Дисфория

Так всегда. Когда тяжело и плохо никто не приходит и не помогает. И в этот раз будет так же. «Тут опять кого-то выкинуло за борт нормальной жизни.» Чоноп прослонялся весь день по пустой квартире прокрастинировал все дела, спалил ужин, хотел выпить кофе с молоком, сладкий-сладкий, чтобы губы стали липкими, а молоко оказалось прокисшим и некрасиво свернулось на поверхности комками и… это, кажется, было последней каплей. Кружка полетела в раковину, через всю кухню, а он сам полетел в ванную с явным намерением утопиться. Выкрутив на полную краны, он уставился на свое отражение в мутной поверхности зеркала. За шумом воды не так было слышно корчащееся от боли сердце, да собственные мысли, услужливо напоминающие ему о его ничтожности. Губы сами сделались в недовольную кривую. Руки снова обвисли по бокам и мешались, будто они не его вовсе, сил стоять не осталось, и он опустился в ванную, прямо в одежде. Батарея разрядилась настолько, что даже голову на шее не получалось держать. «Какой же я дурак… Зачем вообще… зачем всё это…» Больным бессилием воспоминания пульсировали где-то в затылке и заставляли мысленно орать нецензурными словами. Чоноп пришел к нему и, такой, помявшись в дверях, говорит: «Я просто хотел попросить тебя… вернись, пожалуйста…» А тот лишь рассмеялся в ответ и попросил проваливать. Добавив в след ядовитое «Пожалуйста.» Его в тот момент можно было сравнить со змеей, он стоял и сцеживал свой яд в зеленоватую пробирку, а потом разбил ее о голову Чонопа, и яд этот пропитал одежду и волосы, залился в уши и глаза, мешал слышать и видеть, просочился сквозь кожу и начал разъедать бедную мышцу, гоняющую кровь по телу. Впервые в жизни Чоноп полюбил человека так сильно, что чувствует себя идиотом. Израненным идиотом. Который вот-вот упадет и уснет навсегда от кровоточащих душевных ран. Нет, он вовсе не жалуется, но…. Почему так больно? Они знакомы давно-давно, они друг другу лучшие друзья, но вот в какой-то момент выключатель внутри Чонопа щелкнул, и он увидел весь мир и своего друга в придачу под совершенно другим углом. Даже имя на языке как-то по-другому стало чувствоваться. «Пан Ён Гук…» вытягивая все согласные, проговаривал иногда Чоноп. Первую ‘н’ получалось сказать мягко, так ему больше нравилось и скорее выходило «Панён Гу-ук», что всегда помогало с первого раза угадать обладателю имени, кто именно его зовет. Иногда это перед сном, перед раскрытой дверцей холодильника, перед тем как позвонить ему, перед тем как помастурбировать откинувшись на подушках, перед тем как сесть за курсовую. Очень иногда, в общем. А теперь выговорить это имя стало невозможным, от сдавливающей боли в груди. Только если еле слышно на выдохе. Вода стала заливаться в сливное отверстие, громко хлюпая и Чоноп кончиками пальцев, еле дотягиваясь, закрутил краны обратно. Теперь, во внезапно оглушительной тишине, слышно собственное дыхание и одинокие раздражающие отрывающиеся от крана капли, звонко разбивающиеся о водную гладь. Вода набралась почему-то еле теплая и быстро остыла, но парню было все равно. Абсолютно. Он меланхолично водил рукой по поверхности, приятно пропуская ее сквозь пальцы. Захотелось почувствовать между своих пальцев не воду, а его пальцы. Тонкие, изящные, как у девушки. Он сполз пониже, тяжело выдохнув от мурашек и устроившись поудобнее, явно собрался тут уснуть. Белый кафель раздражал, и он погрузил свои мысли в темноту, закрыв глаза. * За окном дождливо. Ёнгук собирался куда-то по делам, но… «Сыро, протииивно, фу. Не поеду я никуда.» И снова сел у окна продолжать просто пялиться на проезжающие мокрые машины и дергающиеся маленькие листики на деревьях. Когда небо такое серое и тяжелое, совершенно ничего не хочется, разве что повалиться в кровать и посмотреть в телек или почитать какую-нибудь хорошую книгу, впрочем не долго, пока сон не сморит. Вспомнилось вдруг, что его лучший друг в такую погоду все время вытаскивал его гулять. Совершенно