Когда огонь встречает бензин

      Чёрная ткань галстука была измята во всех возможных местах. Норвуда трясло то ли от злости, то ли от безысходности. Чарльз всегда помогал ему с галстуками, бабочками, называл его глупым «Нори» и щёлкал по носу.       — Смотри, это просто, — он объяснял всё в сотый раз, Норвуд кивал, хотя и не слушал. Он никогда не мог запомнить все эти узлы, у которых ещё и названия были отвратительные. Кто называет способ завязать галстук викторианским узлом? Как-то он даже прочитал истории всех узлов, но ничего не понял, посчитав это чушью.       Он кинул так и не завязанный галстук на свою кровать. Чёрная лента на кипельно белом покрывале казалась неуместной, похожей на сброшенную чешую какой-нибудь змеюки. Укус змеи он пережил бы с большей радостью, чем разговор с семьёй погибшего любовника. С официальной семьёй.       Как-то совсем больно становится от того, что не будет похорон. Они не смогут почтить его память, не смогут приходить на могилу, класть на неё цветы и ронять слёзы. Они не узнают дату смерти Чарльза, потому что даже Норвуд её не знает.       Такси подъехало к его дому, прошуршав колёсами по нагретому от летнего солнца асфальту. Галстук упал с края кровати на ворсистый ковёр, когда мужчина уже вышел из дома. Он знал адрес его семьи и надеялся, что они никуда не съехали за последние пару месяцев. Ехали долго, почти час. «Всё же неудобно жить в пригороде», — подумал Норвуд, разминая затёкшие после поездки ноги.        На замке он набрал нужный код и проскользнул внутрь. Очень недовольно на него посмотрела женщина во дворе, видимо, не доверяет незнакомцам.       Он не чувствовал ничего, пока не встал перед дверью в их квартиру. Белая железная дверь с двумя прикрученными табличками с цифрами «9» и «1». Звонок чуть покосился. Скорее всего, ни у кого не было времени или желания это исправить.       Норвуд не был уверен, что ему вообще откроют. Хезел видела его пару раз и вряд ли запомнила, хотя он помнил каждую мелочь, связанную с ней. У неё зелёные глаза, мутные, совершенно невыразительные, хотя Чарльз всегда описывал их по-другому. Он любил её всем сердцем. Во время секса он ни разу не оговорился и не позвал её, Норвуд благодарен ему за это, благодарен за каждый проведённый вместе день, потому что Чарльз любил и его. Возможно, даже больше. Волосы у Хезел по плечи, золотистые, у корней видны седеющие участки, которые она красит раз в месяц, у Норвуда всегда был короткий жёсткий чёрный ёжик, который он отращивает уже пару месяцев. Сама она низкая, очень худая, кожа у неё мёртвенно бледная. А он… смуглый, один из тех, про кого говорят «работяга», высокий, широкоплечий. Кажется, Чарльз хотел от жизни всего и сразу, он любил двух абсолютно противоположных по внешности и характеру людей, уверяя каждого в уникальности и неописуемой красоте. Норвуд как-то спросил: «А разве не актив должен говорить своему партнёру, какой он красивый?» Чарльз лишь улыбнулся и сказал, что он просто говорит правду. Норвуд не верил ему из-за своих шрамов и дурацких веснушек, пробивающихся в солнечную погоду.       Через минуту после звонка ему открыли. Она ничуть не изменилась.       — Кто Вы?       И ведь не вспомнила. Норвуду многое хотелось ответить, но он постарался быть вежливым.       — Норвуд. Вы меня забыли. Чарльз познакомил нас пару лет назад.       Лицо её было настороженным, неверящим. Она рылась в своей памяти и, наконец найдя его, смягчилась в лице.       — Простите. Мы, всё же, малознакомы. Но для чего Вы пришли?       — Нам нужно поговорить о Чарльзе.       Повисла тишина. Ни один мускул на лице Хезел не дрогнул. От этого стало не по себе. Он ожидал такой реакции. Всё же она знала, где работает её муж.       — Он мёртв? — бесстрастно спросила она. Только рука сильнее вцепилась в ручку двери.       — Да, — неверяще ответил Норвуд, переминаясь с ноги на ногу. Он будто рассказывал маме, что сломал линейку на уроке.       Она до конца распахнула дверь и отошла в сторону.       — Проходите. Думаю, что нам действительно нужно поговорить.