Остриё

      Очередной день в этом чокнутом мире, казалось бы, окончательно добивает Санса, если бы не новый день с проблемами похуже.       Несмотря на жуткий мороз, по его лбу без остановки стекает холодный пот. Санс болен – то ли от навязанных моральных принципов не употреблять человечину, то ли от понимания безысходности своего положения. Людей здесь, к слову, не было уже чертовски давно. Он решает отвлечь себя от этих мыслей хот-догом, но тот остыл бог весть когда и уже вряд ли годится в пищу даже такому неискушённому монстру, как он.       Раздражённо цокнув языком, Санс достаёт злосчастную пачку сигарет, припасённую на крайний случай; какую по счёту, он точно не помнит. Ловко выдёргивает пальцем палочку здоровья и прикуривает. Тошнотворный серый дым лезет из всех щелей. «Хотя бы так», – отстранённо подытоживает он, выдыхая туманную струю и закладывая пальцы в пустую глазницу. С этой привычкой он не раз изменял дотошному чувству голода.       Подложив правую ладонь с сигаретой между пальцев под щёку, другой рукой Санс нервно отстукивает по деревянной столешнице приставшую мелодию. Тук-тук. Широкая, словно натянутая и прибитая к черепу гвоздями, нервная улыбка озаряет его лицо.       Тук-тук.       Топ-топ.       Вдруг его пальцы на автомате замирают в бессмысленном изогнутом жесте. Так бывает, когда ему слышатся шаги стражей, которые проверяют посты.       Но сейчас ему не просто слышится. Эти шаги прямо говорят: «это человек, и он один».       Размышлять, как именно повезло человеку пройти через Руины, времени нет, и скелет, с горечью потушив и выбросив сигарету, принимает естественный скучающий вид, хотя каждый хрустящий по заснеженной тропе шаг отдаётся неприятным скрежетом в его обезвоженной, задымлённой голове. «Сейчас повеселимся», – в предвкушении отмечает он, сглатывая противный привкус.       – Эй, дружище, – максимально расслабленно протягивает Санс, медленно постукивая пальцами, как только справа появляется тень. Наличие платья у собеседника – в данном случае собеседницы, какой бы очаровательной она ни была – никаких поблажек в его стандартном унисекс-обращении не даёт. – Как делишки?       Санс слегка оборачивается к гостье. Новоприбывшая Ализа, вся такая худощавая и угловатая – кожа да кости – в ответ лишь молчит. Смотрит жалобно, в страхе скрепив пальцы в замок. «Святая мученица, не иначе. Так сказать, с небес свалилась», – мысленно усмехается от своей очередной шутки Санс. В поле зрения попадает несчастный хот-дог, и скелет снова смотрит на девчонку:       – О, похоже, ты проголодалась. В иной раз я бы нашёл для тебя... жидкость, – истерично лыбится он, отводя взгляд. – Хотя такие, как ты, на диете должны чувствовать лёгкость, – и Санс сам едва не прыскает со смеху от комбо двух гениальных шуток подряд.       Но гостья не смеётся – а могла, хотя бы из вежливости или страха, – и это его раздражает, но виду скелет не подаёт. Просто мысленно ставит галочку в списке возможных пыток.       – Как насчёт сочного, остренького хот-дога? – снова с интересом косится он на пустой взгляд гостьи. От жгучего нетерпения и аморального желания Сансу уже приходится точить зубы о костяшку мизинца. «Сейчас будет сюрприз».       ...Но Ализа отрицательно качает головой.       – Ой, да ладно тебе, малая, – вскидывает он бровь, почесывая разбитый череп. – Тяжело готовить такие прекрасные хот-доги без шанса сбагрить их даже задаром. А ведь они достаются мне кровью и потом.       Однако девчонка упрямо молчит. «Неужто видит меня насквозь». Улыбка Санса становится ещё шире. Тук-тук. Тук-тук.       – Эй.       Ализа заметно напрягается.       С таким диким оскалом и суженым зрачком Санс похож на маньяка. Мягко сказано – он и есть маньяк. Но в коем веке этот бездушный убийца заинтересован в ином развитии событий.       – А давай-ка сыграем в игру?       Убрав руку из-под гладкой щеки, скелет отодвигается от столешницы и демонстративно тянется рукой вниз. В любопытстве Ализа слегка наклоняется, чтобы разглядеть, что там.       В следующее мгновение её спасает, наверное, простая удача: острый кухонный нож с характерным лязгом вонзается в деревянную поверхность прямо перед её носом.       – Не стоит приближать к этой штуке жизненно важные органы, – лукаво процеживает Санс, искоса поглядывая на девочку алым глазом. – Так можно и умереть от любопытства. Сейчас мне нужна только... твоя кисть, – он замолчал, задумчиво опустив глаза и уголки губ: видимо, генерируя очередную шутку на последнее слово. – Протянешь мне руку помощи? – в его глазнице загорается прежний азартный огонёк, на лицо возвращается улыбка.       Ализа съёживается. «Соображает», – проносится едкое замечание в голове скелета.       – Тебе не нужно бояться, – заверяет он и в доказательство кладёт рядом с ножом свою костлявую кисть. – Если за первые две минуты знакомства ты не умерла, то можешь считать, что тебе сказочно повезло, – пожимает плечами скелет.       Постучав фалангами пальцев, он широко раскидывает их веером и берётся другой рукой за рукоятку ножа, переминая на ней пальцы.       – Игра старая, как невесть что, – объясняет Санс, без особых усилий выдёргивая нож из столешницы. – Я пою песенку и стучу ножом поочерёдно между пальцами, – он медленно показывает давно отработанные на досуге движения. – Но потом темп увеличивается, – нож начинает ходить по зигзагу всё быстрее и быстрее...       И вдруг останавливается между большим и указательным пальцем. Улыбка Санса становится немного грустной.       – Правда, лично для меня в этом нет никакого интереса, – он со скукой тыкает остриём по фаланге. – Видишь? Даже если промахнусь, ничего не почувствую. Слишком уж костлявый, – весело жмурясь, усмехается он.       Ализа внимательно смотрит на его пальцы. Он же – на неё – откровенно пялится. Жадным, голодным взглядом.       Резко хватает Ализу за запястье, отчего она в страхе дёргается. Не ослабевая хватку, Санс мечтательно прикрывает глаза.       – Но с тобой... – он обращается не столько к ней, сколько к её сжавшейся в кулак кисти. – С тобой, из плоти и крови под тонкой бледной кожей... – он открывает глаза, и Ализу охватывает страх: в этих глазницах – кромешная тьма. – Я хочу поиграть.       Санс настойчиво кладёт её кисть перед собой. Ализа сглатывает и пытается вырваться, но скелет откладывает нож и, к её удивлению, накрывает чужую руку своей.       – Ш-ш-ш, тебе не нужно бояться, помнишь? – мурлычет он, поглаживая её кисть. – К тому же ты увидела, что в этом деле я мастер. Главное – не дёргаться. Расправь пальцы... вот так, – успокоившись, Ализа подчиняется его приказаниям, – и помни: не дёргаться. В твоих же интересах не проиграть, – хитро щурясь, добавляет Санс. – А я не промахнусь. Обещаю.       Последнее слово он выговаривает особенно чётко.       Убедившись в выполнении всех условий, Санс берётся за рукоятку ножа, и его улыбка непроизвольно растягивается в предвкушении. Поставив остриё на стартовую точку, Санс начинает неспеша, в такт своей песенки, ставить мелкие зарубки на местах между тонкими детскими пальчиками:       У те-бя пять паль-чи-ков,       Я но-жи-ком сту-чу,       И ес-ли ру-ки под-ве-дут,       То па-лец от-руб-лю.       Ализа далеко не в восторге от этой опасной игры. Зато Сансу ужас как нравится терять контроль над ситуацией, когда отточенные движения и механическая память тела берут власть над помутнённым от удовольствия сознанием.       – Бу-дешь ты без паль-ца, вся кровь-ю ис-те-чёшь... – не моргая, бормочет он с ударом ножа под каждый слог. – Но всё рав-но но-жом сту-чу, ме-ня ты не п о й м ё ш ь, – дойдя до старта, он замахивается и, в безумном азарте глотая морозный воздух, пускается в бешеный ритм: – Чап-чап-чап-быстрее-я-стучу-и-если-попаду-по-пальцу-кровью-исте...       Визг.       Упс.       Санс замирает с привычной натянутой улыбкой, широко распахнув ошалевшие глаза, и, придя в себя, смотрит на кончик воткнутого в столешницу ножа.       Кровищи нет.       А где рука?       Переведя рассеянный взгляд на Ализу, он ищет глазами причину визга. Но девочка лишь прижимает к себе безымянный палец с мелким порезом.       – Эх, – расстроенно и эгоистично цокает он языком, – почти на пять звёзд прошёл.       Ализа шмыгает и прижимает ранку к губам; глаза на мокром месте. «Как маленькая», – фыркает про себя Санс, хоть и прекрасно понимает, что перед ним – всего лишь ребёнок, отчего всё настроение падает в минус. Он уже собирается прогнать этого трусливое и плаксивое дитя с глаз долой, но цепляется за, казалось бы, банальную деталь.       Из пореза упорно выступает кровь.       Санс не готов упускать такую деталь. Быстро облизав пересохшие губы и сглотнув, он настойчиво произносит одно-единственное «покажи».       Ализа робко, но доверчиво протягивает кисть, и скелет тут же хватает её, притягивая к себе слишком близко. Да, над скоростью своих движений придётся поработать; такими рывками он всю малину портит. Но об этом думать Санс сейчас не в состоянии.       Кровь. Свежая человеческая кровь, от которой он почти открестился, теперь срывала к чертям все его стоп-краны.       Он уверен, что в его выработанном вплоть до мелочей поведении всё под контролем. Пока кровавая капелька не стекает по пальцу.       Прикрыв глаза, Санс берёт чужой безымянный палец в рот и обсасывает его. Сочетание солоноватого и металлического привкусов кожи и крови сводит с ума, но он держится из последних сил, чтобы растянуть удовольствие, и продолжает искать в опьяневшем сознании оправдание своему поступку, – «так ведь быстрее всего можно остановить кровь, да?» – и хочет что-то сказать, доказать этой девчонке и Папирусу, а может, и самому себе, а всё равно не может, продолжая обильно смачивать слюной чужой палец.       Но кровь не останавливается.       И Санс тоже.       Распахнув сузившиеся глаза, он высовывает мокрый язык и смотрит снизу вверх на растерянную Ализу. По его лицу расползается острая, словно высеченная остриём того самого ножа, улыбка.       У Санса озноб или вовсе горячка, его колотит от жары и одновременно бросает в холодный пот, и в последнюю сознательную минуту, сглатывая, он вспоминает брата и данное ему обещание: не есть людей, чтобы не превратиться в монстра изнутри...       Теперь ему плевать.       Острые зубы намертво захватывают чужой палец.       Раздаётся нечеловеческий крик, от которого пугливые вороны разлетаются ввысь с крон деревьев, а затем в лесу Сноудина наступает мёртвая тишина.