не понятно, что прекрасного гулять под дождем, мерзнуть и вдыхать влажный холодный воздух, но потом круто было, таки добраться до дома и болтать о чем-либо. Чоноп странный, иногда Гук откровенно, но беззлобно подшучивал над ним, но с ним было весело и неожиданно, у него никогда не получалось предугадать, что он выкинет. Да, и он иногда помогал дописать очередной текст. Ну как иногда, почти всегда. У Ёнгука была какая-то проблема с окончаниями текстов, а Оп внимательно выслушивал о чем должна быть концовка и за пару строк заканчивал полуторачасовые мучения Гука. И танцует он круто, часто даже его, мужчину в самом соку, заставляет засмотреться на работу его тела. Но… последнее время он стал по-настоящему странным. С какого момента…? Просто вдруг он увидел в глазах лучшего друга, что-то совсем другое. А когда тот потянулся к нему навстречу, а тем более, после мягкого ощущения чужих теплых губ на своих, кажется, Гуку немного сорвало крышу и он отпихнул и заорал на друга, чего никогда, будучи уравновешенным парнем, не делал. Но, теперь на чердаке было пустовато, а между бровей залегла морщина. И чего он так взнервничался? Это ведь его друг, Мун Чоноп, который сто лет его знает, с которым он ни разу до этого не ругался и… который как-то совершенно особенно произносит его имя. Ёнгук, совершенно неправильно и безбашенно прогнал его, выгнал из квартиры и попробовал выгнать из головы, но сейчас, когда успокоился, то остался в растерянности. Вчера или неделю назад, а может сегодня утром, его друг, его лучший друг пришел и, помявшись в дверях, чего тоже никогда не бывало, попросил его вернуться, добавив свое особенное «Пожалуйста.» И что Гук ответил? Откуда в нем столько яда? Ёнгук сидел и напряженно вслушивался в свой организм и сквозь шорох дождя, ему казалось, что внутри прорастают ядовитые грибы. Они растут и растут, на тонких ножках, переплетаются, душат друг друга, умирают, гниют, но вырастают новые и от этого ощущения жутко тошнит. Будто он съел, что-то совсем не то, по сроку годности не то, генетически не то, планетарно не то. А ведь за окном всего лишь прохладное утро конца апреля, что совершенно не вязалось с самоощущением в данный момент. Преодолев себя и плохую планетарность, он отлип от созерцания окна и вышел из дома. Без зонтика. * Стук в дверь. Далекий точнее сказать грохот, будто руками, ногами и головой долбятся в эту преграждающую путь деревяшку, доносился до слуха почти бессознательного парня. А Ёнгук вспомнил, что у него есть ключи, так, на всякий случай, и открыл дверь. У него было сомнение, что вообще есть кто-то дома, ведь такая погода иногда располагает кое-кого к прогулкам. В квартире было тихо, только в открытую форточку влетали особо резкие звуки города и мерно лился шум дождя. Темновато для почти полудня, ведь на улице пасмурно. Даже немного расстроившись, парень встал посреди квартиры. Что-то ему не нравилось в этой тишине, потому он не торопился уходить искать Чонопа на улице. Напряженно прислушавшись, как немного ранее к себе и его внутренней растительности, он обратил внимание на звук, не вяжущийся с общей меланхолично-серой картиной дня: звонкое капание воды. С места, где он стоял, отлично была видна кухня, раковина которой была покрыта непонятными беловатыми разводами, но кран был хорошо закрыт. И двинулся в ванную, которая предложила взору картину, которую он не ожидал увидеть. Хотя, он же уже упоминал, что от его друга можно ожидать все, что угодно, да? Пусть тогда не удивляется тому, что Оп валялся в ванной полной воды в одежде, расслабленно откинув голову назад. Для удобства левая нога лежала на бортике, от второй на поверхности торчало только колено. Скинув с плеч на пол свое влажное пальто, он зашел, зачем-то осматривая белый кафель, будто боясь увидеть на нем разводы крови или прорастающие грибы на тонких ножках. «Эй…» - потрепал Ёнгук парня по холодной руке, которая тут же свалилась с бортика, безвольно