Сломанная кукла

Я запуталась. Мне страшно и душно. Где моя верёвка, где мыло? Где мои лезвия, где вода, наполняющая белую ванну? Где мой подоконник, где высота третьего этажа? Я готова перепробовать старые методы, хоть они не помогли когда-то. Шрамы на запястьях еле заметные, как и те, на щеках. Сейчас вижу в зеркале широкие, уродливые, неровные полосы, но, прикасаясь к лицу, всё равно ощущаю аккуратные и тонкие. Тошнит от такого ужасного вида. Рассматриваю комнату вокруг, лихорадочно пытаясь вспомнить, где лежат эти проклятые таблетки. Ведь скоро придут они. Я уже чувствую всем организмом приближающийся гадкий шёпот. Рука сжимает телефон с новым сообщением на экране: «Спи спокойно. Люблю тебя». Зачем же ты так мучаешь глупую ученицу? Зачем пишешь эти два слова, зная, что она воспримет это всерьёз, будет улыбаться и накручивать невозможное. Пока не услышит знакомые голоса, пока подсознание не начнёт ковырять незажившие раны. А ведь никого больше в квартире нет. Скоро со смены придёт мать, но она лишь поздоровается и упадёт на кровать, тут же вырубаясь. Она же фельдшер и всю ночь то и дело катается по адресам. Знаю, что когда-то она хотела стать врачом, но из-за неуверенности в себе поступила не в институт, а в училище; сейчас же времени нет учиться. А вот и они. Мой личный кошмар, появившийся из-за того куска немецкого дерьма с голубыми глазами и пьяной улыбкой. Именно из-за него меня до сих пор периодически накачивают галоперидолом и я похожу на медлительный амёбный овощ, который, к тому, потерял желание жить и что-то делать (поскольку на F33 всем абсолютно плевать). Их голоса разные: две маленькие девочки, одна пожилая дама, две зрелые женщины и где-то затесался в этой компании молодой человек. И все они язвят обычно не хором, каждый по отдельности, перекрикивая друг друга. Так, что создаётся малопонятный шум. «Любит? Что за вздор! Он же вон на сколько лет старше!» «Соглашусь. К тому же, ещё и репетитор. Считай — учитель. У него вообще есть чувство такта?» «Какое чувство такта у педофилов? Помните, что ей даже шестнадцати не было, когда они познакомились!» «Так к Зое только педофилы и клеятся! В её подростковом возрасте общаться бы с ровесниками, но нет, вся компашка из совершеннолетних состояла!» Стараюсь не слышать упрёков, закрываю уши ладонями, но они не замолкают, лишь громче кричат, разрывая череп. Уже забываю про таблетки, потому что всё равно опоздала. Они сильнее всяких лекарств, поскольку умудряются даже меня убедить поверить тем ужасным словам про тебя. «Как он там говорил недавно? "Ты теряешь бдительность, Болконская"? А вот не надо бдительность терять! Никогда! Возможно, тогда бы не случилось то, что было два с половиной года назад!» Чувствую текущие по щекам горячие слёзы и зарываюсь пальцами в красно-рыжие волосы. Нет, ты точно не такой! Ты так обходителен, нежен и осторожен, а тот поцелуй — нелепая случайность. Случайность же? Всего лишь порыв, всякое бывает. Вам же, мужчинам, только одно и надо. Скажи же, что это была случайность! Скажи же, что твоё «люблю тебя» на экране — абсолютно дружеское сочетание слов… …а не многоходовочка, целью которой является затащить меня в постель добровольно. Ты же не глупец, чтобы брать силой. «Ты во всём виновата,» — вступает парень своим стальным голосом. — «Ты его спровоцировала». Ты не можешь говорить «люблю тебя» всерьёз. Ведь я — худшее создание на этой земле. Настоящее чудовище, моральный урод. А ты — самый обычный человек. Тебе не должно быть дела до сломанной куклы. Всё началось с протянутой руки. Сильной, усеянной синими венами. Всё началось с ромашкового чая, когда истерика накрыла в очередной раз от простого ластика. От воспоминания о свободе и творчестве. Всё началось с той, на самом деле, забавной истории про паническую атаку и рассольник. Я тогда думала, что ты тот ещё наглец. Но это потому что голодная была, правда. Почему путь к сердцу именно мужчины лежит через