Когда раздеты до костей, мы так похожи друг на друга

Чувства ушли на второй план. Больше ничего не было. Только тянущая пустота и сплошное разочарование. После злосчастных приключений в Диканьке Николай Васильевич несколько недель хандрил, практически не вставая с постели. Вставал только для того, чтобы взять очередную бутылку вина или сходить в уборную. Жизнь потеряла смысл, превратившись в сплошное существование. Особенно с отсутствием в жизни юного писателя Якова Петровича. Гоголь уже давно признал, что питает к следователю романтические чувства, он знал, что Гуро - его родственная душа, об этом явно намекала татуировка-метка на предплечье с изображением орлиной головы, такой же, как на трости Якова Петровича, однако от этого становилось только больнее осознавать тот факт, что тот его просто продал нечистой силе, чтобы выведать секрет бессмертия. Юный писарь понимал, что ему ничего не светит, что он зря только рвёт себе сердце, однако поделать с этим ничего не мог. Всё уже сделано. Гуро оказался предателем. И Гоголь мечтал отомстить за свои страдания. Ему подвернулся неимоверно удачный случай. На одном из творческих вечеров, когда Николай Васильевич читал вслух несколько своих рассказов из цикла "Вечера на хуторе близ Диканьки", к нему подошла миловидная барышня с просьбой подписать книгу, а на вопрос "Кому подписать?" вдруг обратилась в жуткое существо с горящими ненавистью глазами и огромными чёрными клыками. Это была ведьма, которую тут же изобличили и убили Александр Сергеевич Пушкин и Михаил Юрьевич Лермонтов, пришедшие к Гоголю на творческий вечер. Они предложили юному писателю вступить в тайный орден, который уже несколько десятков лет вёл активную борьбу с тайным обществом графа Бенкендорфа. Гоголь, не раздумывая, согласился, чем заработал себе ужин с одним из самых знаменитых поэтов начала и середины девятнадцатого века. Следующие два года Гоголь посвятил себя подготовке. Он освоил несколько видов огнестрельного и холодного оружия, также изучил несколько заморских видов рукопашной борьбы. Пушкин хвалил его и лично его тренировал для будущих миссий. Как только обучение завершилось, Николай получил свою первую миссию в Астраханской губернии. Необходимо было изобличить и уничтожить ведьму, вырезавшую практически целую деревушку. После, благодаря своим способностям Тёмного, Гоголь смог обезвредить группировку ведьмаков в Петербурге и лишить магических сил юную ведьму из Царскосельского лицея. Александр Сергеевич поражался его способностям и говорил, что они играют ключевую роль в их делах. Гоголь только в третий раз в жизни нашёл людей, которые не высмеивают его припадки, а прислушиваются к ним, стараются помочь, всегда находятся рядом. Первым, конечно, был Яков Петрович Гуро, заинтересовавшийся незаурядным писарем с припадками из Третьего отделения, вторыми были друзья Гоголя из Диканьки. За своими заботами и подготовками к миссиям Николай и забыл, насколько сильно он соскучился по своим друзьям. В Петербурге у него никогда не было друзей, а Диканька стала для него вторым домом за те несколько недель, что он провёл там. Иногда по вечерам Гоголь доставал из потайного ящика рисунки кузнеца Вакулы и долго смотрел на изображения убиенных Чёрным Всадником девушек. Однако не видел писатель в этих рисунках дев. Он видел только руку кузнеца, которая выводила некогда эти линии и завитушки. "Уши маленькие получились, - сказал однажды Вакула, повесив на стену рисунок, - у Параськи при жизни уши были больше". Николай придирчиво осматривал изображение Параськи, уделяя внимание её ушам. Прав тогда был Вакула, при жизни у дивчины уши были больше. Сейчас, конечно, это не так важно. Но всё же... Гоголь вспоминал проведённые в Диканьке недели и понимал, что вряд ли найдётся ещё какое-то дело, которое вернёт его туда. Однако не говори гоп, как говорится... Совсем недавно бывший писарь узрел новое видение: картинки слишком быстро сменяли друг друга, и он смог увидеть только Диканьку, испуганную Василину, дочь Вакулы, церковь, усадьбу графа Данишевского и покойного Александра Христофоровича Бинха, отдающего Гоголю свою шпагу. Очнувшись от видения, Николай так и не смог понять, что он увидел. Однако он понял одну важную вещь: совсем скоро ему придётся вернуться в Диканьку. Возможно, из-за Василины. Совершенно случайно писатель подслушал разговор Пушкина и Лермонтова в коридоре особняка, где их братство собиралось для обсуждения миссий. Они говорили о Полтавской губернии, и Николай не мог не прислушаться. - Вы уверены, что не нужно эту миссию поручать Гоголю? - спросил тогда Михаил Юрьевич. - Всё же он из тех мест, он уже был в Диканьке и знает, что там да как. - Если он узнает, что нам поставили цель уничтожить последнюю живущую там ведьму, его удар хватит, - жарко шептал в ответ Александр Сергеевич. - Он прекрасно знает, что единственная оставшаяся в Диканьке ведьма - дочь кузнеца Вакулы. Он не сможет её убить, я в этом уверен. Он слишком дорожит дружбой с кузнецом. Ещё мы узнали, что и ордену Бенкендорфа поручили убить эту ведьму. Я думаю, этим займётся Гуро. Он тоже был в Диканьке, он знает те места прекрасно. Бьюсь об заклад, что он с превеликим удовольствием снесёт этой Василине голову... Дальше Гоголь слушать не стал, его затошнило от последних слов Пушкина. Он представил, как Гуро с удовлетворением на лице сносит голову маленькой девочке, как ни один мускул не дрожит на его лице в это время, как он заносит клинок, как маленькая голова с длинными косами падает на землю и катится к забору. От яркости увиденной картинки Николаю стало дурно, и он поспешил покинуть и коридор, и даже особняк братства. Решение созрело в голове молниеносно. Нужно срочно ехать в Диканьку. Нужно уберечь Василину. Любыми способами. * * * Гоголь мысленно благодарил Лермонтова за безумные часы обучения верховой езде, когда Михаил Юрьевич безжалостно заставлял юного писателя скакать по