повиснув. Оп еле пошевелил головой, чуть приоткрыв глаза, смотря сначала совсем мимо, только потом, не без усилия сфокусировав взгляд на человеке перед ним, который щелкал пальцами перед его лицом. Тонкими изящными пальцами, как у девушки. Чоноп простонал и сполз спиной на дно ванны. Гук уставился на спокойное лицо под водой, закрытые глаза, сомкнутые губы и совершенно точно понимал, что таким он еще никогда не видел своего друга… Своего Чонопа. Волосы обрамляли лицо, ложились на лоб, трогали скулы, как будто им это даже нравится. Захотелось тоже дотронуться до его лица, но он стоял и смотрел на то, как губы становятся тоньше, уголки их уходят в низ, между бровями появляется морщинка. Все тело напрягается, но он не выныривает. Схватился руками за борта ванной, ногами уперся и не выныривает. С крепко сомкнутых губ срывается несколько пузырьков воздуха, лицо так искажает гримаса от усилия над собой и телом, что Ёнгука даже потряхивать начало. «Что ты творишь, чтоб тебя…!» - Гук срывается, опускает руки в, оказывается, ледяную воду, подхватывает Опа под шею и он еще смеет сопротивляться! Но рефлексы взяли свое и Чоноп выпустил весь воздух из легких, начиная захлебываться. Сопротивление, наконец, сошло на нет, и Гук выдернул его на поверхность, где Чоноп тут же судорожно и глубоко начал дышать, кашляя и чихая попеременно. Ёнгук убирал мокрые налипшие волосы с лица и чувствовал, что друга трясет от холода, он слепо хватался за его руку, пытаясь заглотать как можно больше спасительного кислорода. Наконец, получив от него более менее осмысленный взгляд, получил мало осмысленный восклик «Ты не глюк, что ли?» С еле останавливаемым фэйспалмом Гук бегал по квартире и таскал полотенца, укутывая в кокон дрожащего Чонопа, с которого вода лилась ручьем, но он все равно стоял в ванной и не собирался никуда уходить. «Ты что мозги свои переохладил? Ну-ка, живо переодеваться!» - закричал на него Гук, снова закричал. Этот парень выводит его из себя последнее время легче, чем кто-либо. Укоризненно вздохнув, он просто нагнулся и взвалил его тушку себе на плечо и потащил в комнату, стараясь осторожно уронить на кровать и не промазать. Стягивая мокрую футболку с тела, Гук даже не задумался, что делает, а Чоноп не сопротивлялся, да и не помогал, бездействуя, как тряпичная кукла. Только смотрел и даже не верил, что он и правда пришел, что он правда здесь, а не где-то еще. Гук потянулся к пряжке ремня, чтобы стянуть с него мокрые джинсы, но только пальцы дотронулись до металла, Гук осознал, что находится в немного щекотливой ситуации. Чоноп лежит снизу, совсем не сопротивляется, а он его раздевает. Замерев, на какое-то время и побегав глазами по комнате, кровати, по самому телу, по светлой коже, мышцам, выпирающим при вдохе ребрам… Милая ямочка пупка, бедренные косточки… «Бля, я сглотнул. Никто не заметил?» Он собирался отступить, сбегать в другую комнату за одеждой, на кухню за чаем, за еще одним полотенцем или пледом, но Чоноп схватил его руку, и положил ее к себе на живот, над пряжкой. Мягко, длинные ногти немного царапали кожу, до сих пор прохладную, а Оп уже тянул старшего за рукав одежды, тянул за шиворот к себе, ближе, еще ближе, пока их лица не стали так близко, что было видно как у обоих зрачки расширяются. Второй рукой младший пытался приблизить еще сильнее, чтобы почувствовать чужое тепло, ощутить мягкость его губ, которая так удивила его в первый раз. Гук немного нехотя, а по-настоящему просто боясь, повел рукой выше, по кубикам пресса, по груди и, наконец, на шею, на место, где под ладонью учащенно бьется пульс жизни. В голове одного плясал фейерверк, а у второго крутился только вопрос: «Я что делаю вообще?» Но ни тот, ни другой не останавливался, да и не хотел. Поцелуи постепенно углублялись, губы начали немного саднить и припухать, оттого, что Ёнгук целовал жестковато, сразу заявляя права на собственничество. Дело дошло до одежды, кофта с Гука улетела