Goodbye, my friend

Oh we never know where life will take us I know it's just a ride on the wheel And we never know when death will shake us And we wonder how it will feel… (О, мы никогда не знаем, когда жизнь примется за нас, И я знаю, что это всего лишь колесо Фортуны, И мы никогда не знаем, где смерть встряхнёт нас И задумываемся: а как же это будет…) Джек хорошо знал, каково это – смерть. Каково умирать, как больно это всегда, и как больно воскресать – если не больнее, чем сама смерть… знал пустоту, тьму и холод, которые разделяли эти две боли. И, конечно, он хорошо знал, что такое смерть дорогих ему людей. Он привык терять точно так же, как и умирать… или думал, что привык. Но когда умер Янто Джонс, умер у него на руках, отравленный инопланетным вирусом просто по его – Джека – халатности, он понял, что все предыдущие его смерти, даже две тысячи лет под землёй – ничто по сравнению с тем ужасом и отчаянием, что он чувствовал сейчас. Как странно было продолжать существовать, чувствовать, что в груди всё ещё бьётся сердце, а ощущать себя мертвецом. Поэтому он просто сидел в очередном инопланетном баре и напивался в стельку. *** Джон сидел в своём доме в Кардиффе в подавленном состоянии и благодарил и одновременно проклинал небеса, что коньяка в наличии осталось только на полторы порции, иначе бы он уже был мертвецки пьян. Выйти из дому за выпивкой было лениво – и, возможно, эта лень сейчас была к лучшему. Скотт уехал в Лондон по работе, оставив своего незадачливого супруга наедине с горькими мыслями, которые от алкоголя не только не выветрились, но и приняли ещё более тяжёлый оборот. Жизнь и смерть… многие в его жизни уже умирали – Джон всегда переживал каждую смерть очень остро, потому что нуждался, как в топливе, в любви дорогих людей. А бывало, что и не умирали, но пропадали из его поля зрения, вили своё уютное гнёздышко, и порой это было ещё больнее, потому что… Джон и сам не мог сказать, почему; и как так случилось, что Гарет, его Газ, вдруг стал настолько необходим, что без его объятий и поцелуев жизнь перестала быть полноценной. So goodbye my friend I know I'll never see you again But the time together through all the years Will take away these tears It's okay now Goodbye my friend (Ну что ж, прощай мой друг, Я знаю, что никогда не увижу тебя снова, Но всё то время, которое мы провели вместе за несколько лет Утрёт мои слёзы, Всё хорошо сейчас, Прощай, мой друг) Капитан Харкнесс был бессмертен, а поэтому, сколько бы он ни пил, напиться не выходило. С горьким всхлипом он уткнулся в свои ладони. Можно было и дальше продолжать делать вид, что у него всё хорошо, и воспоминания о их с Янто времени, проведённом вместе, помогут ему жить. Но также Джек знал, что память – штука чертовски ненадёжная. Ему необходим был его Янто Джонс здесь и сейчас. Но Янто больше никогда не будет рядом. А Джек даже сейчас не может сам себе сказать: «Прощай». Потому что простить и отпустить просто не в силах. *** Великолепный Джон Барроумен, звезда всего мира, тоже умеет грустить и лить слёзы в пустой бокал. И тоже вполне может сломаться. Скотт принял любовь своего мужа к двум мужчинам – не сразу, было много недопониманий и ссор – но принял, а Гарет… Гарету не было дела до любви Джона. Он – где-то там, в двух часах езды отсюда, а кажется – на другой планете, и у него всё хорошо. Джон со своими заморочками ему не нужен. Барроумен в который раз обещал себе, что скажет однажды: «Прощай», – и с лёгким сердцем продолжит жить дальше со Скотти. Только сердцу не прикажешь. I've seen a lot things that make me crazy And I guess I held on to you We could've run away and left well maybe But it wasn't time and we both knew (Я видел столько всего, что сводило меня с ума, И, скорее всего, держался за тебя, Возможно, мы смогли бы избежать всего этого, Но это было не то время, когда мы бы оба знали, что произойдёт) Джек понимал, что он врёт сам себе. Ведь знал. Он служил в Торчвуде практически со дня его основания – добровольно-принудительно. И он видел много ужасных вещей, и порой самые страшные из них творили не инопланетяне, а люди. Алекс, застреливший свою команду. Сьюзи, помешавшаяся на убийствах. Правительство, предавшее всё человечество – и Фробишер лично, отдавший приказ уничтожить Торчвуд. Что ж, у него получилось. После всего этого Джек мог сколько угодно себе твердить: «Я не знал, что так выйдет. Я не знал, что Янто в опасности». Конечно же он знал. И мог защитить его, но для имиджа супер-героя и спасителя человечества под рукой не хватало верного помощника, готового пройти с ним через ад. Что ж, Янто прошёл… и сгинул. И Джек знал, что он и только он виноват в этом. *** Если бы мы знали заранее, что с нами будет происходить, мы бы, наверное, смогли подготовиться к этому. Джон не знал, что так влюбится в милого паренька, партнёра по съёмкам, что тот прорастёт ему под рёбра, и уж тем более не знал, какая сильная личность скрывается за миловидным личиком и светлыми глазками. А если б знал? Если бы сразу понял, что это не просто удобный объект для флирта и