sunrise.

— Мне хорошо с тобой. — мягко улыбнувшись, Стив вновь запускает пальцы в темные кудри парня, устроившего голову у него на коленях, и ласково перебирает их. Тот улыбается в ответ уголками губ и вновь устремляет свой взгляд на небо. Небосвод раскидывается над ними атласным ковром, укрывающим их от холода бесконечного космоса. Мягкий, успокаивающий, цвета лаванды и вереска. Вдалеке еще виднеются последние серебристые звезды — они приветливо перемигиваются, переливаясь в свете первых лучей — и на горизонте начинает подниматься солнце. Сидя на крыше небоскреба, они будто были их частью, частью одного яркого созвездия. В их глазах оседали блестящие искры, сердце трепетало, а легкие наполнялись звездной пылью вместе с обжигающе холодным утренним воздухом. В такие моменты они ощущали себя единой частью вечности, чем-то эфемерным, не поддающимся воле судьбы и обходящим время. Они были единым целым; Стив готов отдать все, что у него есть, чтобы в эти предрассветные часы минуты застывали и им никогда не приходилось разлучаться. — Хэй… — Баки тихо позвал его. В голосе мелькнула нотка напряжения, которая тут же исчезла, однако осела едва заметным напряжением на лице, — Ты же не… Ты не уйдешь сегодня? — он старался не придавать словам значения, показать, что готов принять любой ответ, каков бы тот не был, но сердцебиение выдает его — пульс учащается, а в чернильной тьме зрачка возрождается почти незаметное волнение. Стив слегка сжимает его ладонь, поглаживая большим пальцем костяшки, и молчит, не зная, что ответить. Он эгоист, невероятный эгоист, и он корит себя за это каждый божий день, но не может перестать приходить к нему. Я с тобой до конца. Ты ведь обещал, Роджерс, помнишь? Но что ты собирался делать, когда вопрос встанет по-другому, когда ситуация станет нерешаемой, когда невероятное отчаяние в его глазах будет захлестывать тебя с головой, сжимать твое горло, не давая вздохнуть? Как ты собирался поступить? Он старался убеждать себя, что это все лишь ради его пользы. Он старался убеждать себя, что он может прекратить это, когда потребуется, когда эта зависимость перейдет допустимые границы, осядет скребущей болью в сердце, старался доказать себе, что не имеет никаких личных интересов. Он убеждал себя, а потом сам же задыхался, пытаясь выпутаться из этой беспросветной паутины лжи, стремясь найти луч света, что укажет ему путь из тьмы. Баки оказался в ней, погряз, впитал ее в себя, а что сделал он? Спас? Помог найти выход? Утащил на чертово дно. Он начал говорить, тщательно подбирая слова и удивляясь, каким хриплым шепотом они вырываются из горла: — Прости, Баки, — сглатывая неприятный ком в горле, он крепче сжимает его руку и продолжает, — Я не могу остаться. — и ненавидит себя за эти слова. Он так сильно скучает по нему. — Хорошо. — немного нервный кивок, неуверенная улыбка и вновь взгляд, устремленный вверх. Избегает зрительного контакта. Старается проявить равнодушие. Господи, Баки, его Баки, он старается не показать своего разочарования, которое так и разрывает грудную клетку, потому, что доверяет ему. Потому что верит, что Стив не может остаться с ним. Потому что не хочет расстраивать его своей реакцией. Потому что знает, что Стив не может иначе. Не хватает воздуха. Он надеялся. Он действительно надеялся, что хотя бы сегодня, хотя бы один раз он останется с ним. Не уйдет. Не исчезнет. Его неоправданная надежда прослеживается в потускневших глазах, бесцельно изучающих горизонт, в побелевших костяшках пальцев, в почти незаметном напряжении в плечах. Стив клялся себе, что никогда не заставит его страдать из-за неверных ожиданий. Что ж, до войны твои обещания были куда более надежны, Капитан. Он часто думает, что должен это прекратить. Этими часами, которые они проводят вместе, он ранит его сильнее, чем может себе представить, Стив уверен, но в то же время он никогда не чувствовал себя счастливее. Может быть, в Бруклине — когда его мать была жива, когда пекла ему сочные яблочные пироги и крахмалила рубашки, когда он подолгу рисовал, содрогаясь от кашля из-за очередной простуды, когда они с Баки тайком сбегали на Кони-Айленд по выходным и веселились целый день, объедаясь ванильным мороженым, когда бежали по улицам под