сотне вёрст, не жалея ни человека, ни лошади. Сейчас, когда Николай на всех парах скакал из Петербурга до Диканьки, он понял, что те мучения на ипподроме вознаграждаются прекрасной подготовкой писаря. На перекладных писатель даже не думал, где ему найти других лошадей. Он соскакивал со своей, перепрыгивал на следующую и скакал так до следующей перекладной, чтобы снова так же стремительно сменить лошадь. Вёрсты сменяли одна другую так быстро, что мужчина даже не мог прочесть, сколько ему оставалось до Полтавской губернии. Поспать ему удалось за три дня только один раз на одной из перекладных, где был постоялый двор, там же юный писатель и поел впервые за трое суток, а затем продолжил свою нелёгкую дорогу. В Диканьку он прибыл на пятый день своей дороги. Дабы не привлекать внимание крестьян и новой власти, Гоголь спешился и вошёл в деревушку сразу со стороны дома кузнеца. Вакула уже вовсю работал в кузне, так что найти его не было такой уж трудной задачей. - Вакула! - Гоголь оставил лошадь у забора, а сам кинулся к мужчине. - Николай Васильевич! - кузнец отложил свои дела, увидев писаря. - Рад видеть Вас! - Я тоже рад. - С чем пожаловали? - С вестями. Плохими вестями. - Что случилось, Николай Васильевич? - Я ехал сюда так быстро, как мог. Я хотел сказать тебе очень важную вещь. - Говорите, Николай Васильевич, не томите! - Твою дочь хотят убить... - Как..? - Вакула даже сел от такой немыслимо плохой новости. - Я не смогу сейчас всё рассказать, это слишком долго. Расскажу вкратце: Яков Петрович Гуро, надеюсь, ты его помнишь, состоит в Тайном обществе, которое ищет секрет бессмертия. Я же состою в братстве, которое ведёт активную борьбу с орденом Бенкендорфа, в коем состоит Гуро. И обоим братствам дали одно задание: убить Василину, последнюю оставшуюся в Диканьке ведьму. Убить твою дочь, Вакула. - Тогда зачем Вы здесь, Николай Васильевич, раз Вы состоите в одном из братств? - кузнец нахмурился, подозревая неладное. - Я не могу допустить, чтобы Василину убили. Я не знаю, как это объяснить. Я, видимо, просто слишком сильно к вам привязался. Я слишком сильно люблю тебя и твою дочь, чтобы позволить своему братству её убить. А ордену Гуро - тем более. Я приехал, как можно скорее, чтобы защитить её. Ведь твоя дочь в одно время дважды спасла мне жизнь. - И что же Вы хотите сделать для этого? - Всё, что в моих силах. Я попытаюсь защитить её любыми средствами. Я не могу тебе обещать, что я спасу её, ведь Гуро очень коварен, да, и Пушкин не из робкого десятка. Они придумают всё, что угодно, лишь бы уничтожить её. Нам нужно придумать план. Но для начала ты должен мне поверить, что я не желаю ей зла и что не подослан своим братством убить её. - В нашем доме не принято лгать, насколько Вы помните. Однако Василина может распознать чужую ложь, она поймёт, говорите ли Вы правду, Николай Васильевич, - Вакула повернулся в сторону дома. - Доня, выйди ко мне! - громогласно крикнул он. Из-за двери выбежала светловолосая девочка. Гоголь заметил, что она практически не изменилась за два года, только немного подросла. - Тятя, что-то случилось? - всё тот же милый голосок. - К нам приехал Николай Васильевич Гоголь. Ты же помнишь господина дознавателя? - Конечно! - увидев мужчину, девочка обрадовалась, подбежала к нему и крепко стиснула в своих объятиях, отчего писатель поперхнулся воздухом, но девчушку в ответ обнял. - Здравствуйте, пан Гоголь! Я так Вам рада! - Я... тоже рад... Василина... - Вы надолго к нам? - девочка подняла голову и посмотрела своими невинными серыми глазами в ясно-голубые глаза Гоголя. - Даже не знаю, как тебе сказать, - Николай перевёл взгляд на Вакулу и по его глазам понял, что тот дозволяет ему рассказать всё то, что он только что рассказал ему, - Василина, я приехал сказать, что тебе угрожает опасность. Очень влиятельные люди хотят тебя убить из-за твоего дара. Но я не могу им позволить это сделать, потому и приехал сюда. Я хочу тебя защитить. Ты веришь мне? Зрительный контакт не прерывался, серые глаза внимательно изучали голубые, будто проникая внутрь головы и копошась в мыслях писателя. - Я верю Вам, пан Гоголь, - наконец, произнесла девочка, и Николай облегчённо вздохнул, - Вы правда хотите защитить меня. - Ты позволишь мне защищать тебя? - Конечно, пан Гоголь! Вот только что скажет тятя... - Как Вы собираетесь остановить Гуро? - спросил у писаря Вакула. - Если честно, я пока ещё не знаю. Я даже не знаю, как буду защищать Василину. Но у меня есть несколько идей. Первая - это отвезти твою дочь в Петербург и спрятать у себя дома. Однако же я не знаю, какими методами и средствами пользуются моё братство и орден Гуро, чтобы искать ведьм, но они их находят практически в два счёта, так что везти Василину в Петербург равносильно тому, когда я предложил отвезти семь девушек на верную погибель на хутор. Оставлять Василину в деревне тоже опасно, Гуро знает, где вы живёте. Остаётся только последнее - скрыться где-то вне Диканьки, лучше всего в поместье Данишевских, пока Гуро и Пушкин не уедут отсюда. Это пока единственное верное решение. Даже в лесу пережидать будет слишком опасно, они могут его прочесать вдоль и поперёк. А на хутор я вообще идти боюсь, стоит признаться. После того, что я натворил, я туда ни сам не пойду, ни других не пущу. - Поместье, с тех пор как вы уничтожили Чёрного Всадника, так и стоит нетронутым, - сказал Вакула, - туда никто не ходит. Боятся. Вдруг Всадник вернётся. - Кажется, это то, что нужно. Если ты не против, Вакула, то мы соберём с Василиной всё необходимое и сейчас же отправимся в поместье. Яков Петрович и Александр Сергеевич могут прибыть в любое время. Я должен спрятать Василину и уберечь её, пока наши гости из Петербурга не уедут обратно. - А что же мне сказать господам, когда они явятся за доней? - У тебя в живых остались родственники? - Да, жива мать, Солоха. Она живёт под Киевом. - Тогда скажешь им, что отправил свою дочь