***
Курить, безусловно, вредно, но иногда это так необходимо. Расслабиться, затягиваясь как можно сильнее, пропуская сизые струйки дыма сквозь себя, чтобы хоть как-то совладать с мыслями, которые так беззастенчиво запутались из-за вида алых щёчек. Взрослый мужчина ведёт себя хуже подростка. А что остаётся, скажите, судьи? Как бороться с агонией внутри, как бороться с желанием прижать хрупкое тельце к стене, завыть волком от терпкого поцелуя, намотать очерченные кудри на кулак. Как бороться с желанием отпугнуть её одноклассничков, крикнуть «моя»? Как бороться… …с собой, когда видишь её? Вова всегда выходил победителем, но эту бойню он позорно проиграл. Её смех, доносящийся откуда-то из-за спины, действует опьяняюще. Мужчина резко развернулся и отчего-то замер. Надя всегда находилась в одной и той же компании. С теми же самыми мальчиками, которые, по сути, не представляли никакой угрозы. Но сейчас… хотелось шикнуть, чтобы те разбежались. Потому что стройное тело облачено в белое платьице, еле достающее до колен. Потому что каштанового цвета волосы аккуратно собраны, а тонкую шею огибает цепочка. Потому что она идёт легко и совсем невесомо, потому что знает, как хороша. Хотя какая к чёрту разница, кто ошивается рядом, если её взгляд прикован к курящему мужчине? Ровно так же, как и его к ней. Они смотрели друг на друга безотрывно, жадно впитывая силуэты и движения. И обоих пробивала нервная дрожь. Правда, если Надя прятала дискомфорт под ослепляющей улыбкой, то Вова закуривал уже вторую, а может, третью по счёту сигару. Задул ветерок. На улице пахло летом. — Вовчик! — Лида накинулась со спины и мокро поцеловала в колючую щёку. Как же мерзко и противно. Сразу хочется утереть обслюнявленное место, смыть с себя ненужные прикосновения и кинуться к всё ещё не сводящей глаз Наде. Милое личико отныне не осветлено улыбкой. Она идёт, внимая своему лучшему дружку, а сама взглядом впивается в лицо учителя. Словно ищет ответ, словно высказывает протест и брезгливость. Поверь, Наденька, мне тоже тошно, что этот поцелуй подарила не ты. А затем, горько усмехаясь, девушка еле заметно качает головой и переводит взгляд на Дениса. — Милый, ты чего завис? — Лида заискивающе посмотрела в глаза мужчине. Он натянуто улыбнулся, выпуская горький дым в сторону. Девушка поморщилась. — Бросай ты уже курить, воняет невыносимо. Целовать тебя невозможно. Спасибо за отличный аргумент в пользу курения, Лидочка.***
Это случилось в пятницу, когда до звонка оставалось пятнадцать минут. Наде вдруг резко стало душно, а не без того бледное личико стало схоже цветом с мелом. Она дышала как-то рвано, не могла сконцентрироваться, оборачивалась к Денису и что-то несвязно лепетала. А парень лишь хмурился и качал головой. Касался её спины, когда малышка уронила голову на ладони. — Надь, всё хорошо? — спрашивает Владимир, сражаясь на смерть с желанием прямо сейчас прижать к себе дрожащую девушку. Она никак не реагирует. Зато проявляет инициативу её дружок. — Владимир Александрович, ей плохо. — Денис обеспокоенно вертит в руках ручку. — Все свободны, спасибо за занятие. — Пока одиннадцатиклассники вихрем выметались из класса, мужчина подошёл к девушке и присел на корточки. — Денис, ты тоже иди, — твердит, не оборачиваясь. Стоило им остаться вдвоём с девушкой, как Владимир тут же встал и закрыл кабинет на ключ. После вновь подошёл вплотную к Наде и принялся выжидающе смотреть. — Мне очень страшно, — шепчет неразборчиво, вздрагивая при каждом звуке. Всё сильнее прижимает ладони к личику. — Я не понимаю, что происходит, мне очень страшно, Владимир Александрович, — она резко всхлипнула. И он поднял девушку. Заставил встать на ноги, а после крепко обнял. Прижал к себе как можно ближе, буквально вдавливая малышку в себя, прошёлся ладонью от лопаток до талии, позволил уткнуться носом в накрахмаленную рубашку. Вдохнул до скрипа рёбер пропитанный её духами