***
Первая сигарета помогает лишь слегка. После пятой дрожь в руках пропадает. Седьмую докурить не дают: дверной звонок орет. Или это глюки всё? Орет раз, орет два. Сигарета летит в открытое кухонное окно. Юля быстрым шагом идет к двери. «Ну кто там может быть? Я же никого не звала», — проносится в ее голове, готовое вырваться наружу. Звонок орет вновь. Девушка открывает дверь, слегка пинает ее, о чем жалеет: деревяшка больше двадцати лет живет. — Нет, мы, конечно, понимаем, что тебе двадцать один сегодня, старость — не радость, грустить надо, но нас зачем убивать? — весело произносит стоящая на крыльце девушка. Исаева смотрит на нее, на парня, который находится рядом, удивленно хлопает глазами. — Санька? Васька? — слетает с губ, которые через мгновение вытягиваются в улыбку. — Санька! Васька! На хозяйку дома налетают с объятиями и кружат вокруг себя. Во дворе стоит визг. Василию приходится зажать ухо одной рукой. Второй рукой он держит немаленькую яркую коробку, которую вручает после объятий. — С Днем Рождения, старушка! — хором произносят друзья, вновь обнимая девушку. — Спасибо! Проходите давайте! Юля улыбается. Впервые за несколько дней ее приезда в Москву.Хотя душу все равно рвут кошки.
— Ну и почему же у тебя на кухне открыто окно, несет перегаром и на столе нет ни одного салата? Александра восседает на пустом столе, закинув ногу на ногу. Исаева убирает любимые сигареты, чтобы их не смяли, сожгли, выкинули. — Не дави на нее, — мягко произносит Селиверстов. Юля ставит галочку в голове: друг возмужал. Подкачался что ли? Да и голос изменился… «Очнись!» — У меня есть повод готовить салаты и не курить? — девичья бровь изгибается. — За полтора года он должен был появиться. — Увы. Девушка разводит руками в сторону, после достает чашки. Заварка, кипяток. — Как обычно? — Да. Молоко для Васи, холодную воду для Саши. Ничего не меняется. Печенье для Саши, бутерброд для Васи. Совсем… — А где Себастьян? — резко спрашивает парень. Тарелка с угощениями с грохотом приземляется на стол. Исаева отводит взгляд и закусывает губу. — В Америке. — А почему не с тобой? — Потому что работа, — девушка садится за стол. — А почему ты губы кусаешь? — Ивкова подпирает рукой подбородок и ухмыляется. Госпожа слегка краснеет и мотает головой из стороны в сторону. — А потом вы говорите, что не любите друг друга. — Я не люблю его. — А он тебя? — задает вопрос Вася. — А он меня тем более не любит. — Ну-ну. — Баранки гну. — Так, я понял, — он отпивает чай и с видом важного журавля выносит, — это бесполезно. Подруги пфыкают. Атмосфера становится более-менее привычной. — Как я понимаю, — начинает после недолго паузы Саша, — планов у тебя на сегодня не было. — Они были. Например: курить, лежать, смотреть телевизор, слушать музыку… — Всё-всё. Мы поняли. Давай хоть салата два сделаем. — Пожалуйста, только в холодильнике ничего для салатов нет. — Не проблема, бабуся, — произносит друг. — Внуки все сделают.***
На кухне тепло. Не только от разогретой духовки. На кухне тепло от разговоров, которые прерывают стуки ножей и звон ложек. Друзья рассказывают о своей жизни с удовольствием. Изредка поддевают друг друга шутками и смеются во весь голос. Изредка Исаевой звонят и пишут смс-ки, поздравляя с праздником. Ей, правда, неловко становится от всех слов. Ей двадцать один год, в то время как ее друзьям всего-то двадцать. И то не исполнилось еще. Ей двадцать один, она не определилась с работой (хотя что ей, в подручных есть Демон). Ей двадцать один, ей надо планировать жизнь. Ей двадцать один, у нее не было парня. Ей двадцать один, она не определена с чувствами к Себастьяну. Ей двадцать один, она ищет… — Блин, а майонеза не хватает, — Вася чешет затылок. «Ищу?» — спрашивает сама у себя Юля. — Давайте схожу, — спокойно говорит она. — Вы все мотаетесь и ради меня делаете, а я жопу не поднимаю. На сборы уходит минут пятнадцать или больше. Исаева берет деньги, портфель и выходит из дома. Уже темнеет. На улице пусто. Фонари в некоторых местах загораются, видны огоньки из далеких мест. Небо затянуто. Юле немного грустно от этого, потому что за все время она так и не увидела звезд. — Ищу, да? — размышляет она вслух по дороге домой. — Ха, мне двадцать один, я живу в Америке с Демоном-дворецким, ни о чем не беспокоюсь, пишу, нахожу себе всякие развлечения. Иногда мотаю себе и Себастьяну нервы. У меня есть все, но… Госпожа останавливается возле ворот дома, вскидывая голову. На реснички и волосы медленно опускаются маленькие снежинки и тут же тают. Девушка выпускает из рта пар воздуха, заходит во двор и до самого крыльца идет с открытым ртом, ловя замерзшие капельки воды языком. Ей не двадцать один, никак нет. Ей пять. Дома почему-то темно. Хозяйка кричит своих друзей, но никто не отзывается. «Уснули что ли?». Она снимает верхнюю одежду, оставляя покупки в прихожей, проходит на кухню. Пальцы пытаются найти включатель. Находят. Взгляд упирается в стол. Нет, он не накрыт, на нем не стоят свечи или что-то еще из примитивного и дико обычного. На столе стоит ваза. В ней — ромашки. Больше десяти — точно. В груди щекочет от удивления и ожидания чего-то необычного. Юля подходит к столу, касается пальцами белых лепестков. Возникает желание выть. Выть от дикой боли и тоски, ударившей по всему телу. Сбоку раздается вздох. Девичье тельце разворачивается. — Ну вот, даже до конца подготовить не успел. В горле образуется ком. Исаева судорожно выдыхает. Мужчина стоит в трех шагах от нее. Рукой зарывается в свои волосы и опускает их. Губы вытянуты в едва заметную улыбку, глаза прикрыты. Но стоит только их открыть, так все переворачивается к чертям. Девушка кидается к нему в объятия. Обвивает руками шею. Себастьян обнимает ее в ответ, прижимая к себе ближе и крепче. Упирается носом в висок, вдыхает запах, исходящий от волос. Дрожь от тела госпожи передается ему. Он гладит ее по спине, шепчет на ухо, что все хорошо. — Себа… Себастьян… — Ну тише-тише. Я здесь, я рядом. — Ты не представляешь, как я скучала по тебе. Ты не представляешь, как мне…Она не плачет. Засыпать не холодно.