После

он покинул землю. и ради чего? светлой памяти? или это традиция? а может… это просто непродуманный план?

— Джотаро, открывай! Ты не выходишь из комнаты уже неделю, не заставляй меня открывать дверь. Куджо не чувствовал себя подавленно, когда битва закончилась. Он почувствовал себя уничтоженным, когда оказался дома. Все. Все что могло быть связано с его одноклассником — от вишни до изумрудных украшений Холли — напоминало о том, кого он потерял. Джотаро не был из тех, кто причинял боль на эмоциях другим. Когда он понимал, что ещё немного и расплачется — замыкался. Замыкался в комнате и в себе, выпуская все то, что накопилось, разбирая каждое событие и каждую причину для ярости или печали. Куджо не выходил из комнаты даже поесть — отправлял станда за дверь, чтобы забрать еду, дожидался, когда терпение Джозефа лопнет и он уйдет, и просто заносил её в комнату. Стойкий запах табака окружал Джотаро, а фотография, которую сделали ещё в Египте, была помещена в рамочку и бережно поставлена в паре шагов от Куджо. Уверенный, такой… Такой живой взгляд. У парня было ощущение, будто Какёин смотрел на него. Смотрел на него прямо из-за стекла, прожигал своими фиолетовыми глазами, и тихонько читал нотации о вреде курения. О том, что нельзя так относиться к себе. Куджо понимал все это, он осознавал всю глупость подобного поступка, но ничего поделать с этим не мог. Его печаль была камнем на шее, а одиночество — пропастью. Затягиваясь в очередной раз, чувствуя вкус прожаренного табака и лёгкий привкус мяты, Джотаро задержал дыхание. Он хотел прочувствовать едкий дым мятных сигарет в своих легких, но более громкий стук в дверь заставил парня подавиться и выкашлять его. Джозефу надоело терпеть такое поведение юнца, и он просто открыл дверь; впервые за неделю он увидел Куджо: смуглая кожа побледнела, синяки стали больше, а сухие губы можно было бы разглядеть ещё на входе. Накачанное тело, в обтягивающей майке и чёрных брюках постепенно разрушалось. — Старик, уходи. — Холли беспокоится о тебе, и я не позволю тебе испортить ей настроение. Снова. — Просто скажи ей что я в порядке. Джотаро прислонился к стене, делая очередную затяжку. Точнее, сделав попытку затянуться, ведь сигарету выхватил Hermet Purple. — Такие вещи до хорошего тебя не доведут. Тебе стоит собраться! Джотаро, давай откроем окно, выветрим всю эту мерзость и поговорим. Куджо не соглашался, но и не сопротивлялся. Лишь повернул голову в сторону окна и не многозначительно вздохнул. За пятьдесят дней путешествия Джотаро выдохся. Он устал. А последние дни и вовсе оставляли силы лишь на то, чтобы приехать домой и лечь спать. — Ты расстроен из-за Какёина, верно? — Джозеф знал, что это так, но спросил лишь из вежливости, чтобы не быть слишком настырным. Когда Куджо кивнул, Джозеф вздохнул, сполз по стенке и сел рядом с Куджо, — это, наверное, главное проклятье Джостаров. — О чём ты? — Мы не успеваем сказать важных слов. Джостар хотел сказать что-то ещё, но услышал тихий всхлип. Затем ещё один и ещё. Повернув голову, старик заметил, что плечи Джотаро содрогались, а лицо было прикрыто одной рукой. Куджо плакал. Он больше не мог сдерживаться, он чувствовал как фантомная рука сжимала его сердце. И желания сдерживать себя перед стариком не было. Ему было плевать. — Я… Я любил, я, блять, любил его, и не сказал. Я не успел сказать, и он не знает! Не знал, и никогда не узнает. И… — впервые Джотаро всхлипывал и выпускал все, что было накоплено, перед кем-то. Да, это был его дедушка, но даже перед матерью он никогда не плакал. — Когда-то такое было и у меня, — начал Джозеф, подпирая головой стену, — был у меня один товарищ с именем великого полководца. И… Пусть он и казался простым выпендрёжником, но он всегда держал своё слово. Он… Умер. Героически. Отдав свою жизнь за… Не знаю. За прожитые года я так и не понял за что. Куджо слушал. Парень смотрел на потухшие глаза Джозефа, который смотрел в пустоту и пытался подбирать слова. — И я не могу понять, почему он поехал. Осипшим голосом прошептал Куджо, бросая взгляд на фото. В комнате повисла тишина, которая разбавлялась шумом за окном. — Возможно, мы узнаем ответ на этот вопрос, когда сами снова будем рисковать всем? — неуверенно начал дед. — Возможно.