воздух и чуть не сошёл с ума, когда Надя, расплакавшись, наконец ответила на объятия. Она потёрлась носом о его воротник и приложилась щекой к ключице. Некогда дрожащая всем телом, теперь стоит прямо, словно натянутая струнка. Обессиленная и испуганная, цепко схватилась за ткань рубашки на спине и мнёт её в своих кулачках. Всхлипы такие горькие, такие несчастные и страшные, что, вырываясь из груди, повисают в тишине класса отравляющим ядом. Я защищу тебя от твоих же монстров, — хочется сказать. Но вместо этого учитель просто целует Надю в макушку. Говорить необязательно. Она сама всё поняла.***
— Я влюбился в свою ученицу, — вдруг произносит Вова, обхватывая голову руками. Пьяные парни резко замолкают и непонимающе уставляются на друга. А он молчит, потому что сказать-то больше и нечего. Вот так просто: он по уши застрял в человеке. Утонул, захлебнулся, сгорел. Называйте как хотите. Стоящий рядом стакан наполнился янтарной жидкостью. Мужчина благодарно кивнул и в один глоток осушил содержимое. С шумом поставил на стол и наконец поднял глаза. Три пьяных парня сидели с каким-то слишком задумчивым видом. Они не переглядывались, не хихикали, словно малые дети. Просто тяжело вздыхали и пытались оценить ущерб ситуации. А он был велик, даже слишком: женатый мужчина вдруг заявляет, что потерялся в своей ученице. Вова не влюблялся. Не говорил, что любит, не показывал виду и тем более не рассказывал друзьям. А тут… — И… как? — Низкий голос лучшего друга был еле осязаем. — Херово, Слав, херово. Она младше на двенадцать лет, учится в моём классе и пиздецки сильно сносит крышу. Я на Лиду даже смотреть не могу, потому что в ней всё не так. Как же мерзко. Как же тянет блевать от самого себя, ведь его жена — девушка прекрасная, с чистой, как гладь озера, душой и огромным сердцем. Ничем не провинилась, никогда не обманывала и была рядом на протяжении шести лет. Верная, заботливая, нежная — чего можно ещё желать? Надю. И её кудрявые-кудрявые волосы, проницательные глаза и вздёрнутые уголки губ. Дрожь тела и сладкий запах. Изящные жесты и мягкий, разливающийся речкой и заполняющий всё пространство, смех. Можно желать то сводящее чувство, которое мужчина испытывал исключительно в присутствии Нади. — А… эта твоя пигалица тоже влюбилась? — Андрей спрашивает аккуратно, боясь оборвать друга. — Да, — и вновь осушает стакан. С чего он взял? Да просто безразличный человек не будет так смотреть. Не будет прижиматься сильнее, не будет смущённо тупить глаза, не будет отвечать на поцелуй в машине. Какая же это была глупость — подвозить уставшую после истерики Надю домой. Видеть, как малышка уснула, узнать по счастливой случайности, где она живёт. И по инерции потянуться к её губам. Просто из-за того, что нет больше сил сдерживаться. Она даже не растерялась. Не испугалась, не замялась ни на секунду. Словно только этого и ждала — пока он, совсем обезумев, заставит маленькую перебраться к себе на колени и будет остервенело целовать тонкую шею. Надя будто хотела, чтобы мужчина растворился в ней, чтобы зацеловал каждый миллиметр девичьего тела, чтобы сошёл с ума, когда увидит её без мягкой рубашки. Чтобы он боялся спугнуть и притронуться к ней в последующие дни, чтобы жалел и мучился совестью и сладкими воспоминаниями. Голова разрывалась, и уже ничего не помогало. Ни таблетки, ни здоровый сон, ни литры алкоголя, ни разговоры с давними друзьями. Они, как назло, молчат, анализируют и пытаются придумать выход из ситуации. А выхода нет. Просто женатый мужчина влюбился в маленькую девочку. Просто женатый мужчина осознал, что женщина рядом не нужна и навряд ли будет любима. Просто женатый мужчина предал и потерял всё, что его окружает.***
