Medic ethics

      Какой бы серьезной и сложной не была работа, данная Фламану и Катебу, оба врача не поощряли друг друга излишней дозой уважения или симпатии. Неудивительно, ведь их общение не задалось ещё со знакомства. Тогда Оливье показался Гюставу неспособным выполнять обязательства врача. «Ему недостает хотя бы капли сострадания к людям» — так часто говорил Катеб о своем новоиспеченном напарнике. Хотя какое там «новоиспеченный» — Лион уже почти целый год в их отряде. Время пролетело как-то… Слишком быстро? Наверное, так. И все это время Фламан не доверял Катебу. Возможно, верил в него как в хорошего врача, но не верил как в оперативника отряда Rainbow. Слишком много любви к людям было в Гюставе, по мнению Оливье. Ведь когда-нибудь это добродушие зачтется им нехилым пинком под зад. Фламан считал, что военные такого класса, как они, должны быть сугубо хладнокровными и безразличными ко всему, что не касается их на уровне союзников или семьи. Посторонние люди были для Оливье не более, чем пациентами. Ведь врач любит лечить не людей, а заболевания. Имели ли для него значения личности, над которыми он работал? Нет. Лишь их случаи, диагнозы и записи в их медицинских книжках. В этом и была основа разногласий Гюстава и Оливье. Разное отношение к работе, но не отличающееся к ней влечение. Оба держались за свою профессию как за спасательный круг, не желая отдавать свое место никому другому. Казалось бы, ни Фламан, ни Катеб не претендовали на работу друг друга, но они продолжали ревностно перегрызаться абсолютно за все, словно бы боясь, что напарник сделает что-то в работе правильно и сможет занизить репутацию «проигравшей стороне». Конечно, во всем отряде к обоим врачам относились с одинаковым уважением. Никого не считали лучше, никого хуже. Оба француза были наравне для всех. И для начальства, и для друзей. Не сказать, что у Лиона этих самых друзей в рядах Rainbow было много, но все же они были. Взять хотя бы Жиля Туре. Назвать его лучшим другом Оливье, конечно, не мог, но хорошим знакомым — вполне. Хм, кто там дальше? Лера Мельникова? Чуть ли не единственное спасение Фламана из безработицы и депрессии? Пожалуй, она была отличным другом и напарником. Вытащила его из прокрастинации, притащила сюда, заставив буквально на колени встать перед начальством, чтобы попасть в отряд. Зато сработало же. Ведь теперь они оба тут. Кстати, на этом список хороших друзей или знакомых Фламана заканчивается. По крайней мере в отряде Радуги. А вне базы отряда мужчина бывал довольно… Редко? Хотя недавно решил исправляться, раз в месяц стал просить отгул на пару дней, чтобы уезжать к семье во Францию. И как раз в те дни, когда Оливье отсутствовал всего несколько суток, Гюстав Катеб мог почувствовать себя действительно единственным властителем всей медсанчасти базы. Хотя там была ещё и Лера. Но она не претендовала на звание главврача, вела себя тихо и невызывающе, проводила большее количество времени в лаборатории, работая над наноботами или другими лекарствами. Не девушка, а ходячий идеал. На мозги не капает, не появляется в самый ненужный момент. Прелесть. Только вот неразговорчивая какая-то, а иногда слишком язвительная или остроязычная. Знает же, чем задеть, чертовка. Но мы не об этом. Так вот, Катеб в те самые «дни без Оливье» чувствовал себя гордым королем палат. Все документы принадлежали лишь ему, все пациенты, хоть и немногочисленные в мирное время, тоже были его. Что ещё нужно для счастья? Правильно, ничего. Однако сегодня явно не один из этих прекрасных дней. Фламан был здесь и, к сожалению, целый и невредимый. Стоит напротив и так же, как и Док, думает над доставленным пациентом — Юмико Имагавой. На одном из заданий японка заработала осколочный перелом, и с этим надо было срочно что-то делать. Но срочно не получалось. В принципе, это может подождать, но она же не может лежать без сознания вечно. Врачи вновь умудрились поспорить на пустом месте. Велика ведь разница, резать колено вдоль или поперек! — Если мы проведем так, то заденем артерию! — утверждал Оливье, с тяжестью упираясь руками в матрас койки. — Если твоя квалификация не позволяет ровно разрезать плоть и не повредить жизненно важные кровеносные сосуды, находящиеся буквально с другой стороны, то, наверное, это повод сменить профессию, ибо для этой ты непригоден, — ответ Дока как и всегда был развернутым, весьма себе спокойным, но от этого не менее агрессивным в своем посыле. Катеб знал, что сказать, и на слова не скупился. Он знал, что у Фламана быстро закончатся аргументы, а сам Гюстав готов был сыпать ими бесконечно. Ругались они на французском, так что подошедшая к низовью больничной койки Лера Мельникова мало что поняла. Она лишь упёрлась руками в железные балки спального места и оглядела обоих медиков с ног до головы. Из речи французов ей были понятны лишь