Плач.

Дороро плачет чаще, нежели обычно. Прячет круглое лицо меж пальцами, вздрагивает часто-часто и издает странные звуки, подобно раненому зверю. В такие моменты она прячется где-нибудь за деревьями или камнями, стараясь не показываться окружающим на глаза. Хяккимару не поймет, когда старик-жрец наверняка выдавит улыбочку и скажет какую-нибудь снисходительную чушь. Воровка не хочет, чтобы кто-то пытался лезть в ее душу. Ей в последнее время снится прошлое, такое недавнее. Снится горящая деревня, снится убитый отец и снится плачущая мать, которая из последних сил стремиться завернуть свое чадо в твердую материю. Дороро слишком четко видит ее, пусть это и было в глубоком детстве. Девочка может даже разглядеть все снежинки, которые осели в смолянистых темных волосах. А еще она видит равнодушное серое небо, которое больше похоже на лезвие клинка самурая и печальное будущее, а именно скорую гибель. А ведь в те непростые времена мама тоже плакала. Так же таилась где-то за снежными буграми, а потом возвращалась назад с пустыми руками, реже с едой или хворостом. Дороро знала, ну или догадывалась, что родительница не просто так украдкой вытирает глаза и неуклюже лукавит о том, что хворост растерялся где-то по дороге. Эта женщина с самого начала ходила не за ним. Она просто хотела отвести душу. Дороро немного стыдно за свою слабость, но подобное проявление эмоций помогало. Оно опустошало внутренне и дарило некую безмятежность, пусть и на малое время. Ведь потом все это будет разрушено очередным монстром, очередным увечьем Хяккимару или очередной потерей потенциального товарища. Порой кажется, что стоит остановиться. Развернуться и бежать назад, к своей прежней жизни, не оглядываясь . Для своих юных лет Дороро видела слишком много. Такие мысли приходят в тот момент, когда зубы очередного монстра клацают прямо над головой. Но только куда возвращаться? К бродяжничеству? К одиночеству? На самом деле она бы давно ушла, если бы не одно отвратительное чувство. Чувство ответственности за чужую жизнь. Это вообще-то странно. Законы улиц давно научили, что стоит заботиться лишь о себе, когда душа требует совсем иного. Еще никогда ранее разбойница не испытывала настолько рьяного желания защищать. — Держи, — однажды вечером монах протягивает девочке затвердевшую булку. — Тебе стоит больше есть. Подул холодный ветер. Дороро сжалась, предчувствуя надвигающуюся зиму. По оголенной коже пробежал табун мурашек. — Отбирать кусок хлеба у старика, — она морщится. — Это низко для меня. После чего переводит взгляд на Хяккимару, который лежит неподалеку от костра. Он дремлет, как ни странно. Его тело стало уставать быстрее и требовать больше пищи. Дороро даже приходится отдавать часть своей скромной порции, тайком естественно. Она не будет сильно страдать, если обед станет чуть меньше. — Глупый ребенок, — брюзжит старец, но при этом его тонкие губы искажаются в улыбке. — Думаешь не о тех вещах. Он говорит странные вещи, немного неприятные. — Знаешь, мне кажется величайшей глупостью ситуации, когда мать отдает последний кусок хлеба для ребенка, — произносит лекарь назидательным тоном. — Дети слабые, они не могут выжить без поддержки взрослого. Ты скорее исключение из правил, дитя. — И к чему это? — бурчит разбойница, стоит путнику задеть неприятную тему. — Хяккимару беззащитен, пусть это не особо очевидно. Ты главная его опора, понимаешь? Твое здоровье - это наивысший приоритет. Стоит тебе исчезнуть, как он сам быстро пропадет. Хяккимару их слышит. Лежит у костра, притворяется спящим и внимательно вслушивается. Разбирает каждое словечко и ощущает себя очень неуютно. Как-то нехорошо выходит, совсем. Обычно именно взрослые становятся опорой, примером для подражания и объектами восхищения со стороны молодежи. А тут как-то иначе. Да, он восхищается Дороро и старается перенять некоторые ее повадки, но этого чертовски мало. Ронин плохо понимает, почему девчонка его еще не бросила и думать об этом не хочет. И да, он знает, что она плачет.