Beloved

Лань Сичэнь всегда целует мягко. Его руки с трепетом обвивают чужую талию, часто соединяя пальцы в замок за спиной Цзян Чэна. Он жмётся к родному телу ближе, если не встречает отталкивающих движений или слов, и расслабленно тычет носом в щёку, растягивая губы в ласковой улыбке. Цзян Чэн чувствительный и весьма охочий до прикосновений, несмотря на то, что всё это отрицает. Словно измученный щенок, которого никогда не гладили и не ласкали — на нем будто крест жалкого существа. И каких бы высот он ни достиг, его продолжат унижать и сравнивать с теми, кто лучше, не замечая ни капли светлого и хорошего в его изможденной душе. Но Лань Сичэнь ни разу не усомнился в нём. Ни разу не посчитал его жизнь ничтожной или малозначимой. Не было ни одного повода, абсолютно ничего, что могло бы пошатнуть его твёрдую уверенность в Цзян Чэне, а в силу снисходительного характера он бы и не стал пытаться искать в любимом человеке изъяны. Его возлюбленный остаётся его возлюбленным со всеми иголками, шрамами и шипами, потому что они часть Цзян Чэна, а Цзян Чэн — часть его самого. Чистосердечный, рассудительный и благородный — Лань Сичэнь совершенная противоположность темпераментного Цзян Чэна, импульсивного и вспыльчивого по натуре, редко идущего на компромисс и любящего показать собственное превосходство в любом деле. Однако вместе они составляют настолько безупречный тандем, что знакомые иногда удивляются, как такие разные люди — и вместе. А вот так. Потому что любят. Потому что видят друг в друге то, чего не смогли и не смогут разглядеть другие. Потому что находясь рядом, они ощущают приятную безмятежность и успокаивающую гармонию, словно их сердца с рождения бьются лишь ради их будущего. Совместного, счастливого и бесконфликтного будущего, где уже нет места недомолвкам, спорам или слёзному горю. Где всё хорошо. Где они вдвоём, а за их спинами — оставшиеся позади проблемы, ведь больше ступать в прошлое смысла нет. Пока Цзян Чэн готов ответно переплетать их пальцы, пока его губы трогаются в искренне-нежной улыбке, пока он весь целиком и полностью готов брать ответственность за то, что он просто настолько прекрасный, что перехватывает дыхание — Лань Сичэнь готов делать то же самое. Он будет держать его руку до самого конца, даже находясь на смертном одре. Ведь умереть он не боится — боится разве что перед последним вздохом не успеть коснуться чужой щеки или бархатной кожи рук. Пальцы Цзян Чэна на самом деле грубые на ощупь и часто холодны, но Лань Сичэнь этому рад. Больше ничто не способно достойно утихомирить пылающий огонь его сердца в груди. Лишь тот, кто это пламя зажёг. — Иногда ты чересчур галантен, — фыркает Цзян Чэн ему в губы, не сопротивляясь и позволяя чужому языку плавно ворваться в рот. Взгляд Лань Сичэня полон любви и нежности, отчего Цзян Ваньинь порой густо краснеет и с неприкрытым смущением отворачивается, пряча стеснение за яростными ругательствами и недовольством. Но только не в этот раз. Сейчас он отвечает точно таким же потеплевшим взглядом, а затем кладёт руки на крепкие плечи и слегка их поглаживает — он часто так делает, если Лань Хуань устаёт после тяжелого дня или вот так целует его посреди выходного, притесняя поясницей к краю стола. Это ощущается уже настолько привычными и уютными моментами совместной жизни, что Цзян Чэн совсем не возражает, когда его по обыкновению сажают на поверхность стола, а ладонь Лань Сичэня ненавязчиво скользит под одежду, когда сам он аккуратно устраивается между разведённых ног. Цзян Чэн с готовностью склоняет голову назад и чуть вбок, открывая больше пространства для мужа и его горячих поцелуев, остающихся пылким отпечатком гореть на коже. Страсть почти что синоним Лань Сичэня, несмотря на его приличное и сдержанное поведение в обществе. Вероятно, именно Ваньинь делает его таким, вселяя слишком необузданное и сильное желание обладать. После каждого прикосновения губ к шее Цзян Чэн до боли прикусывает внутреннюю сторону щек, на которых выступил слабый невинный румянец. Дыхание сбивается несправедливо стремительно, словно глава Ордена Цзян пробежал целый километр, не останавливаясь ни на секунду, и у Лань Сичэня внутри всё трепещет при виде тяжело вздымающейся груди. Она обнажилась, когда Лань Хуань