проливным ливнем, смеясь так громко, что болело горло, когда проводили вечера в шумном кругу Барнсов, — но сейчас это лишь воспоминания. Такие далекие, что иногда Стив задумывается — было ли это вовсе? Неужели предрассветные наблюдения за звездами — это не все, что когда-либо у него было? Он часто думает, что должен это прекратить. И не может. Баки чуть копошится и убирает голову с его колен, садясь напротив него. Легкий ветер слегка развевает темные пряди, отросшие почти до плеч, и тот закрывает глаза, немного недовольно щурясь. Баки. Его Баки. Такой же, как и всегда — спокойный, непоколебимый, уютный. Он по-прежнему его опора, а Стив, в свою очередь, якорь, за который он всеми силами пытается схватиться, чтобы не выпасть из реальности. Роджерс никогда бы не подумал, насколько сильно Баки нуждался в нем, если бы не знал его столько лет. Он никогда не показывает этого, всегда держит в себе, но его жесты, мимика, его голос — все в нем кричит о том, как отчаянно он желает остаться с ним. Это происходит каждый раз, и каждый раз пустая улыбка пронзает его сердце, заставляя то замирать и затем биться с неимоверной силой. Но сейчас что-то не так — кажется, будто его дыхание учащенное; руки крепко сцеплены в замок, голова чуть опущена. — Баки, — Стив аккуратно зовет его, подсаживаясь чуть ближе, мельком замечая, как луч золотым светом касается верхних темных кудрей. Он будто не слышит его; все еще с закрытыми глазами, парень медленно качает головой, пытаясь отодвинуться. Стив, пребывающий в замешательстве, начинает пугаться. Что-то определенно не так. — Баки, посмотри на меня, — он сглатывает, не поднимая головы, и крепко зажмуривается, — Баки, что.. — Почему ты не можешь остаться? Вопрос ударяет наотмашь. Кажется, Баки дрожит — его плечи ссутулены, а ладони теперь нервно сжимают мягкую ткань штанов, пытаясь скрыть тремор — и все еще не смотрит на него. Он корит себя за вопрос, думая, что совершает невероятную глупость, спросив это. Он знает, что Стив не может — и словно немного сжимается, ожидая резкого ответа, сглатывая вязкий ком в горле и холодно сдерживая неконтролируемую тревогу. — Я… — дрожь становится сильнее, стоит Стиву произнести слово. — Баки, что же ты.. — он пытается успокоить его, дать понять, что здесь, что с ним, что тот не один. Баки будто плачет без слез — содрогается всем телом, сильнее опускает голову, так, чтобы пряди закрывали его лицо, и больше может сказать не слова — губы сжаты в тонкую линию. Стив берет его за руку, убирает пряди волос, не позволяя себе поддаться панике; он никак не реагирует, но когда Стив мягко касается его лица и медленно поднимает его голову, поглаживая бархатную кожу щек, он замирает. Стив застывает вместе с ним. Он чувствует сердцебиение парня, и, задержав дыхание, считает удары его сердца, раздающиеся в звенящей тишине. Время ощущается как никогда сильно — минуты стремительно летят, и солнечный свет уже касается кончиков ушей, а Стив держит в руках лицо самого дорого человека в своей жизни, давая ему возможность совладать с собой. — Они причиняют мне боль. Слова, прорезающие рассветную тишь, оглушают. Он думал, что Баки расстроен. Он думал, что Баки не хочет отпускать. Он думал, что Баки обижен. Он, черт возьми, смел думать так, когда!.. Когда его голос пропитан страхом. Животным, паническим страхом, леденящим кровь и помутняющим его разум. Он сочится из каждого тихого звука, навсегда застывшего в утреннем воздухе, и теперь читается во всем — в руках с проступившими венами, все еще сжимающих ткань, в резко выпрямившейся напряженной спине, в сжатой челюсти и едва заметных капельках пота на висках. Стив спасал его от боли. Он был его лекарством, его ориентиром, тем, за что он держался, стараясь не терять сознание на холодном металле операционного стола, задыхаясь от криков. Стив спасал его от режущего света ламп, эха лабораторий, бесчисленных игл, прошивающих его тело почти насквозь. Он спасал его. Он спасал его, и Баки искал в нем защиту от тяжелых каменных стен баз и резких голосов, сопровождающихся вспышками боли. Он искал своего Стива, который всегда был рядом до мрака снежной пропасти и грохота товарного вагона. Роджерс думал, что мучает его, вновь и вновь обнимая во мраке