куда-то на пол, пряжка с которой все началось, зазвенела демонстрируя все больше и больше открытого тела, контраст ледяной воды в ванной и теперь горячего близкого тела срывал крышу Чонопу, и он взял инициативу, ведь хотелось большего. Перекатившись и нависнув над старшим, он немного судорожно, будто срываясь от с трудом сдерживаемой страсти, покрывал тело поцелуями, беспорядочно, сильно покусывая кожу или горошинки сосков, от которой так приятно пахло, не чем-то сладким, а тем, чем должна пахнуть мужская разгоряченная кожа. Пальцами младший понемногу отодвигал ткань нижнего белья, а потом и вовсе запустил под нее, ощущая как пульсирует возбуждаемая плоть. Из груди Ёнгука вырвался неудержавшийся стон. Тихий, но заставивший Чонопа закатить глаза от наслаждения и продолжить ласкать. Старший приняв от Опа еще один глубокий поцелуй в покрасневшие губы, положил руки на плечи и надавил, понятно указывая направление движения. Стянув ненужную более ткань, младший припал губами к красноватой головке, беря в рот совсем немного, как будто пробуя на вкус, а старший шумно вдохнул, покрывшись мурашками. Медленно двигая головой, Оп очень хотел, чтобы старший стонал, в голос, очень громко и похотливо, потому мучил темпом, хотя сам уже мало соображал, поглаживая худые бедра. Лидер не выдержал первым и грубовато схватив младшего за волосы, начал сам двигать с нужным ему темпом, приближая себя к разрядке, оставив возможность Опу разве что активнее работать языком. Тело старшего сильно вздрогнуло и в горло полилось горячее и вязкое. Отпустив, дав отстраниться, Гук тяжело дыша с закрытыми глазами, развалился на кровати, совсем не ожидая такого пошлого поцелуя со вкусом его собственной спермы. Что может быть лучше, чем Чоноп сидящий на Ёнгуке и ласкающий сам себя? Постанывая и откидывая голову назад, задевая язычком то один, то другой уголок своих губ, он заставлял немного вымотавшегося старшего снова начать чувствовать пульсирующее внизу живота желание, такое тянущее, больное, но приятное. Оп достаточно скоро кончил, излившись прямо на живот старшему. Тот, приняв пошлые правила игры, провел руками по своему телу и слизал с пальцев сперму. Сначала просто касаясь их языком, а потом погружая их в горячий ротик, имитируя минет. И всё это смотря партнеру в глаза. В этот раз первый не выдержал Оп, но Гук перехватил инициативу: «Я хочу быть сверху…» хрипло и горячо, лаская мочку уха. «Я не удивлен», - Оп откровенно усмехнулся. «Это кто еще должен усмехаться. Ты должен быть удивлен, что я тебя вообще хочу!» Оп немного растеряно посмотрел на друга, а тот уже укладывал его поудобнее на кровать. Дальше все было очень горячо, вязко и крышесносибельно. Медленно, глубоко, так что забываешь, как дышать. Чоноп лежа на животе старался сдерживать крики наслаждения и стоны боли, или наоборот, уже не так важно, а Ёнгук, то медленно, то быстро двигался внутри, сходя медленно с ума, не ожидая, что будет так приятно, узко и горячо. Припадая широкой грудью к спине покрытой капельками пота и надрачивая младшему, отчего тот почти кончал, но в последний момент отпуская и возвращаясь в прямое положение продолжал двигаться внутри горячей попки, доводя младшего до исступления. Тот уже тихо, с крепко закрытыми глазами просил окончить пытку, хоть он мог и сам довести себя до разрядки, но ему больше нравилось, как это делал старший. Они с диким наслаждением слушали стоны друг друга, упивались подскакивающей температурой и ватой в голове, оба понимали, что их теперь вдвоем выбросило за борт обычной жизни, и они порознь не смогут выжить, а вместе утонут еще быстрее. Но зато вместе, это было главным. Откинув голову назад, с зажмуренными глазами Ёнгук кончил, ощутив приятное содрогание мышц, затем, буквально в два счета доводя и партнера до долгожданной разрядки. Рухнув на заляпанную спермой постель, они пытались отдышаться, успевая подумать о том, что они уже не будут звать друг друга просто друзьями.