неделю назад к своей матери погостить. Может, это хоть как-то усыпит их бдительность. По крайней мере, заставит их покинуть Диканьку. Думаю твоей матери ничего не грозит, они точно не поедут проверять. Хотя, возможно, я плохо знаю Якова Петровича и Александра Сергеевича. - Я соберу вам харчей на несколько дней, - схватив мешок, Вакула ушёл со двора. - Пан Гоголь, - до этого молчавшая и внимательно слушавшая разговор взрослых Василина дёрнула мужчину за край крылатки. - Да? - Почему меня хотят убить? Потому что я ведьма? - Да, малышка, именно поэтому, - Николай ощущал себя не в своей тарелке, особенно рядом с девочкой. - Ведьмой быть плохо? - Нет, что ты. Ведьмой быть хорошо, просто не всем нравятся ведьмы. - А Вы же такой же, как я, да? - Откуда ты знаешь? - Я чувствую. Чувствую в Вас силу Чёрного Всадника. - Да, я в какой-то степени ведьмак. Как ты. - Может, мы сможем дать отпор тем, кто хочет убить меня? - Не знаю. Я не уверен, что смогу. Защитить тебя смогу, но уничтожить охотников на тебя - нет. - Тогда попробуем их просто остановить? - Да... попробуем... Василина снова прижалась к мужчине, обнимая его, а Гоголь почувствовал, что стало слишком душно, несмотря на прохладу и лёгкий октябрьский ветерок. Прикосновение девчушки вызвало новый припадок, из-за которого Николай внезапно рухнул на землю, кашляя и задыхаясь. Василина, испугавшись, села на колени подле писаря и подложила ручки под его голову, ожидая, когда он придёт в себя. Она ещё не видела его припадков, но чувствовала, что это не так опасно, как кажется на первый взгляд. Николай оказался в церкви Диканьки. Поначалу вокруг было темно, но затем картинка прояснилась. Он увидел сжавшуюся от страха под иконой Марии Магдалены в углу Василину. А неподалёку от неё дрались на шпагах трое мужчин. Гоголь признал самого себя (действительно, кто же ещё носит столько чёрного?), Якова Петровича в его неизменном красном пальто и Александра Сергеевича, его бакенбарды только слепой и не увидит. Николай отчаянно отражал атаки наступавших на него мужчин. Вот ему удалось ударить рукояткой своей шпаги Пушкина, и тот рухнул без сознания на деревянный пол. Гуро дрался, как лев, продолжая наступать. В его глазах плясали ярость и предвкушение от выполненной миссии. Издав что-то наподобие боевого клича, следователь вонзил клинок в живот Гоголя и небрежно оттолкнул скорчившееся от боли умирающее тело писаря, подходя к Василине. Николай резко очнулся и часто задышал. Он лежал в кузнице Вакулы около печи, а под головой он ощутил две маленькие тёплые ладошки. - Пан Гоголь, - на мужчину смотрела пара испуганных серых глаз, - Вам плохо? - Нет, уже всё хорошо, - отдышавшись, Гоголь сел, держась за голову. - Вы что-то увидели? - Да, я дрался с теми, кто хочет тебя убить. - И что случилось? - Убили меня. - Но ведь этого не случится, верно? - Верно... не случится... * * * Вакула вернулся через час с наполненным до отказа мешком. Николай заверил его, что Василине ничего не будет грозить, пока она с ним, мужчины договорились, что если Гуро или Пушкин заявятся в Диканьку, то кузнец тут же отправит им голубя в усадьбу. После Вакула лично сопроводил писаря и девочку к особняку Данишевских и, убедившись, что им не будет ничего угрожать, по крайней мере, пару дней, ушёл обратно в деревню. Гоголь подсчитал, что за Василиной могут приехать через два-три дня. За это время он должен придумать план, как защитить маленькую ведьмочку от охотников. В особняке, несмотря на то, что два года никто не жил, было всё так же уютно, только немного пыльно. Василина с помощью магии смогла привести одну из спален, судя по всему, принадлежавшую Алексею и Лизе, столовую и уборную в порядок, убрав пыль, грязь и паутину. Дабы скрасить долгие часы скуки, Николай разобрал библиотеку Данишевских, нашёл несколько приемлемых для девочки книг, и весь оставшийся день он учил её читать. К наступлению ночи Василина уже могла читать по буквам, настолько способной она оказалась. В библиотеке оказалась и последняя книга ненавистной Гоголем поэмы. Рука, держащая книгу, дрогнула над ярким пламенем камина, однако пощадила это злосчастное творение на этот раз. Пусть хоть один экземпляр останется. На память. Спать они легли вместе. Гоголь не мог оставить малышку одну, мало ли что может случиться. И сама Василина не могла заснуть без Гоголя, о чём ему сразу и сказала. Первая ночь прошла спокойно. Утром Николай проснулся раньше, но встать и уйти не смел. Он лежал на своей половине огромной кровати и смотрел на свернувшуюся в клубочек спящую девочку. И как только в этой малышке умещается вся та магия, делающая её практически непобедимой? Писатель не мог этого понять. Хотя он как-то хранит в себе магию Лизы, ту, что она отдала, спасая его от верной гибели. Но использовать её не может. Он много раз пытался, но ничего не вышло, и Гоголь понял, что он всего лишь сосуд для магии. Он может её хранить для других, но не использовать. Это знание Николай хранил, как магию Лизы, ревностно и надёжно. Никто об этом не знал, даже вездесущий Яким или любознательный Пушкин. Мужчина протянул руку, чтобы убрать с лица спящей малышки мешающую прядь волос, как вдруг его отбросило на спину, и он лишился чувств. Николай видел себя, сидящего на полу, израненного, ослабленного, но отчего-то удовлетворённого. Рядом с ним с одной стороны стояла Василина и обнимала за шею, с другой стороны сидел на коленях Гуро. Левый рукав его рубашки был закатан, а на коже красовался огромный багровый ожог. На том самом месте, где должна быть метка родственной души. Одно видение сменилось другим. Он снова видел тот самый потайной подвал под усадьбой Данишевских, только там было темно. Возле одиноко и тускло освещающего кусочек стены факела стоял, прислонившись к стене, Александр Христофорович Бинх. Гоголь попытался к нему подойти, но Бинх выхватил шпагу и бросил её в мужчину. Шпага со звоном упала на каменный пол, так