желудок? Вот, откормил, и я растаяла. Как будто мотивы не очевидны. Что ещё нужно взрослому мужчине от наивной маленькой школьницы? «Давай же, начинай ненавидеть его», — щебечет одна из девочек, мерзко смеясь. — «Может, спасёшься и предотвратишь повторение той ситуации». Нет, нет, нет, нет, НЕТ! Я не могу ненавидеть тебя! Ты же моё спасение! Да я начала учить это ненавистное обществознание и носить платья! Не хочу назад! Цепляюсь за твой образ, он будто вытаскивает со дна, когда всё становится невыносимым. Он почти помогает не лезть в петлю снова. Почти. Я запуталась в том, жить или нет. С одной стороны, они приказывают покончить со всем этим, но с другой стороны, я раньше же пыталась сделать это, но ничего не помогло. Судьба будто отговаривает, шепчет, что всё будет нормально, они замолкнут рано или поздно, потеряют власть над мыслями. Мне страшно. Очень. Обними меня, пожалуйста. Накорми рассольником. Объясни что-нибудь на своём этом языке репетиторов по обществознанию. Протяни ладонь в приглашающем жесте. Позволь забыть о голосах, о суицидальных мыслях, о собственной никчёмности, об андрофобии. Позволь почувствовать себя живой. Помоги мне. «Хаха, она ещё надеется на счастье», — ехидничает кто-то из них, уже сил нет разбираться в общем гомоне. Взгляд оказывается снова на поверхности зеркала. Кажется, отражение презрительно улыбается и подмигивает. Она покрыта синяками и царапинами, часть белых волос отсутствует, а щёки красные, но не от мороза или каких-либо эмоций, а от того, что кожа беспощадно разорвана. Смеётся, ненавидит. Прямо как остальные люди. Меня ведь невозможно любить. Можно только бить и унижать, прямо как в плохих американских сериалах про старшую школу. Вытаскиваю из-под кровати тяжеленную гантелю (и на что же мама надеялась, когда дарила её мне?) и бросаю прямо на гладкую зеркальную поверхность, которая тут же сыпется на осколки. А в каждом маленькая версия изуродованного отражения. «Бей, бей, бей!» — галдят они, перекрывая своими голосами ход мыслей. — Да замолчите вы! — кричу я, срывая связки. Если бы ты только знал о них, о моей истории, обо мне настоящей, то точно сбежал, не успевая и попрощаться. А зачем? Ведь от таких нужно сматываться поскорее, чтобы не навлечь на себя ещё больше бед. Это ещё повезло, что ты видел только верхушку айсберга — панические атаки и истерики. И я буду верить, что большего не увидишь. Начинаю смеяться. Какая же я глупая. Надеюсь на любовь со стороны того, кто так нагло меня поцеловал! Он думал, что окончательно обработал сердце и душу? Ох, нет, раз мозг всё ещё умеет анализировать! Попрошу мать больше не отпускать к этому извращенцу! Туман наполняет череп и глаза. Нет, пожалуйста, не надо. Не сейчас. Во всем теле вспыхивает боль, жестокий голос говорит свои отвратительные вещи про очаровательную улыбку, с острого края зелёной бутылки из-под «Жигулёвского» в его руках капает кровь. Вспоминаю отражение и хватаюсь за самый крупный осколок. Это всё можно прекратить. Они замолкнут, воспоминания исчезнут, огонёк андрофобии погаснет, странная любовь потухнет, словно свеча от дуновения ветра, а мир избавится от очередного биомусора. Всем станет только лучше. Я перестану приносить проблемы. Превозмогая боль, протыкаю осколком кожу, доставая до вен. Веду орудие избавления диагональю, чтобы задеть максимальное количество кровеносных сосудов. Они улюлюкают, хлопают в ладоши. Чувствую даже облегчение. Только вот старая привычка заканчивать начатое заставляет идти дальше. Хлопает входная дверь. Слышится шорох верхней одежды и обуви. Знакомый голос ахает и насильно отбирает моё спасение. Видел бы ты меня сейчас. Отвратительное зрелище. Мама берёт меня на руки и несёт в ванную. По пути хватает аптечку. Я улыбаюсь. Вот и новые проблемы у этой прекрасной женщины. Лучше бы тот ублюдок подарил букет цветов, чем тот, который в итоге я получила. Но тебе я ничего не расскажу, потому что люблю ненавижу тебя.