еще более приятным было, когда она выходила на улицу, на учебу с моими горе-прическами. Ей они нравились.       Я помню, как мы вместе ходили гулять, когда она могла ни с того ни с сего взять меня за руку и повести туда, куда она только хотела. Мне так нравилась эта ее черта— доля безумства, дурачества, она будто все еще была ребенком. И это было так прекрасно. Помню, как я уставал после этих прогулок, как гудели ноги, как иногда болела голова, но все это исцелялось одной лишь ее улыбкой. И вся усталость мигом испарялась, я становился как будто не собой.       Она делала меня другим, рядом с ней я чувствовал себя особенным. Я был самым счастливым из всех живущих на земле, когда она находилась рядом со мной, рядом с ней я мог вершить горы. Я чувствовал ее взаимные ко мне чувства, ее незримое тепло, жар ее эмоций, ее любовь.       Из самых недр своего сердца, своей души я дарил ей самые красивые слова, но и они не могли сравниться с ее истинной красотой. Она улыбалась мне, а я чувствовал себя наисчастливейшим. И так продолжалось, казалось, вечность. И это никогда не надоедало мне, и если бы она была сейчас со мной рядом, я...Я...       Я не знаю, что бы я делал. Я бы просто был снова счастлив. Не думаю, что я еще долго протяну без нее. Смотря на наши фотографии, там где ты и я вместе, там где мы улыбаемся, целуемся, я чувствую такую пустоту внутри. Там будто все снова переворачивается, будто внутри меня кровоточит смертельная рана. И я не знаю, как это заглушить. Мне так больно.       В тот день небо обрушилось на землю. Я помню, как проводил тебя в аэропорт, как поцеловал тебя в щеку, как говорил свои напутственные слова, как просил тебя быть осторожной, как просил звонить в любой момент, в любое время дня и ночи. Ты, выслушивая мою нудную речь, периодически закатывала глаза, но все равно продолжала меня внимательно слушать и соглашаться со всеми моими наставлениями. Я впервые так надолго отпускал тебя и как будто предчувствовал что-то темное, что-то плохое.       Тогда ты уже отставала от своего графика и попросила меня не продолжать свои нотации и поторопиться. Я тревожно поцеловал тебя, обнял тебя изо всех сил, еще раз поцеловал тебя в лохматую макушку и отпустил.       Я отпустил тебя. Я так не хотел этого. Какое-то непонятное чувство терзало меня изнутри, я никогда в жизни так не боялся. Но тогда я еще не знал, что для того были причины. Я считал, что просто накручиваю сам себя. Я ничего не предпринял, чтобы остановить тебя и оставить рядом с собой, пусть даже силой.       Вместо того я просто вернулся домой. Ты не представляешь, как я корю себя за это. Я виноват в том, что ты не вернулась. Ты была моим всем. Я жил тобой. А сейчас...       Чтобы заглушить саднящее чувство в груди, я поставил на задний фон телевизор, чтобы в доме не было так пусто. Я хотел отвлечься от своих мыслей, хотел немного забыться.       Пытаясь приготовить себе более менее приличный ужин, я неволей начал слушать, что говорят по новостям в телевизоре. Было так непривычно— ужинать без тебя так странно. И я услышал то, что меня убило. "Пятьсот двадцать человек стали жертвами произошедшего несколько часов назад крушения самолета Боинг-787. Катастрофа унесла за собой более 200 жертв. Рейс VS-154 стал посмертным пристанищем двух сотен человек. Подробнее расскажет наш корреспондент..."       Тогда я не хотел жить, да и не мог. Я потерял тебя, потерял веру, потерял надежду. Я искал тебя везде. В каждой проходящей мимо девушке, в каждом взгляде, в каждой улыбке. Ты погибла— я погиб вместе с тобой. Но я никогда не отпущу тебя, и буду жить лишь ради тебя, в память о тебе. Мне будет больно, я буду страдать, не хотеть жить, но я не посмею оставить этот мир, хоть и хочу быть рядом с тобой, хоть и хочу чувстовать тебя.       Но я буду стараться, обещаю, я буду жить. Потому, что знаю, что ты не хотела, чтобы я умирал, чтобы я вредил себе. И пока я знаю, что ты, там, веришь в меня, я убежден в этом, я буду жить.

Я обязан жить. Ради тебя.