и не долетев до цели. Лучи солнца проникли в спальню и разбудили Василину. Та повернулась на спину, потянулась и открыла глаза. - Вы не спите, пан Гоголь? - спросила она, легко касаясь чёрных, как смоль, волос и видя, что писарь очень тяжело дышит. - Не сплю, - просипел Николай, чувствуя сильную нехватку воздуха в лёгких, и открыл глаза, - доброе утро. - Доброе утро. - Василина, я никуда не уходил ночью? Ты не обратила внимание? - Если бы Вы ушли, я бы проснулась. Вы никуда не уходили. - Слава Богу. Хоть ночью мои видения меня уже не трогают. Не особо приятно просыпаться после очередного кошмара и видеть признаки ночной прогулки на своих ступнях. - Может, Вы просто боитесь оставлять меня одну? - И это тоже. - А сейчас вы снова что-то видели? - Видел. Василина не стала расспрашивать подробности, подумав, что её защитник и так переживает по этому поводу. Через некоторое время они поднялись, оделись, позавтракали и даже вышли на короткое время на свежий воздух. Погода со вчерашнего дня не изменилась, было всё так же прохладно и ветрено. Гоголь ёжился от холода, зарываясь в свою потёртую крылатку, а вот Василина, бережно закутанная Гоголем в шерстяной платок, совсем не ощущала дискомфорта от погоды. Прогулка подействовала на писаря отрезвляюще, под конец он воспрял духом и даже на время забыл, что они находятся в смертельной опасности. Прогулявшись по саду, парочка вернулась в дом, где Василина продолжила учиться читать под присмотром своего наставника. К концу второго дня девочка уже читала по слогам, а Николай искренне радовался её успехам и ненароком подумывал, а не давать ли ему в Петербурге частные уроки, ведь с Василиной вон как складно выходит. Вторая ночь, к удивлению писателя, тоже прошла спокойно. Он никуда не ходил, ему не снились кошмары, видений тоже не было. С одной стороны, это радовало, с другой же - настораживало. Конечно, он думал, что, возможно, магия Василины как-то оберегает и его, но спрашивать об этом маленькую ведьму не решался. Утром их обоих разбудил тихий, но настойчивый стук в стекло. Это был голубь от Вакулы. Птица принесла листок бумаги, на которой красивым для кузнеца почерком было выведено несколько слов: Гуро уже здесь. Пушкин тоже. Не выходите из усадьбы. Вакула. - Это тятин почерк, - произнесла Василина, когда Николай отдал ей листок и она смогла прочесть написанное, - они же не придут сюда? - Не хочу тебе лгать, малышка, - ответил Гоголь, - они могут сюда прийти. Возможно, даже придут. Поэтому нам нужно уничтожить следы своего пребывания здесь и спрятаться. - Убрать следы я смогу, но где нам спрятаться? - Потайной подвал вполне подойдёт. Только там холодно, даже слишком. Нужно утеплиться. Порывшись в гардеробах, писатель нашёл шубу Лизы и пальто Алексея и счёл, что этого будет достаточно. - Поешь сейчас, чтобы мы могли спуститься в подвал налегке, - сказал Гоголь, набрасывая пальто прямо поверх своей крылатки. - А Вы не будете? - Я не голоден. Ешь всё. Возьмём только воду. Как только Василина поела и вернула на свои места пыль, паутину и грязь, чтобы уничтожить следы их пребывания в усадьбе, Николай прикрепил на ремень флягу с водой, закутал девочку в шубу Елизаветы Андреевны, подхватил её на руки, а затем открыл потайной ход за камином и спустился в подвал, где были убиты Алексей и воскресшая мавка Оксана. Как только камин встал на место, в глубине подвала зажёгся сам собой одинокий факел, и Николай устремился к свету. Ему было неуютно в темноте, к тому же, он не хотел лишний раз волновать Василину. - Нам придётся какое-то время побыть здесь, - Гоголь уселся под горящим факелом на пол и устроил комок из шубы, внутри которого сидела девочка, на своих коленях, - как только Гуро и Пушкин уедут, мы выйдем и сразу же найдём твоего отца. - Всё же будет хорошо, правда? - маленькая ручка коснулась упавших на глаза чёрных волос. - Всё будет хорошо, - Николай и сам не верил в это, и обнадёживать девочку не хотел, однако слова сами вырвались вопреки желанию писателя. Сидеть в темноте было немного жутко и, в то же время, довольно скучно, потому и мужчина, и девочка довольно быстро задремали. Гоголь для большего удобства обхватил руками шубу, прижимая Василину к себе и сгибая в коленях ноги, дабы девочка не упала во сне на пол. Василина ткнулась носом в застёгнутый наглухо чёрный пиджак, вдыхая запах писателя, и погрузилась в сон, а вслед за ней последовал и хозяин пиджака. * * * Гуро совершенно не был в восторге от того факта, что вместе с ним в одном экипаже едет великий поэт Александр Сергеевич, но выбирать не приходилось. У них обоих одна миссия, пришлось объединиться. Естественно, в своих отчётах они и не упомянут то, что действовали вместе, однако, возможно, то, что они вместе, поможет им совладать с ведьмой. Яков Петрович знал, что Василина - сильная ведьма. Он убедился в этом дважды. В первый раз он прекрасно видел, как она призвала дождь, который погасил огонь, в котором бунтующие крестьяне собирались спалить Николая Васильевича, считая его вурдалаком и ведьмаком. Он так же прекрасно помнил, как она обожгла лицо ведьмы Марии, чтобы отвлечь её от Гоголя, который впоследствии нацепил на неё тот злосчастный обруч. Поэтому не было странным то, что не Гоголь сейчас ехал вместе с ним в одном экипаже, а один из его лучших петербургских друзей. Пушкин демонстрировал полнейшее безразличие по отношению к Гуро, предпочитая сидеть, уткнувшись взглядом в книгу. Судя по обложке, а Яков Петрович мало когда ошибался, это были знаменитые гоголевские "Вечера на хуторе близ Диканьки". Удивительно, что писарь запомнил прощальную фразу следователя и даже использовал её в своих произведениях. Она действительно звучала неплохо. Яков Петрович всегда умел построить предложение так, чтобы обезоружить оппонента уже с первых слов. Мысли всё больше и чаще начинали крутиться около Гоголя. Как так получилось, что именно этот человек был предназначен