стянул верхнюю одежду вниз, вынуждая Цзян Чэна чуть поёжиться от коснувшегося голых участков тела воздуха. А затем он сдавленно издал глухой стон, негромким эхом затерявшийся в тишине комнаты, стоит только Лань Сичэню очертить подушечками пальцев соски. Все тело Ваньиня будто наэлектризовано, и знающий о его чувствительных точках Лань Хуань снова и снова поражается красоте этого человека. Его остро-выраженным чертам лица, которые смягчаются в присутствии Сичэня; его аристократично-светлой коже, которая становится по-очаровательному красной от кипящих в жилах эмоций; его колючему взгляду, что сейчас преисполнен похоти и жажды. Цзян Чэн воистину великолепен — в любом образе, в любых действиях, от макушки до пят и от начала до конца. В нем бушует и кипит жизнь, и Лань Сичэнь счастлив вдыхать её с ним вместе. Моменты, которые они могут разделить на двоих — животрепещущи и бесценны для обоих. Ведь для счастья многого не нужно, разве что благополучие и радость супруга. — Ты не против быть принимающим сегодня? — ласковый шёпот на ухо, обдающий горячим дыханием, буквально сводит с ума. Цзян Чэн из-за бешено спускающихся мурашек по коже невольно сводит ноги вместе, тем самым лишь крепче обнимая Лань Хуаня, прижимающегося к нему всем своим восхитительно-идеальным, черт бы его побрал, телом. — В прошлый раз тебя не особо волновало моё мнение, — тон Цзян Ваньиня язвительный и недовольный, когда он мрачно бурчит в ответ, чуть сильнее покраснев. Но не отталкивает. — Я не против. Но в следующий раз я трахну тебя так, что ты не сможешь ходить без боли в заднице целые сутки. — Конечно, А-Чэн. С нетерпением жду твоей мести, — Лань Сичэнь улыбается, игриво куснув его за тонкую мочку, а затем резким движением ставит Цзян Чэна на ноги спиной к себе. Ваньинь громко шипит, словно рассерженный кот, когда его вжимают лицом в столешницу и бесстыже разводят ноги, вынуждая развратно выпятить задницу. От таких манипуляций кончики ушей главы Цзян пылают алым, а сам он не жалеет ругательств, которые срываются с языка в диком потоке, пока на самом деле вместо настоящей злости он чувствует возбуждение и желание поскорее ощутить Лань Хуаня в себе. Для них довольно привычным делом является смена позиций в сексе, поэтому обоих не очень волнует, кто кого будет брать — по итогу, как бы то ни было, каждый из них останется доволен. Единственное, что Цзян Чэн не любит — процесс растягивания. Слишком долгий, слишком мучительный, слишком неторопливый Лань Сичэнь, который всегда убеждается в безболезненности происходящего, постоянно интересуется, не сделал ли больно, когда на самом деле Ваньинь хочет чувствовать эту боль и оттого нервно кусает ребро своей ладони, спустя время всё-таки ненасытно начиная насаживаться на полные изящества и ухоженности пальцы внутри. Член Сичэня куда больше пальцев, и хотя Цзян Чэн осведомлён об этом как никто другой, временами все равно поражается, как подобный размер способен помещаться в его теле полностью. Стоит только Лань Хуаню скользнуть твёрдо-стоящим членом меж разведённых его же руками ягодиц, провести крупной и влажной от смазки головкой по краям дырочки, словно нарочно дразня А-Чэна, как у того поджимаются пальцы ног и в паху все истерично пульсирует. Прижимаясь к столу животом и почти беспомощно хватаясь за противоположный край руками, Цзян Чэн тяжело выдыхает, уже вспотев от одних лишь представлений, что вот-вот станет с мужем единым целым и наконец позабудет на время о рабочей суете. Но Лань Хуань почему-то не торопится, свободно толкаясь горячим членом между бёдер, касается им белых ягодиц и даже упирается головкой в яйца Ваньиня, из-за чего тот чуть не подпрыгнул и еле сдержал дрожащий стон, будто специально делая эти дерзости в надежде увидеть эмоциональную реакцию Цзян Чэна. Но тот лишь скрипит зубами, терпя сладостную и гнусную одновременно пытку и не собираясь сдаваться первым. В конце концов, Лань Сичэнь уже не в силах ждать сам — крепко удерживает Ваньиня за талию и плавно входит, заполняя его своим естеством целиком, двигаясь практически весь вперёд и до конца, встречая приятную мягкость и узость стенок ануса. Цзян Чэн неосознанно сжимает ягодицы, кусая теперь уже костяшки руки и широко распахнутыми глазами уставившись перед собой. Он