До чего же мелочные, низкие, грязные твари — женщины. С жиру бесятся — хотят, чтобы их ублажали. Такая очистится лишь тогда, когда раскинется перед тобой, мёртвая и пустая; лишь тогда она станет таинственной, незапятнанной, даже прекрасной. Будет принадлежать одному тебе, не сможет ни за спорить, ни вырваться, ни убежать — делай с ней что хочешь. Вчерашний обескровленный труп оказался тяжелым и податливым: его игрушка, его кукла в человеческий рост. Ему хотелось, до невозможности хотелось другого: контакта с женской плотью через острую сталь, ощущения своей власти, фонтана крови, полного подчинения, криков, мольбы, судорожных всхлипов и завываний. Перетряхивание прошлого опыта облегчения не приносило, а только разжигало желание.
***
До наступления сумерек он отмахал приличный путь мимо пабов, где смеялись и флиртовали мужчины и женщины, мимо ресторанов и кинотеатра, высматривая, выслеживая с терпением охотника. В этот воскресный час заканчивался короткий рабочий день, но труженики погоды не делали, на улицах и без того было полно народу — туристов и провинциалов, привлечённых историей и загадками города. Близилась ночь, когда его намётанный взгляд выхватил их, на тротуаре выписывая кренделя кучка горластых, подвыпивших девиц. Убогая улица, где никого не удивляли пьяная толкотня и крики баб — подарок. С расстояния он следил, как они проходят под уличными фонарями, и хохочут между собой, все, кроме одной. С виду самая молодая, да и напилась она больше всех, вот-вот блеванёт, это было ясно. Безмозглая шлюха плелась на высоких каблуках, отставая от попутчиц, которые даже не понимали, в каком она состоянии. Компания шла с шумом по улице, толкаясь локтями, все пьяные в хлам. Он как не в чём не бывало плыл следом. Если бы её вырвало прямо на тротуар, скорее всего, её бы заметили, но она даже окликнуть не могла никого — мешали рвотные позывы. Постепенно группа подруг скрылась. Она шатаясь из стороны в сторону, напоминая ему о последней жертве: та тоже щеголяла на высоких шпильках. И должна была бы сдохнуть, чтобы неповадно составлять фотороботы. Проехало такси. Группа людей, которая до этого кочевала рядом с мученицей, впихнулись в него своими толстыми задницами и уехали. Сценарий напрашивался сам собой. Тогда лысый человек втянул голову в плечи и, скрывая лиц, ускорил шаг. В лужах отражались уличные фонари. Девицу бросили одну. Её качало; она держалась за стену дома, времени было мало, подруги могут хватится за неё в любой момент. — Что с тобой? Тебе плохо? Иди сюда. Всё будет нормально. Вот сюда. Как только он взял её за руку и потянул — девицу вырвало. Она согнулась пополам от спазма и пыталась высвободится. — Грязная тварь, — прорычал он. Другая рука уже сжимала под рукой нож Он с силой тащил её в тёмный проём между зданий. — Нет, — выдохнула она, но захлебнулась рвотой и опять согнулась. Через дорогу открылась дверь, и на ступени крыльца упал свет на тротуар, смеясь, высыпались люди. Он откинул её к стене и начал целовать, не давая вырваться. От особы мезко воняло блевотиной; людской гогот прошёл мимо, голоса растворились эхом в ночной тишине улицы, свет погас. — Вот засранка! — с отвращением бросил он, отрываясь от ужасно воняющих губ, но всё так же прижимая к стене. Она сделала вдох, чтобы закричать, но он уже вонзил приготовленный нож глубоко между её рёбер, причём с лёгкостью, не то что в прошлый раз, когда девка упорно сопротивлялась. Крик так и застыл на слюнявых губах; перчатка мгновенно пропиталась кровью. Девица конвульсивно дёрнулась, попыталась что-то сказать, глаза закатились, и всё тело, насаженное на нож, обмякло. — Хорошая девочка, — шепнул он, и медленно, будто наслаждаясь, выдернул разделочный нож, когда она, умирая, упала ему на руки. Затащив её подальше в проём, где скопился приготовленный для вывоза мусор, он раздвинул ногой чёрные мешки, бросил тело в угол и вытащил тесак. Без сувениров никак нельзя — время поджимало. В любой момент могла открыться дверь, шлюшки-подружки могли вернуться на такси… Он вырезал и пилил, чтобы наконец положить в карман тёплые, сочащиеся кровью трофеи, а потом завалил труп мешками. Н прошло и пяти минут. Надёжно спрятав ножи, тяжело дыша прохладным, чистым ночным воздухом, перед возвращением на главную дорогу немного пробежался. Уже в квартале от того места доносились крики женщин: — Лиза! Ты где? Вот сучка! — Хуиза… но увы, она вас не слышит, — прошептал он в темноту. Зарываясь в воротник, мужчина ели сдерживал хохот, настигнувший врасплох. Глубоко в карманах перепачканные пальцы играли с эластичными хрящами и мочками, на которых уцелели пластмассовые серьги в виде маленьких рожков с мороженным.