Она была определённо самой красивой на дискотеке. А он был определённо самым несчастным, потому что крутившаяся рядом Лида растрепала всему педагогическому составу об их счастливой семейной жизни. И зачем он только женился на ней? Лучше бы тогда потерпел, переждал годика три, а потом и вовсе разорвал все связи. Нужно же было вляпаться в узы брака, нужно же было назвать «женой» девушку, которую Вова никогда и не любил. Как только Вова увидел Надю, он сразу же потерял уважение к себе. А потом и к Лиде, ибо та ничего не замечала. Никаких перемен: жена всё пропускала мимо ушей и глаз. Или только делала вид, что не видит, как супруг утопает в алкоголе и сигаретном дыме. Он не уважал Лиду, потому что она не уважала себя. Быть с человеком, которому ты не нужна, — что может быть хуже? Наверное, то, что девушка полностью отдавалась этим отношениям. Какая интересная штука любовь: сердце не того человека стоит копейки, а копейка любимого достойна целого сердца. Надя кружилась в танце. Расклешённая юбочка развевалась солнцем вокруг тонких ног. А когда на смену активной музыке пришла более медленная и плавная, взгляд девчушки впился миллионом клинков в кожу учителя. Принёс адскую боль и чуть не заставил взвыть. Она просто стояла и смотрела на него, пока остальные сверстники разбивались по парам. Она ждала, что Вова подойдёт, но он так боялся сорваться, вновь обезуметь от шёлка кожи и пламени сбивчивого дыхания, что напрочь прирос к месту у подоконника. — Потанцуем? — Вопрос в никуда. Денис сразу же подхватил девушку и принялся медленно покачиваться в такт, не обращая абсолютно никакого внимания на мягкотелость и неповоротливость подруги. Надя всё ещё смотрит, всё ещё прожигает глазами. А после трётся щекой о плечо лучшего дружка и усмехается.***
Школьный двор был как никогда забит. Оно и ясно — любимый учитель пришёл прощаться с любимыми учениками. Лица у всех грустные-грустные, даже траурные. Будто Владимир Александрович не переезжает, а умирает. Хотя это с какой стороны посмотреть. Ученики прощаются. Крепко пожимают руки, обнимают и дарят что-то на прощание. И лишь Надя стоит отстранённо, буравя асфальт невидящим взглядом. В глазах хрусталь и слёзы. Такие горькие, с привкусом обиды и непонимания, почему. Почему? Надя, посмотри на него. Его жизнь разбита, он сам еле держится. Сбегать без боя — позорно, но сейчас это единственный выход вернуться к нормальной жизни. Всё было хорошо, пока не появилось безумство кудрявых волос и озорного смеха. Пока не появились запретные переглядки и сумасшедшие поцелуи в закрытом классе. Пока он не понял, что тоже может любить. Даже не за что-то. Просто потому, что Надя — это Надя. Девушка наконец подняла глаза и, поджав губки, бросилась к учителю. Обняла его крепко-крепко, разрыдалась, как маленькая девочка. А она ведь и есть маленькая девочка. Обвивает тонкими ручками его крепкую шею, утыкается холодным носиком в ключицу и сходит с ума. А внутри всё сводит, сводит, сводит. От прикосновений, от неизменного запаха духов, от горечи слёз. Он закрыл глаза и сильнее прижал к себе малышку. Так, что, кажется, у неё останутся синяки. — Бросай курить, Вов, бросай, — шепчет сквозь слёзы. А мужчина кивает, кивает, потому что, кажется, уже перестал чувствовать необходимость в сигарете. Девочка оторвалась от мужчины. Взгляд грузный, слишком тяжёлый для такого милого личика. Надя потянулась к карману школьных брюк и выудила оттуда маленькую-маленькую ёмкость с отдающей золотом жидкостью. Протянула учителю с натянутой улыбкой и прошептала: «Помни меня».***
— Что это? — Лида, усевшись на новый диван, так счастливо захлопала глазами, что Вове стало стыдно. Мужчина протянул ей маленький пробничек духов. — Подумал, что они прекрасно дополнят твой новый образ. Лида благодарно чмокнула супруга в подбородок и завела упругие кудри каштанового цвета за уши. Встряхнула флакончик и щедро пшикнула на шею. И вдруг дышать стало легче. И вдруг в голове молнией пронеслось: а если полюбить всё-таки получится? Жаль, только, что полюбит он не просто так, а потому что Лида стала слишком похожа на Надю.