привыкает быстро, спустя несколько глубоких толчков, сделанных с осторожностью, но немного рваных, потому что Лань Хуань становится словно опьянен видом перед собой и хочет его всего немедленно и прямо сейчас. И Ваньинь сдавленно вскрикивает, когда Лань Сичэнь внезапно начинает двигаться чаще. Глубже и гораздо жёстче, чем минутами ранее, несмотря на свою прежнюю гиперопеку и заботу о сохранности его пятой точки. Но Цзян Чэну не привыкать, ведь так почти всегда. Кажется, ставить мужа по-собачьи — его любимая поза. Интересно, почему же. «Чертов драгоценный Нефрит Гусу Лань… Если бы твой дядя и остальные знали, какой ты в постели дикий! Никто бы не… аах» Адамово яблоко дергается от внезапного напора, когда шею вдруг плотно облегает светлая прочная лента. Лань Сичэнь стянул её со своего лба секундами назад, чтобы несильно затянуть на шее Цзян Чэна и уверенно потянуть на себя. Его действия, однако, как и всегда осторожны, несмотря на их развратность и некоторую грубость. Ваньинь задыхается больше от эмоций, чем от легкого удушья, и это усиливает реакцию его тела в несколько раз. Тяжело и хрипло выдохнув, он закатывает глаза, когда Лань Хуань сзади быстро и порывисто раз за разом толкается, одновременно шлепая по обнаженной ягодице, из-за чего по комнате разносится звонкий шум удара, а на бледной коже остаётся пылающий отпечаток пальцев. Цзян Чэн толком не осознает, в какой момент из уголка его рта медленно вытекает слюна, нитью расползаясь вниз до подбородка. Сбитое и громкое дыхание Сичэня позади приводит в щенячий восторг, а горячий член глубоко внутри дарит немыслимое наслаждение. Особенно, стоит ему пройтись по чувствительному месту, как Ваньинь просто не в силах сдержать страстного стона и самопроизвольно сводит бедра. Стиснутая плоть в заднице пульсирует невозможно ощутимо и жарко, и рука Лань Хуаня словно сама по себе наматывает конец ленты на кулак и тянет за неё, вынуждая Цзян Чэна запрокинуть голову и чуть расслабить мышцы. В это же мгновение налитая кровью головка вновь проскальзывает до упора. Привычный колючий и яростный взгляд главы Цзян уже сам на себя не похож, неся в себе лишь похоть и желание получить больше, а зубы оказываются болезненно впиты в нижнюю губу. Некогда холодная поверхность стола от напора и веса чужого тела сверху будто стала накалена до предела, и Ваньиню уже бесконечно жарко, в паху все жмётся, горит, ярко реагирует на каждый толчок. — Господин Цзян, я до сих пор не услышал своего имени, — мягкий шёпот на ухо, и пальцы Цзэу-цзюня крепко хватают чужой подбородок, заставляя повернуть голову в его сторону. Цзян Чэн злобно сверкает глазами, хоть и понимая, что находится не в самом выгодном положении для выражения протеста. — Боюсь, вы не заслужили, — он готов гордо вздернуть нос, но держащая лицо рука не позволяет. Лента вокруг шеи сдавливает кадык крепче, почти лишая воздуха, но дышать пока получается. С трудом. — Боюсь, вы слишком требовательны, — Лань Хуань хмыкает, а затем неожиданно напирает с большей силой, накрывая его тело сверху и почти не оставляя свободного пространства между ними. Чувствуя себя нечестно придавленным к столу, который отчаянно затрясся и практически задвигался вперёд из-за активных рывков, Цзян Чэн сердито зашипел: — Я тебе это ещё припомню, Лань Хуань. — Знаю, любовь моя. Ты уже говорил, что собираешься оттрахать меня до боли в заднице, — привычный ласковый тон, сопровождаемый игривым укусом за ушную раковину. — Ты ещё смеешь насмехаться надо мной? — Цзян Чэн едва не заискрился фиолетовым по контуру фигуры, когда краем глаза уловил лукавую улыбку на лице Сичэня. Белые аккуратные зубы скрипнули друг о друга, и Ваньинь нарочно вспыхнул яркой молнией от макушки растрепавшихся волос до самых ступней. Лишь на мгновение, но этого с лихвой оказалось достаточно, чтобы Лань Хуань лишился сил вдохнуть и поражённо замолк. А затем бурно излился внутрь, когда выражение его лица вмиг исказилось в обескураженной и упоительной эйфории. Цзян Чэн хотел, чтобы по нему хорошенько ударило зарядом убийственного тока, но не ожидал, что Сичэнь вдруг кончит от такого. Даже предварительно не вытащив. Аргх! — Грязный извращенец, — Ваньинь дерзко фыркает и отстраняется, позволяя чужому члену с пошлым хлюпом