даже не сексуальное увлечение? Смог бы он убедить Гарета в том, что он нужен – и наличие партнёра в его жизни не изменит этого чувства? Впрочем, что теперь гадать. Слишком много времени прошло. Слишком многое между ними произошло, то, что сводило с ума, не давало спать ночами, не заглушалось алкоголем. И только то, что Скотти остался его опорой и утешением, смог принять чувства Джона к другому мужчине, помогало ему оставаться на плаву. So goodbye my friend I know I'll never see you again But the love you gave me through all the years Will take away these tears I'm okay now Goodbye my friend (Ну что ж, прощай мой друг, Я знаю, что никогда не увижу тебя снова, Но вся та любовь, которую ты подарил мне за несколько лет Утрёт эти слёзы, Всё хорошо сейчас, Прощай, мой друг) Джек даже недоумевал, как за несколько лет странствий у него не закончились слёзы. Он плакал постоянно, стоило ему остаться наедине с собой и со своей болью. Должны же они когда-нибудь прекратиться? А самое ужасное было то, что Янто любил его. По-настоящему любил, зная, что он жесток, терпел безразличие своего капитана – и пожертвовал собой ради него. *** Джон плакал, как младенец, свернувшись калачиком в кресле. Слёзы всё шли и шли, не желая заканчиваться. Почему ему казалось, когда Гарет рядом – что он любит, по-настоящему любит, что и для валлийца Джон – не просто увлечение, а нечто большее? Каждый раз, как им приходилось пересекаться – на комик-конах, на записи аудиодрам, на фотосессиях… Неужели Джон всё себе напридумывал? Как можно было влюбиться так бездарно, так не по-барроуменовски – и продолжать годами лить слёзы по несбывшейся мечте? Life's so fragile and love's so pure We can't hold on but we try We watch how quickly it disappears And we never know why (Жизнь так хрупка и любовь так чиста, Мы не можем удержать их, как ни стараемся, Наблюдаем, как быстро они проходят – И никогда не знаем, почему) Джек вскинул голову, когда чья-то мягкая рука легла на плечо. «Наверное, сейчас будут спрашивать, всё ли со мной хорошо, и мне придётся улыбаться и врать, что всё в порядке, а потом тащить его в постель, чтобы заткнуть окончательно», – с ненавистью подумал капитан. Но голос, прозвучавший над ухом резко остудил его пыл: – Джек? Джек не помнил, как соскочил с высокого стула, опрокинув на бармена недопитый стакан гиперводки, не слышал ругани соседей-пьянчуг – имел значение только обладатель этого мягкого, бархатного голоса, которого так неистово обнимал сейчас бессмертный. – Янто… о, небеса, Янто, это ты, это ты!!! – всхлипывал Джек, вздрагивая всем телом, чувствуя, как знакомые руки гладят по спине, а в ноздри забивается такой родной и тёплый запах. – Ты… ты же… Янто Джонс взял лицо Джека в свои ладони и улыбнулся, стирая большими пальцами мокрые дорожки со щёк. – Доктор помог. Не тот Доктор, которого я знаю, какой-то другой. Он нашёл нас, когда ты уже тоже потерял сознание – он сам мне сказал, я этого не помню. И использовал какую-то аптечку расы Болотников. Правда, восстановление заняло немного больше времени, чем он думал, поэтому к тому моменту, как я очнулся, ты уже улетел. Он забрал меня из того зала с трупами, и мы искали тебя… знаешь… а ведь я теперь тоже бессмертен… - задумчиво протянул Янто. Джек не верил и одновременно верил, что наконец-то его хрупкое счастье, по которому он так горевал, снова с ним. И теперь ничто не сможет разлучить их. Он прижался к таким дорогим губам с поцелуем, который лучше всяких клятв мог выразить его чувства. *** В дверь постучали. Джон взял себя в руки и пошёл открывать – если не прогнать, то будут стучать до утра, мешая сопли пускать и упиваться жалостью к самому себе. Пришлось отскрести себя от кресла. Но стоило только спросить: «Кто там?» – как сердце чуть не выпрыгнуло из груди. – Джон, это я, Гарет, открой. – Гарет? – Барроумен пустил гостя, отступая на шаг назад и позволяя мужчине войти. Газ был бородатым, улыбающимся и раскрасневшимся от холодного ветра. При виде Джона улыбка на лице увяла, сменившись беспокойством. – Джон? Всё в порядке? Что с тобой? – Как ты здесь оказался? – Узнал что ты в Кардиффе и решил сюрприз тебе сделать. Эй! У Барроумена задрожали губы, и он тут же спрятал лицо в ладони, чтобы сдержать слёзы, но это, конечно, не обмануло проницательного Гарета. – Просто… я так давно хотел сказать, что ты нужен мне, что ты больше, чем друг, чем просто увлечение, это правда, Газ, но… у тебя семья, и я понимаю, что вряд ли буду нужен тебе, и… – А у тебя Скотт, – резонно заметил Газ, а потом подошёл, собственнически привлёк к себе заплаканного мужчину и, проведя рукой по волосам, отчётливо произнёс. – Джемма никогда не вышла бы за меня, если бы не смогла принять то, что у меня есть на свете ещё один дорогой человек. Или ты думаешь, что она не замечает, то, что мы?.. и ты из-за этого тут канитель развёл?.. Ну ты даёшь, Джон! А ну, давай, переставай… всё, всё… Джон слабо улыбнулся и прильнул к губам своего гостя. Не зря говорят, что приходящие случайно дверью не ошибаются… I’m okay now (И теперь я в полном порядке)