Монстр

Старый, мерзко шумящий чайник, медленно кипятил воду, с каждой секундой повышая градус жидкости. Синеватая подсветка прибора освещала темную, напрочь прокуренную комнату, одаривая стены мягким, даже немного раздражающим фиолетовым оттенком. Но, кажется, закипает в этом помещении не только водичка. Вереницей бесформенных кучек на полу покоятся снятые недавно ею вещи: у самой двери располагается пуховик, после — шарф и пара перчаток. Она словно специально прокладывала мягкую, слегка влажную от ночного снегопада дорожку для кого-то важного, но неспособного добраться до нее на ощупь. Белоснежные носочки лежали почти у кровати, в то время, когда на тяжелом, советском матрасе, безжизненным тельцем лежала она, и только слегка подрагивающая грудная клетка подавала признаки жизни. Губы раскрыты в безмолвном всхлипе, на глазах стоят слезы, которые вот-вот вырвутся из своего материнского гнезда и последуют в увлекательное путешествие по ледяным щекам. Но, к сожалению, жизнь их продлится недолго — они падут смертью храбрых мокрым пятном на голубой наволочке. Чертова рука, которая беспокоила ее уже добрые пару недель, начала предательски дергаться: сначала мизинец, после — ладошка, а в итоге всю ее кисть будто ломало в какой-то местной конвульсии. Суставы надламывало, а багровая от мороза кожа медленно, но верно, начинала бледнеть. Если задуматься, то эту странную катаклизму можно сравнить с монстром, который медленно пожирает свою жертву, смакуя каждую ее косточку. Он наконец-то пришел. Обжигающий пламенем язык слизывает остатки нервных окончаний, пока цепкие лапы с острыми когтями принимаются за предплечье — острие медленно вонзается в кожу и безжалостно разрывает плоть. Ее губ коснулась улыбка. Ей нравилось размышлять о таком, нравилось преувеличивать свои страдания. Для нее это было неким героином — с каждой дозой становилось все сложнее, но она продолжала. В голову начали ползти противные мыслишки, которые ей не давали покоя уже очень и очень долгое время. Она не могла избавиться от них, тем более, когда находилась тут. Черепная коробка разрывалась, даря острую боль где-то за грудиной. Хотелось кричать. Громко, истошно, до хрипоты. Хотелось, чтобы каждый организм, который когда-либо осмеливался коснуться ее души, почувствовал этот гребаный спазм в груди, скручивающий все средостение. Монстр, тем временем, добрался до заветного — его скользкие пальцы, будто в желе, проникли меж ее ребер, останавливаясь где-то в области сердца. Облизываясь, он осторожно, практически ласково, задел несколько синусов в легких. Ее губы сжались в тонкую линию, а зубы жадно стиснули плоть меж собой. Своеобразный массажист пошел дальше: разорвав плевральную полость, он добрался до десерта. Горячее, пульсирующее сердце своим ритмом будто молило своего обидчика о пощаде. Но вы когда-нибудь слышали о том, чтобы монстры кого-то жалели? Наконец, из ее рта послышались звуки. Сначала это были слегка сдавленные зубами всхлипы, но через несколько секунд они превратились в высокие ноты женского плача. Именно этот звук не переносят многие мужчины, именно этот звук стал неким саунд-треком каждой ночи в этой квартире. Будто по щелчку чьих-то пальцев, ровно без четверти двенадцать, тонкие стены оглушались дикими, полными отчаянья, криками. Рука монстра дернулась вниз, задев пустой со вчерашнего дня желудок, стараясь ногтями прорезать как можно больше мышечной ткани. Теплые, хотя, нет, горячие слезы стекали ручьем по ее лицу, а губы пересыхали все сильнее и сильнее. И, вот, наконец, словно дождавшись освобождения, алая капелька крови просочилась наружу сквозь трещины на некогда нежных губах. Как обычно, монстр оставил ее максимально неожиданно. Поблагодарив за сеанс головной болью, он исчез из комнаты, но, как герой из одной детской повести, обещал вернуться, отставив ее такой беззащитной и слабой, распятой на собственной кровати. Не было сил даже выдохнуть — вся ее энергия, которая осталась у нее после очередного трудного дня, вышла вместе с той красной капелькой, а после нее — последние щепотки желания доживать до завтра. Только бы не проснуться. Только бы.