Гуро в качестве родственной души? Неужели это жестокая шутка природы? Он младше на пятнадцать лет, он вечно испуганный и закомплексованный мальчишка, зарывшийся в пучину своих видений и страхов и, порой, даже не отличающий сон от яви. Но было в нём что-то родное, что-то своё, что-то неуловимое, но такое притягательное. Да и внешность молодого человека, по меркам самого Гуро, соответствовала ожиданиям. Яков Петрович не раз ловил себя на мысли, что хочет снять перчатку и погрузить свои пальцы в эти смоляные вихры, перебирать пряди и, наконец-то, убрать их с лица, чтобы были видны бледные, лишённые румянца щёки, пронзительные глаза цвета летнего утреннего неба в обрамлении длинных чёрных ресниц, греческий нос с небольшой горбинкой, которую всё время хотелось поцеловать и посмотреть, будет ли Николай от этого морщиться или нет. Нет, всё же природа угодила Якову Петровичу, подсунув в родственные души это странное, но такое робкое и красивое существо. Возможно, он поспешил с выводами, когда думал, что родственные души - всего лишь миф для одиноких людей, так и не нашедших свою любовь. Гоголь всегда был рядом, он следовал за Гуро везде и всюду, он готов был броситься за ним в огонь, он страдал после мнимой кончины своего наставника, и Гуро это прекрасно ощущал на себе. Любое отклонение в настроении своей родственной души он ощущал настолько остро, что становилось даже неуютно, особенно когда Гоголь несколько недель после происшествий в Диканьке, кроме апатии, больше ничего не испытывал. Тогда Яков думал, что сам впадёт в депрессию, если бы не резко возникшее желание Николая писать. А затем и вовсе возник настолько широкий спектр эмоций, что следователь потерялся в нём и вскоре успокоился. Его родственная душа жила просто прекрасно, не вспоминая о нём. Значит, так и должно быть. Недавнее потрясение Гоголя перевернуло жизнь Гуро. Ему поручили поехать в Диканьку, найти ведьму Василину и как можно скорее убить её. Яков понимал, что, возможно, не сможет убить ребёнка, хотя принципы есть принципы, а долг есть долг. Только вот необъяснимые паника и страх не отпускали его, пока он не понял, что это на самом деле испытывает Николай. Где теперь юный писатель, следователь не знал, он будто исчез, но его эмоции всё же выдают его. И до сих пор не потемневшая метка на предплечье в виде гусиного пера, воткнутого в чернильницу, говорила о том, что с его родственной душой всё в порядке. Всё чаще закрадывалась в голову Гуро мысль, что нужно найти Гоголя и поговорить с ним. Обсудить их проблему. Возможно, он поймёт хоть что-нибудь. А если не поймёт, то просто прижать его к себе и поцеловать так, что он больше не посмеет сказать "нет". - Приехали, Яков Петрович, - голос Пушкина вывел следователя из оцепенения, - Диканька. Гуро распахнул дверцу экипажа и вышел на залитую уже не греющим солнцем лесную поляну. - До Диканьки ещё полверсты идти, Александр Сергеевич, - хмыкнул мужчина, опираясь на свою трость. - Никто не должен видеть нас, - ответил поэт, надевая перчатки и поправляя цилиндр, - хотя с Вашими импозантными нарядами эта миссия будет благополучно провалена. - Если это нужно для дела, то я могу сменить пальто. - Уж будьте так любезны. Скрипя зубами от негодования, Яков скрылся в экипаже, снял своё любимое красное пальто и надел чёрное, однако красное не оставил, повесив его на руку и вывернув наизнанку, дабы оно не привлекало внимание. - Уже лучше, - усмехнулся Александр Сергеевич, глядя на новый образ следователя. - Теперь можем выдвигаться. Насколько я понимаю, нам нужен кузнец Вакула? - Да. Василина - его дочь. Мужчины, оставив экипаж в лесу, направились в сторону деревни. Всю дорогу они молчали, не считая нужным говорить друг с другом даже о чём-то отстранённом. Уже в Диканьке они узнали, где живёт Вакула, и вот они уже стоят перед суровым кузнецом. Пушкин восхищённо смотрел на персонажа одного из рассказов Гоголя, который словно выпрыгнул из книги, Гуро же проявлял полнейшее безразличие. Вакула произнёс заранее заготовленную Гоголем легенду о Солохе, заставив господ из Петербурга ненадолго стушеваться, однако Яков Петрович изъявил желание устроить обыск в Диканьке и на хуторе, дабы убедиться, что девочка нигде не прячется. Этот приём не оказал эффекта, Вакула остался бесстрастным к словам мужчины, и тот на мгновение подумал, что, возможно, это и правда. Но убедиться всё же стоило, и для этого он отправился договариваться с новой властью Полтавской губернии. * * * - На Вашем месте, Николай Васильевич, я бы не сидел на холодном и мокром полу, - Гоголь сквозь сон услышал до боли знакомый голос и резко открыл глаза, - ещё ненароком застудитесь. У противоположной стены стоял не кто иной, как Александр Христофорович Бинх собственной персоной. - Ал-лекс-сандр Х-христоф-форович... - от волнения писатель начал заикаться, - Вы? Живы? - Увы, но нет, - интонация из ехидной вдруг резко стала печальной, - похоже, я теперь заменяю Вам Оксану. Насколько я помню, она часто приходила к Вам в видениях. - И не в видениях т-тоже... - Что же Вы здесь делаете? Да ещё и с дочерью кузнеца Вакулы? - Ей грозит опасность. В Петербурге считают её опасной, потому что она ведьма. Её хотят убить. Я не могу этого допустить. Потому мы вместе прячемся. Яков Петрович уже здесь, он ищет её. - О Якове Петровиче я уже знаю, - Бинх кивнул, - с ним приехал ещё один господин с довольно большими бакенбардами. - Александр Сергеевич Пушкин. Ему тоже поручили, видимо, убить Василину. Несмотря на то, что они оба из разных тайных орденов, работать решили на этот раз вместе. - Вы же понимаете, что Вам долго здесь сидеть не придётся? - Что Вы имеете в виду? - Гуро прекрасно знает об этом тайном подвале. Если он задастся целью переворошить всю Диканьку, поверьте, здесь он точно не забудет поискать. Гоголь, ошарашенный словами Бинха, медленно, чтобы не разбудить Василину, поднялся, поудобнее перехватывая комок из