выскользнуть. По-прежнему до конца не осознавший, что случилось, Лань Хуань наконец с трудом выдыхает и расфокусированно наблюдает за тем, как Цзян Чэн бросает взгляд за плечо и дотрагивается рукой до растянутого покрасневшего ануса. Его щеки от легкого чувства стыда готовы налиться тем же цветом, но он вовремя грубо одергивает себя и вновь грозно смотрит на Цзэу-цзюня. А после толкает к столу, насильно усаживая на твердь и внезапно забираясь сверху. Полные недоумения и не полностью отпустившего экстаза глаза расширяются в удивлении, когда Ваньинь опускается сначала на колени, опираясь ими по обе стороны от крепких бёдер, а затем на полуопавший член. — Быстро возбудился снова, или я от тебя живого места не оставлю, — практически хватая мужа за ворот одеяния, агрессивно шипит Цзян Чэн ему в рот. Лань Хуаню даже не верится, что он сам на него сел и действительно просит о продолжении. Они хоть и менялись ролями, но подобного рвения от главы Ордена Цзян всегда было тяжело добиться. Практически невозможно. — Поторапливайся, А-Хуань, — Цзян Чэн хмуро упирается ладонями в чужую грудь, искренне недовольный тем, что Лань Сичэнь почти не раздет, и вынуждает его лечь спиной на стол. Даже будучи тем, кого трахают, Цзян Ваньинь намеревается оставаться человеком, который будет всё контролировать. А уже позволив главе Лань подчинить себя во многом, теперь он желает подчинения от возлюбленного в ответ. И получает. Лань Хуань послушно не шевелится ни единой частью тела, позволяя мужу самостоятельно и неспешно двигаться на его члене, который довольно быстро снова встал— стоило лишь две минуты настойчиво поелозить на нем задницей и потереться собственным членом, чтобы вновь добиться эрекции. Цзян Чэн изнутри до сих пор наполнен его спермой, хоть и большая часть уже вытекла. Остатки ещё есть, причём громко хлюпающие и вынуждающие временами жмурить глаза от того, насколько это непристойно чувствуется и очевидно слышится. Пальцы, с силой стискивающие до этого крепкие плечи Лань Сичэня, в какой-то момент впиваются просто до невозможности крепко, словно намереваясь проткнуть ногтями насквозь. Лань Хуаню и самому сложно сдерживаться; он еле подавляет утробный рык, внезапно двинув бёдрами с напором и особенно глубоко. Цзян Чэн и глазом не успевает моргнуть, как его руки вдруг оказываются скручены у него за спиной, а член внутри начинает таранить его задницу в ускоренном, почти что ненасытном темпе. Будто в Цзэу-цзюня вселился похотливый зверь, и даже злой тон мужа ему больше не помеха. Практически лёжа на вспотевшем теле, которое во второй раз содрогается от оргазма уже через пару минут безудержного вдалбливания в дырку, пылающую от многочисленных толчков и пары шлепков ладонью, Цзян Ваньинь гневно сверкает взглядом и, насупившись, пыхтит. Из ушей и ноздрей едва не валится дым от направленной в сторону Хуаня ярости, но он слишком обессилен, чтобы заехать кулаком ему по лицу. Из горла неожиданно вырывается тонкий стон, полный удовольствия, а мечущие молнии глаза невольно закрываются, когда Сичэнь медленно и лениво входит полностью ещё два раза, наконец доводя свою любовь до долгожданной разрядки. Рвано дыша приоткрытым ртом, словно уставшая от долгих игр собака, Цзян Чэн позволяет себе расслабиться, укладывая голову на твёрдую грудь. Он долго приходит в себя, совершенно не горя желанием шевелить ни единой конечностью. Просто наслаждается легкими прикосновениями чужих пальцев к волосам, пока Лань Хуань бережно обнимает его рукой поперёк влажной от пота спины, а второй мягко гладит по голове, невесомо касаясь кожи и приятно ее массируя. Сейчас им некуда спешить. Их ждёт холодная кровать, остужающая пыл и приводящая к покою; пара по-мальчишески влюблённых поцелуев, пусть и уставших, но полных чувств; и блаженный сладкий сон, разделённый на двоих. И Цзян Чэну совсем необязательно знать, что Лань Сичэнь в течение получаса каждый день наблюдает за его спокойным выражением лица. Спящий Ваньинь кажется ему настоящим ангелом во плоти и выглядит совсем как ребёнок, тихо посапывая и временами очаровательно хмуря густые брови. Лишь его хватка все такая же мертвая, как и в любой другой ситуации — беспрекословно удерживает Цзэу-цзюня рядом всю ночь. Отпускать ни один из них и не думает.