отдыхай

      свет выключен, комната освещена лишь тусклым монитором, стоящим на столе у стены, почти в самом углу. в воздухе витает запах кофе, болящей головы и отвращения, из одной из соседних комнат слышится гул музыки, но он, проходя сквозь стены, заглушается, превращаясь в неузнаваемое месиво из звуков и басов.       ёнджо морщит брови, надевая наушники. от них уже болят уши, но без них он не может работать.       ладно, он и с ними работать не может.       он предпринимает еще одну попытку составить мелодию; уставшие пальцы гуляют по клавишам синтезатора, записывая коротенький фрагмент. парень накидывает немного баса, подстраивая мелодию под ритм, и слушает, что получилось.       отвратительно.       музыка из комнаты неподалеку стихает как-то постепенно, будто ее не выключили разом, а делали все тише и тише, растягивая это на несколько десятков минут. ким смотрит на время: два часа ночи. он понимает, что должен идти спать, но он не может заставить себя подняться с кресла, выключить компьютер.       я не заслужил сон, потому что я ничегошеньки не сделал.       а сделать он должен был многое - хотя бы основу для песни. ребята и он договорились, что они смогут все вместе заняться созданием новой музыки, и что у ёнджо будет больше свободы в продюсировании песен, он сможет создавать что-то лучшее, чем то, что он делал раньше.       да, они договорились. они договорились об этом два месяца назад, когда ёнджо пестрил идеями, когда он просиживал кресло своей небольшой студии до ночи, создавая что-то новое или же переделывая старое, но все это шло в его саундклауд, что значило, что они вряд ли смогут использовать это для их песен.       а теперь, когда настало время работать над новым альбомом, ким опустел. он не чувствовал тяги к музыке, только вину и стыд, потому что не мог сделать что-то хорошее. он все так же оставался в студии допоздна, но сейчас это было смотивировано самоненавистью и презрением к себе; привыкший к работе, парень корил себя за то, что посмел перегореть именно в этот момент.       остальные не знали об этом, разве что ёнхун. а кому он может это доверить? гонхаку? он и так всегда был морально чем-то загружен, и как-то дёргать его было бы некрасиво. сохо или дончжу? эти двое со своей гиперопекой никогда не оставят рейвена в тишине. все были уверены, что ёнджо, как и раньше, продуктивно работает допоздна, поэтому стараются к нему не заглядывать, чтобы не потревожить.       какой же ты отвратительный лгун.       ёнджо погружается в самокопание снова, пытаясь использовать это чувство хотя бы для того чтобы написать что-нибудь мрачное и тяжелое. пальцам трудно нажимать на лёгкие клавиши новенького устройства, сложно составлять мелодию, и парень замахивается рукой от злости на себя, но не ударяет ни по столу, ни по синтезатору. он отпихивает клавиатуру к монитору и кладет голову на сложенные на столе предплечья, пряча лицо. после лоб утыкается в холодную поверхность стола, когда рейвен поднимает руки, чтобы скинуть с головы кепку и сжать пальцами тёмные волосы.       неужели так сложно сделать хотя бы что-нибудь?       дверь в студию открывается, заставляя ёнджо дёрнуться и нелепо нацепить кепку на взъерошенные волосы, скрывая глаза. свет в помещении загорается; рейвен опускает голову словно стыдливо, максимально избегая зрительного контакта с зашедшим сонным ёнхуном.       – ён-и? – хриплый голос полон сожаления, и ёнджо передергивает от мысли об этом.       старший вздыхает и опускается на пол рядом с ёнджо, чтобы видеть его лицо: поджатые губы, нахмуренные брови, красные глаза. ёнхун молча опускает голову на колени парня и берет дрожащую руку, привычным движением переплетая их пальцы.       – ты что-то хотел? почему ты не спишь, хён? – максимально обходя назревающую тему своего состояния, ким на момент снимает кепку, чтобы быстро поправить под ней волосы, а после сразу надевает, аккуратно снимая с лица джина явно мешающие при лежании очки.       – донмён решил, что устроить с харином и хёнгу липсинк-баттл под песни blackpink это хорошая идея, и теперь каждая гребанная песня застряла у меня в голове, – тихонько ответил ёнхун, заставляя парня усмехнуться.       в комнате снова виснет тишина, но выносить ее вдвоём куда легче, чем в одиночку. ёнхун поднимает голову, невзначай бросая взгляд на монитор компьютера с открытой программой, в которой работал ёнджо, а после протягивает руку, убирая волосы с его глаз. никто из них двоих не ожидает, что первым заговорит ёнджо:       – я чувствую себя так мерзко, – со вздохом шепчет он. – чувствую, что я не могу больше. я не могу больше этим заниматься… я не знаю, мои руки меня не слушаются, моя голова постоянно болит, я ужасно мало сплю…       – и не смываешь макияж после выступлений, – замечает ёнхун неяркие тени на веках ёнджо.       – хванун тоже не смывает, ложится с ним, а потом просыпается и ходит, как зомби, со своей размазанной тушью, – ёнджо закатывает глаза, что заставляет ёнхуна устало усмехнуться.       – да, – ёнхун соглашается покладисто и тихо. он протягивает свободную руку к мышке, параллельно продолжая говорить: – а ещё он тратит огромное количество времени на то, чтобы воспользоваться всеми своими кремами, маслами, масками и скрабами по расписанию, чтобы его кожа хотя бы осталась в порядке. смывай мейк, ладно? – ёнджо поднял глаза на погасший монитор: ёнхун сохранил его отвратительную работу и выключил компьютер. сил возражать нет, так что он покорно кивает, мягко проводя немного огрубевшими подушечками пальцев по верхнему веку.       – ты не хочешь поговорить? – тишину нарушает джин.       – о чем? – ёнджо, полнейший придурок, делает вид, будто не понимает, о чем может с ним сейчас поговорить ёнхун; будто забывает, что он сам начал говорить о своём состоянии.       – ты выглядишь уставшим, – перечисляет ёнхун, загибая длинные очаровывающие пальцы, на которые ким немного засматривается, пропуская мимо ушей пару слов парня, – почти не разговариваешь со своими ребятами - с моими тем более, ты мало спишь и непозволительно мало ешь, в свободное время ты всегда либо здесь, либо в зале для тренировок. мне продолжать?       ёнджо выдыхает. ёнхун все ещё сидит на коленях у стула, обеспокоенно заглядывая парню в глаза своим серьёзным, но в каких-то местах наивным взглядом.       и этим глазам невероятно сложно сопротивляться. он не сопротивляется. рейвен, постепенно становясь смелее, говорит о том, что его беспокоит, о том, что его гложет все это время, не давая ни поспать, ни поесть, ни повеселиться.       он постоянно ругает себя, за что ёнхун его одергивает: это не так.       ёнхун улыбается. не такой улыбкой, какой улыбаются, глядя на глупые смешные выходки, и не той улыбкой, какой улыбаются, чтобы делать вид, как будто ты не мечтаешь убить собеседника, лишь бы он рот больше не открывал, нет. это была ласковая и понимающая улыбка, он был рад, что ёнджо смог наконец поделиться всем, что его тревожило. руки ёнджо дрожали даже больше прежнего, он не знал, что ёнхун может сказать; как самый старший, джин умудрялся давать самые дельные и верные советы, которые всегда помогали даже такому оболтусу, как ёнджо.       – малыш, – начинает ёнхун.       – я младше тебя на год и полмесяца, – ворчит ким, перебивая, пока парень берет обе его ладони в свои, начиная покрывать их мягкими маленькими поцелуями.       – не ворчи. ёнджо, солнце, ты ведь знаешь, что с тобой происходит. почему ты винишь себя за это? – ёнхун склоняет голову.       – потому что я участник группы. как у мембера, у меня есть обязанности, я должен держать обещания и следовать договорам со своими ребятами, – ёнджо вздыхает, опуская глаза и снимая кепку, из-за чего волосы падают на лоб.       – нет, ён-и, знаешь, кто ты?       – идиот? – ким усмехается как-то горько, и эта усмешка скрежетом отзывается в сердце ёнхуна.       – человек, – старший качает головой. – и как всему живому, тебе свойственно уставать. есть ли смысл бегуну винить себя, когда он переходит на шаг во время соревнований, потому что уже не может бежать без отдыха? есть ли смысл диктору винить себя за молчание, когда он уже просто не может говорить? люди - живые существа, и людям нужен отдых, чтобы набраться сил и двигаться дальше.       – но я не могу. я не могу отдыхать, все подумают, что я лентяй.       – ты так сильно загнал себя в эту ловушку самовнушения и самоненависти, что уже забыл, что твои мемберы - это твоё крепкое плечо, на которое ты можешь опереться. не ты один выполняешь эту роль для них, но и каждый из них всегда готов тебе помочь. ты правда думаешь, что тот же гонхак, человек, чью мечту ты буквально спас, отвернется от тебя, когда узнает, как ты устал? ты думаешь, он не знает, да? ты думаешь, конхи ни за что не поддержит тебя в этом какой-нибудь его любимой едой? думаешь, дончжу не будет на тебя ворчать, когда ты под влиянием презрения к себе пойдешь сюда, чтобы просидеть до глубокой ночи? думаешь, сохо и хванун не будут спрашивать о твоём состоянии каждые несколько минут? ты сильно ошибаешься. ты знаешь, что каждый на этом этаже общежития души в тебе не чает, но, потеряв любовь к самому себе, ты уже не видишь той любви, которую тебе дают другие.       – это эгоистично, да? – все так же горько, но уже без усмешки, спрашивает ёнджо.       – это глупо. ты молодец, что смог выговориться мне, но, пожалуйста, я не один волнуюсь о твоём состоянии. дай себе отдохнуть. хотя бы неделю. хотя бы пока промоушен не кончится, не думай о том, что ты должен что-то выдавить из себя. постарайся не возвращаться сюда, пока тебе не захочется, пока тебя ведёт чувство презрения к себе и долга перед другими.       – и у кого ты этого только нахватался? – ёнджо заметно легче. он снова усмехается, но уже благодарно и восхищенно, не понимая, как ёнхун может через диалог вытравить почти всю самоненависть из рейвена       – у самого ответственного человека на свете, который заслуживает отдыха, – тихо-тихо, как будто в комнате есть еще кто-то, кто не должен слышать этих слов, отвечает джин.       – я тебя люблю, ты знаешь? – ёнджо поднимает ладонь, кладя ее на щеку ёнхуна, и он, как кот, ластится, прикрывает глаза и улыбается, а после поворачивает голову и целует парня в ладонь, поднимаясь с мягкими поцелуями вверх по его руке к шее, а оттуда - к губам, оставляя на них полный надежды поцелуй с привкусом гигиенической клубничной помады.       – знаю, я тоже тебя люблю. неглядя ни на что, мы все тебя любим, ён-и. а теперь пойдём спать, ладно? – ёнхун встаёт с колен, снова целует ёнджо и, взяв его руку, выводит его из студии.       когда ким закрывает студию, они вместе (потому что ёнхун не хочет сегодня спать один) идут в комнату к ёнджо и дончжу (потому что если бы они пошли в комнату к ёнхуну, харину и хёнгу, то новость о том, что они спали в одной кровати, разлетелась бы со скоростью света). ёнджо в темноте одалживает ёнхуну свою футболку и, переодевшись сам, падает на кровать, а рядом аккуратно ложится и джин. его невероятно приятно обнимать со спины, он большой и тёплый, и ким вскоре засыпает, спрятав лицо в его затылке.