шубы одной рукой. - И что же делать? - Только бежать. Можете спрятаться в церкви или вернуться в Диканьку. Здесь оставаться опасно. Гуро не идиот, догадается, что здесь недавно кто-то был. Он знает, что Вы здесь? - Нет, никто, кроме Вакулы, не знает. Но он не скажет. - Да, я помню его странную преданность Вам, Николай Васильевич. Она меня в то время и поражала, и раздражала. - А Вы ничуть не изменились, - Гоголь смог себя заставить улыбнуться. - Конечно, я же мёртв, - продолжал иронизировать бывший начальник полиции. - Идёмте, господин дознаватель, я буду Вас сопровождать. Воспрявший духом писатель подошёл к Бинху и даже попытался коснуться его руки. Попытка увенчалась успехом, он был вполне осязаем. - Соскучились по мертвякам, Николай Васильевич? - хмыкнул Александр Христофорович и призывно махнул рукой, уходя куда-то во тьму. - По Вам соскучился, - тихо ответил Гоголь, но Бинх его услышал и еле заметно улыбнулся. Мужчина вывел Тёмного и продолжавшую спать на его руках ведьму к какому-то лазу, пройдя который, согнувшись в три погибели, они оказались снаружи. На свежем воздухе было теплее, чем в подвале, и Гоголь даже осознал, насколько в том подвале был спёртый и влажный воздух. Лёгкие насытились холодным и приятным лесным воздухом, в нос ударил запах осени. - Не стоит задерживаться, Николай Васильевич, - Бинх двинулся в сторону деревни, писатель устремился вслед за ним. - Вы же понимаете, что встреча с будущими убийцами девочки неизбежна? - Они не станут убийцами Василины, - решительно ответил брюнет, - я об этом позабочусь. За Василину я готов убивать сам. - Что, неужели убьёте свою родственную душу? - Бинх скривил губы в ухмылке. От неожиданности Гоголь остановился. - От-ткуда Вам из-звестно это? - чёрт бы побрал эту способность начинать заикаться при волнении. - Я видел метку на Вашей руке, когда Вы соизволили покинуть нас после встречи с Вием. Тут даже идиот догадается, кто Ваша родственная душа. Собственно, тогда все, кто был знаком с Гуро, и догадались. Но молчали. От греха подальше. Николай продолжил идти, ведь времени и так было мало, незачем было останавливаться по пустякам. - Так Вы не ответили. - Да, и Якова Петровича убью, - всё так же решительно ответил писатель, - я не смогу принять тот факт, что моя родственная душа совершила детоубийство. - А убьёте как, голыми руками? - Бинх словно издевался над бедным юношей, который в порыве страха и отчаяния совершенно забыл обо всём, даже о том, что нужно взять хоть какое-то оружие. - Нет, но я что-нибудь придумаю. - Пока будете думать, возьмите это, - Александр Христофорович резко развернулся и протянул Гоголю свою шпагу и прикреплённый к её ножнам пояс. - С-спасибо, - Николай принял такой неожиданный, но нужный в данной ситуации подарок. - Видите, какой Тесак оказался предусмотрительный, раз захоронил моё оружие вместе со мной? Гоголь только сдавленно кивнул. Уже через несколько минут двое мужчин, мертвец и Тёмный, стояли у входа в церковь. Недалеко виднелось кладбище. Николай даже мог поклясться, что отчётливо видит крест, под которым похоронен Бинх. - Мне туда ход закрыт, - Александр Христофорович повернулся к писателю. - Идите туда и не высовывайтесь, пока господа не уедут. В противном случае обнимать так нежно уже будете труп этой девочки. И будьте осторожны. Пока ещё я не горю желанием встретить Вас на том свете. - Я постараюсь не умереть, - тихо ответил Гоголь. - Девочка, конечно, создаёт препятствие, но я попробую как-нибудь, - не заканчивая фразу, начальник полиции подлез где-то сбоку и обхватил руками худощавое тело, прижимая к себе. Как ни странно, это объятие успокоило Гоголя, заставило почувствовать, что он не одинок. - Удачи, Николай Васильевич, - разомкнув объятия, Бинх отдал честь и исчез. Николай, ответно отдав честь в пустоту, развернулся, открыл тяжёлую дубовую дверь и скрылся в церкви. - Попался! - дьявольски усмехнулся стоявший за деревом Яков Петрович, потирая руки одна о другую. * * * Василина проснулась от духоты. Ей стало жарко в шубе Елизаветы Андреевны, и она начала выбираться из неё. Избавившись от жарких мехов, девочка встала и огляделась. Церковь, в которую ходила вместе с отцом сызмала, она узнала сразу. - Пан Гоголь, - Николай, сидевший рядом с шубой, встрепенулся, - почему мы здесь, а не в усадьбе? - Я подумал, что здесь будет безопаснее, - ответил писатель. - Ой, а откуда у Вас меч? - Это шпага Александра Христофоровича Бинха. Он мне её одолжил на всякий случай. - Но ведь он умер! - Он пришёл ко мне в видении, - Гоголь решил не объяснять малышке, каким образом Бинх пришёл к нему и как привёл сюда, девочка и так напугана сложившейся ситуацией. Василина кивнула, а затем села рядом с брюнетом, подлезла под его руку и устроила голову на его коленях. - Как Вы думаете, когда мы сможем перестать прятаться? - Думаю, уже скоро, - мужчина положил руку на маленькое плечико и ободряюще сжал. - Ты голодна? - Нет, а Вы? - Я тоже нет. - Но Вы не ели целый день! - Я это как-нибудь переживу. Я могу не есть и по несколько дней. - И это очень пагубно отражается на Вашем и без того ослабленном организме, Николай Васильевич, - в проёме между иконами появился смеющийся Яков Петрович. - Какой пассаж, господа! - Сиди тихо, Василина, я разберусь, - прошептал Гоголь, медленно поднимаясь на ноги и кладя руку на рукоятку шпаги. - Неужели так рады меня видеть, что язык проглотили? - Гуро усмехнулся, рассматривая писателя и еле скрывая радость от этой встречи. Он, конечно, не так её себе представлял, но всё же был рад увидеть своего писаря, пусть даже в гневе, но живого и пока что невредимого. Мужчина оценивающе осмотрел боевую стойку. Профессионально, ничего не скажешь. Мальчишку хорошо натаскали за два года. Неужели и со шпагой умеет обращаться? Необходимо проверить данные навыки. Метку на предплечье начало немного припекать. Она как будто призывала отказаться от затеи проверять, способен