отрывочные фразы, которых она называлась у Фламана за время работы с ним. Но сути конфликта девушка так и не поняла. Наконец решив, что это пора заканчивать, Валерия показательно закашлялась в кулак, как бы показывая, что она тоже тут присутствует, ведь спорящие абсолютно не обратили на нее внимания. — Может, вы уже уйдете в хирургическую? — тут же подала голос девушка. Она была уверена, что даже последнее ее действие оба француза не заметили, ведь были заняты руганью. — Причина вашего спора мне абсолютно не интересна. Я волнуюсь лишь за Юмико, — соврала Мельникова. Конечно, она бы не отказалась узнать повод их обсуждения, но открыто показывать этого девушка не хотела. Наступила минута молчания. Фламан и Катеб молча пилили Леру взглядом, на что та лишь отвечала им такой же тишиной и выжидающим взором. Повисшую тишину прерывали лишь постукивания пальцами о железное изголовье кровати — Валерия не умела ждать без движений. Ей обязательно надо было дернуться, что-нибудь потрогать, поперебирать пальцами. Что угодно, лишь бы не смиренно стоять. Даже на построениях в армии девушка постоянно тянулась руками друг к другу, теребила воротник, когда была дана команда «смирно». И не раз получала за это нагоняи. Но сейчас это не имело значения и было лишь поднадоевшей привычкой Валерии. — Если не можете договориться - я пойду в качестве помощника вместо кого-то из вас, — предложила Мельникова. Было видно, что она выдавливает слова из себя и на самом деле не хочет говорить. Но единственный шанс не застрять тут навечно - сказать что-нибудь. — Я не нуждаюсь в помощниках, — тут же заявил Оливье, высокомерно одергивая воротник белого халата. — С чего ты взял, что будешь вести операцию? — Катебу явно не понравилось утверждение напарника. — Между прочим, тут я главный врач, — он скрестил руки на груди. Оливье уже хотел вновь язвительно ответить, даже занёс руку, чтобы начать какую-то речь, но... — Флам, еще одно слово, и я на месяц отстраню тебя от работ в медсанчасти, — хладнокровно предупредила Мельникова, отлепляясь руками от балок. — Но... — врач не закончил, заметив на себе сверлящий взгляд Валерии. Лишь осекся, нервно сжимая руку в кулак. Тут лучше было промолчать, ведь Финка привыкла держать свои обещания. Как низко было повиноваться кому-то младше тебя, но выше тебя по статусу. Зачастую Оливье это бесило, но поделать с этим он ничего не мог. — Ладно, ведите операцию сами. — немногословно сдался он. Конечно, француз бы ещё поспорил, ведь в крови его до сих пор кипел тот юношеский запал, что и в подростковые годы. Идти против системы, не поддаваться тому, что тебе говорят другие, делать лишь то, что угодно тебе, но... Сейчас это не работало. Точнее работало, но за это пришлось бы многим поплатиться. Например, рабочим местом. А этого Фламану явно не хотелось.       И только оставшись в одиночестве, Оливье упрекнет себя в том, что не сказал ничего против. Упрекнет в том, что промолчал и не стал продолжать. Он ещё целых два или три часа будет сидеть у входа в хирургическую, вслушиваясь в тишину за ней. Ну как тишину. Да, изредка там слышались слова и обрывистые просьбы врачей передать что-нибудь. Но в остальном царило молчание. На самом деле, работать в такой гробовой тишине было сложно. По крайней мере для Катеба. Казалось бы, все хорошо, операцию уже можно бы и заканчивать, но он не привык работать в молчании. Мельникова, стоящая напротив, не обронила ни одного лишнего слова. Да, разговаривать за хирургическим столом - не очень хорошая идея, но Гюстав чувствовал себя куда увереннее, когда рядом слышались голоса. Будь то шутки, рассказы, сообщения о состоянии пациента, что угодно. Но Валерия не говорила ничего даже о состоянии пострадавшего, ведь была уверена, что Док и так прекрасно все видит и слышит. — Может, скажешь хоть что-нибудь? — наконец выдал Катеб, поднимая усталый взгляд на Леру. — Например? — Мельникова передала французу железную "ванночку" с иглой и ниткой в ней. — Да что угодно! — выдохнул Гюстав, перехватывая у девушки из рук переданную вещь. — Поаккуратнее с движениями, упасть же может... — подметила девушка, вновь убирая руки. На это Катеб промолчал, начиная молча зашивать порез. Легче было не реагировать, чем постоянно выслушивать ее односложные ответы, не содержащие попыток поддержать беседу, или же видеть то, как она пожимает плечами или качает головой. Моментами Гюставу даже казалось, что работать с Лионом ему было бы куда легче... Тот под руку, но хотя бы что-то говорит. Да, не лучший вариант, но помимо Мельниковой - единственный. Видимо, не такая уж она и идеальная. Да и ладно, никого не волнует. Ведь сейчас Катеб вновь окажется в палатах, встретится с Оливье, обменявшись с ним парой-тройкой презрительных взглядов, а Валерия уйдет в лабораторию, и все встанет на свои места. Ведь, видимо, так и должно быть.