Нью-Йоркских ночей, а, на самом деле, он убивал его неизбежностью конца их моментов. Их вечности. Стив не смог спасти его однажды, и он ненавидел тех людей, что сделали это за него. Хотел ненавидеть, но проникался глубоким презрением лишь к себе, потому что он хотел. Хотел, но не мог. Он хотел убить каждого человека, скрывающегося за черными дверьми Гидры, каждого ученого, каждого извращенца, ставящего чертовы опыты, каждого, кто причинял ему боль сейчас, но не мог, потому что, даже ломая его, они сделали то, что не удалось ему. Не удается до сих пор. Он не может спасти единственного человека, за которого бы он без секундного сомнения отдал свою жизнь. — Баки.. — Стиву кажется, что он не выдержит. Стиву кажется, что этот парень с темными локонами, его неотъемлемая часть, часть его сердца — последний человек на все земле, кто заслужил такое, и он не может видеть его страдания и быть не в состоянии спасти. Вновь. — Баки, Бак, — кислорода все еще не хватает, и фразы слетают с языка короткими, резкими выдохами, слишком отчаянными, чтобы внушить спокойствие, — Прошу, посмотри на меня. Он задерживает дыхание, крепко цепляясь за запястье Стива, не двигаясь. Прошу. Пожалуйста. — Я боюсь открыть глаза. — надорванный, хриплый голос, срывающийся на шепот. «Я боюсь открыть глаза и не увидеть тебя». Сердце разрывается. — Я здесь, слышишь? — его голос дрожит, он лихорадочно сжимает его руку, переплетая их пальцы, перебирает темные кудри, и задыхается, задыхается, задыхается. — Я всегда с тобой, Баки, ты слышишь меня? Солнце мягко касается бледных скул. — Я здесь, Баки. Пожалуйста, пожалуйста, — Стив садится так близко, насколько возможно, соприкасается с ним грудью, вновь считает грохочущий пульс и не отпускает его руки, — Пожалуйста, посмотри на меня. Секунда сомнения и замешательства. Неуверенности, страха страха страха страха. И Баки открывает глаза. Бледно-серебристые, наполненные слезами, с молчаливой готовностью увидеть обжигающий свет операционного освещения, они пересекаются с прямым взглядом с кристально-голубых, ясных, призрачных. С тьме зрачка — удивление и недоверие, а секундой позже.. Слабость. Слезы алмазными каплями скатываются по гладкой коже щек, и Баки вновь содрогается. Он цепляется за него, почти невесомо касается ключиц, челюсти, скул, нежданно разбитый, сломленный, сгибающийся под давлением прошлого и настоящего, задыхающийся под тяжестью реальности на плечах, и плачет. Впервые на памяти Стива. — Я здесь, я с тобой, Баки, — он продолжает повторять эти слова, будто прокаженный, не в силах отпустить его. — Я всегда с тобой, ты помнишь? Я всегда здесь, — свободной рукой Стив аккуратно касается его груди в области сердца, уверенно прижимая прохладные пальцы, заставляя ощутить, понять, почувствовать. Губы Баки сухие и потрескавшиеся, соленые от пролитых слез, и в то же время теплые и мягкие. Стив целует его, целует, как никогда до этого, потому что хочет, чтобы Баки помнил его, чтобы Баки знал, что он всегда возвращается. Что никогда не покинет его. Что любит больше всего, что у него когда-либо было. Даже у вечности есть конец. Его дыхание тяжелое, руки до сих пор дрожат, но рыдания стихают. Он непрерывно смотрит в глаза и сжимает ладонь Стива. Отблеск солнца ласково падает на его ключицу. — Я никогда не покину тебя. Следующий красный луч, наконец, касается Стива и с легкостью проходит сквозь него, отправляясь гулять солнечным зайчиком по крышам домов. — Я скоро вернусь к тебе. Я с тобой. Я навсегда с тобой, Баки, — черты медленно становятся расплывчатыми, тепло ладони постепенно исчезает, и лишь сверкающие голубые глаза не теряют своей яркости, все еще смотря в ответ. Стив незаметно тает в воздухе, душой возвращаясь в бескрайние просторы вечных льдов, под которыми он погребен до следующего века. Его голос эхом звучит в воздухе, повторяя все те же слова. Баки шумно дышит, не в силах отвести глаза. Он все еще видит его. Видит его образ. Слышит его голос, эхом отзывающийся в голове. Страх, ледяными цепями сковывающий его тело, отступает, освобождая место усталости и изнуряющей надежде. Ожиданию. Он верит ему. Он доверится ему снова. Он никогда не сомневается в нем. Глубоко вздохнув, Баки закрывает глаза. Я с тобой до конца.