ли Гоголь держать в руке шпагу и орудовать ею. Однако Яков демонстративно не обращал внимания на это. - Признаться, не ожидал увидеть Вас здесь снова, - следователь начал двигаться немного в сторону, отмечая, что Гоголь движется вслед за ним, постоянно находясь к нему лицом и закрывая собой Василину. Очень умный ход. И показывает, что не боится, и, в то же время, готов к бою. - А я Вас ожидал, - последовал незамедлительный дерзкий ответ. - Я знаю даже, зачем Вы здесь. И знаю, что с Вами Александр Сергеевич. Выходите, господин Пушкин, нечего прятаться! Поэт, повинуясь зову, вышел из тени. Николай видел его краем глаза, потому отступил на пару шагов, закрывая Василину полностью. - Я не отдам вам Василину, - продолжил Гоголь, чувствуя, что страх куда-то вдруг пропал, - только через мой труп. - Это можно устроить, - Гуро достал свой верный клинок из трости. Он, конечно, не хотел этого делать, однако дерзкий мальчишка явно провоцировал его на драку, это было заметно по блеску в голубых глазах и неимоверном желании защитить маленькую ведьму. И далась она ему... - Николай Васильевич, я не могу с Вами драться, - попытался воззвать к совести Пушкин, - мы с Вами на одной стороне. - Если Вы собираетесь убить дорогого мне человека, то нет, Александр Сергеевич, мы не на одной стороне. Никто из вас и пальцем не коснётся Василины. - Ну, если Вы настаиваете... - звук вытаскивания шпаги из ножен завершился громким звоном трёх скрещённых клинков. Гоголь готов был драться не на жизнь, а на смерть. Его ловкости поразился даже Гуро, а Пушкин не смог сдержать горделивого восторга за своего ученика. - Василина, отойди! - крикнул Николай, уворачиваясь от очередного выпада и видя краем глаза, что девочка забилась в дальний угол, где висела икона Марии Магдалены. Он не говорил ей бежать, потому что знал, что Гуро отвлечётся на погоню за девочкой, и она далеко не убежит. То же самое, как ни странно, подумал и Гуро и поразился находчивости своей родственной души. - Отступитесь, Николай Васильевич, - снова взывал к совести Пушкин, - мы просто поможем этой девочке перестать быть ведьмой. Она не пострадает. - Я Вам не верю, - процедил сквозь зубы Гоголь и, резко развернувшись и подняв руку со шпагой, с силой опустил рукоятку на голову Александра Сергеевича. Поэт, не успев даже ойкнуть, без чувств рухнул на пол, а Гоголь, подхватив с пола его шпагу, наставил оба острия в грудь Гуро, тем самым останавливая драку. - Неужто убьёте меня, господин писарь? - усмехнулся следователь. - Посмеете хоть пальцем тронуть Василину - убью. - Она настолько Вам дорога? - укол в сердце. Ревность. - Настолько. По крайней мере, она единственный живой человечек, который искренне меня любит. - Вы так думаете? - Я в этом уверен. - Тогда продолжим, - резкий выпад Якова Петровича заставил Николая отскочить и врезаться спиной в икону, которая рухнула на писателя. Следователь не дал и секунды на передышку, подскочив к Гоголю и замахнувшись. Слова писаря и ревностные чувства подстегнули его ярость, и теперь, кроме желания покончить с мальчишкой как можно скорее, он больше ничего не хотел. Удар был отражён вовремя поднятыми клинками, Гоголь отбросил шатена на пару метров назад, и этой заминки ему хватило, чтобы выбраться из-под того, что осталось от иконы. Гуро снова сделал выпад, Гоголь отбил его, но не так удачно, как рассчитывал, и следующий выпад заставил клинок следователя внедриться в нутро Николая Васильевича и выйти с другой стороны. - Не-е-ет! - закричала Василина. - Пан Гоголь! Писатель чувствовал только боль. Больше ничего не было. Одна боль, затопившая то, что мгновением назад было его разумом, его мыслями, его чувствами и его телом. Стоявший напротив Гуро тоже испытывал эту боль, однако умело это скрывал, бесстрастно вытащив клинок из худощавого тела. Руки пытались дотянуться до следователя, чтобы найти в нём опору, но принципы взяли верх, и Николай рухнул перед ним на колени, а затем со стоном завалился на бок. Кровь медленно вытекала из ран в животе и спине, только за несколько секунд натекла большая лужа. Сознание начало покидать брюнета, он лежал на деревянном полу и смотрел на Василину тускнеющими глазами. Огромным усилием он заставил себя открыть рот. - Прости, - из горла вырвался булькающий звук, изо рта тоже потекла кровь. - Пан Гоголь! - Василина кинулась к умирающему, но ей преградил путь окровавленный клинок Якова Петровича. - Пан Гоголь! Не уходите! Прошу Вас! У Николая уже не осталось сил, чтобы выполнить эту просьбу. Сознание угасало как-то постепенно, как многочисленные свечи в подсвечнике. И голос девочки он уже почти не слышал. Громкий звон упавшего клинка, а затем тела на мгновение вернул Гоголя в реальность. Рядом с ним скорчился Гуро, держась за живот. Как раз за то место, где у Гоголя была рана. Пользуясь тем, что никто не препятствует, Василина кинулась к Гоголю, села подле него, взяла его лицо в ладошки и заставила посмотреть на себя. - Не закрывайте глаза, - прошептала она, - не уходите от меня. Я Вас спасу. Я знаю как. Только не уходите. Гуро готов был поклясться, что видел, как из глаз и рта девочки, как только она склонилась, полился зеленоватый свет, который коснулся лица Николая. Не разрывая зрительный контакт, Василина опустила одну руку вниз, исцеляя раны на животе и спине. - Всё будет хорошо, - шептала девочка, возвращая Тёмного к жизни, - я больше не буду опасна. Я больше не буду ведьмой. Возьмите мою магию. Сохраните её. Яков почувствовал, что боль начала уходить и та болезненная пустота, которая образовалась на месте чувств его родственной души, снова начала заполняться эмоциями. С трудом он поднялся и отряхнул своё красное пальто. Боль практически ушла, осталась она только в метке на предплечье. Сняв пальто и закатав рукав рубашки, следователь всмотрелся. Метка побагровела и вздулась над кожей, причиняя этим нестерпимую боль. - Поздравляю, Николай Васильевич, - Гуро скрыл физическую боль за гримасой мнимого удовлетворения, - мы больше не родственные души. Покусившись на Вашу жизнь, я лишил себя возможности на дальнейшее "счастливое" существование рядом с Вами. - Спасибо, - такое короткое слово из окровавленных уст заставило Якова удивлённо воззриться на лежащего на полу и выглядевшего, в отличие от мужчины, искренне удовлетворённым Тёмного. - Вам совсем не жаль? - Нет. Вы же не хотели этого. Вот я и спровоцировал Вас убить меня, - кашляя и выплёвывая остатки крови, Николай с помощью Василины сел и прислонился к стене. - Ч-что? - следователь пошатнулся, но устоял на ногах. - Вы... специально дали мне убить Вас? - Не понимаю, почему Вас это так удивляет. По сути, я подарил Вам то, к чему Вы так стремились, - свободу от чувств и долга перед своей родственной душой. Девочка, увидев, что случилось с меткой Гуро, закатала рукав Гоголя, обнажая его метку. Вместо глаз у головы орла появились чёрные провалы, а клюв смазался, представляя из себя теперь странное пятно. - Теперь все довольны, - Гоголь откинул голову и устало прикрыл глаза, - я больше не буду страдать от одиночества, а Вы, Яков Петрович, перестанете мучить себя угрызениями совести, что такое ничтожество, как я, досталось Вам в пару. Как любит говорить в таких случаях Яким, "и волки сыты, и овцы целы, и пастуху вечная память". А в данном случае пастухом являюсь я. - Вы не пастух, - ледяным голосом произнёс Гуро, - Вы баран. Я разве когда-нибудь говорил, что не хочу иметь родственную душу? - Говорили, и не раз. Большое Вам спасибо, Яков Петрович, что полностью убедили меня в том, что родственные души - всего лишь сказка для одиноких людей, которым чужда любовь. Я убедился в этом окончательно. Гуро боролся с самим собой. Он не знал, что ему делать: уйти и оставить этого мальчишку наедине со своими тараканами, или остаться и выслушать ещё больший поток оскорблений в свою сторону. Это был нелёгкий шаг, но он его сделал. Он не ушёл. Сел на колени возле Гоголя и положил руку на его плечо. Очнувшись от прикосновения, Николай недоумевающе посмотрел на следователя. - Вам мало? - устало спросил писатель. - Хотите ещё меня помучить? Давайте. Пока я не набрался сил. Убейте меня окончательно. Растопчите, раздавите моё сердце в прямом и переносном смыслах. Я выдержу. Я столько раз это выдерживал от Вас, что разом больше, разом меньше, хуже не станет. - Станет, - подавшись вперёд, Гуро прижался щекой к слипшимся от пота волосам, - мне станет хуже. Я больше не хочу этого делать. - Когда от сердца и чувств ничего не остаётся, никто не хочет делать хуже. Чтобы сделать хуже, надо, чтобы до этого было лучше. - Дайте мне шанс сделать лучше, Николай Васильевич. - Вам шанс был дан ещё тогда, когда я бегал за Вами, как собачонка, по всей Диканьке и благоговейно трепетал перед Вашим величием, пусть оно и было напускным. Вы этого не оценили. Увы. Уже тогда Вы знали о том, кто Ваша родственная душа. И я это знал, потому и старался ненавязчиво это показать. Однако многочисленные беседы о том насколько глупым Вы считаете понятие "родственных душ" заставили меня просто отступить и больше ничего не ждать. Никаких обязательств и никаких чувств. А теперь я за это отомстил. Я доволен. И теперь моя очередь сказать: какой пассаж! Последнее слово Гоголь специально растянул и даже прошипел его прямо в ошарашенное лицо следователя. Гуро уже не пытался скрыть под маской безразличия и напускного веселья свои боль и разочарование. Разочарование в себе. Как по закону жанра, Александр Сергеевич очнулся только после битвы. Сев на полу и тряхнув гудевшей головой, он осмотрелся и увидел странную картину: Гоголь сидел, прислонившись к стене, израненный, ослабший. С одной стороны стояла и обнимала писаря за шею Василина, с другой - сидел на коленях Гуро. Левый рукав его рубашки был закатан, обнажая багровый ожог. На том месте, где должна быть метка родственной души. Теперь ожог символизировал безвозвратную потерю. Взгляд поэта остановился на Василине. Почему Яков Петрович медлит и не убивает её? Неужели от отступился от своих принципов? Да, и наплевать. Если он сдался, то Пушкин никогда не отступится. Движение и шорох чужой одежды привлёк внимание Василины, она обернулась и закричала. Николай и Яков среагировали на её крик практически одновременно: Гуро перекатился, хватая свою шпагу и поднимаясь на ноги, а Гоголь, превозмогая свою слабость, схватил девочку, точным движением бросил её на пол, а сам навис над ней, защищая своей спиной от неминуемой гибели. Умереть в очередной раз писарь не боялся. Сколько раз он умирал и воскресал, неужели ещё один раз что-то изменит? Василина лежала под мужчиной и испуганно смотрела в его расширенные от ужаса глаза. Их зрительный контакт не разрывался, что на мгновение заставило их обоих испытать некое подобие облегчения. Звон клинков заставил их вздрогнуть, и Гоголь, не продержавшись долго на трясущихся от слабости руках, рухнул рядом с девочкой, тяжело дыша. Василина перевела взгляд на своего несостоявшегося убийцу и увидела, что его шпаге преградила путь шпага Якова Петровича. Следователь, сдерживая всю мощь поэта, резко поднял руки и выбил клинок из рук Александра Сергеевича. Шпага с гулким звуком упала на деревянный пол. - Отойдите, господин Пушкин, - процедил Гуро, - эта девочка больше не опасна. Она лишилась магии. - Каким же образом? - Николай Васильевич ей помог в этом. Теперь нет нужды её убивать. Василина, не слушая, о чём говорят мужчины, подползла к тяжело дышащему Гоголю и с огромным усилием помогла ему перевернуться на спину. - Пан Гоголь, Вы как? - тёплая ручка коснулась холодного, мокрого и липкого от пота лба. - Уд-дивительно, но жить б-буду. - Может, встанете? - По-попробую... - В таком случае поздравляю Вас, Яков Петрович, с окончанием такого странного, но мирно разрешившегося дела, - Пушкин поднял свою шпагу, но только для того, чтобы спрятать её в ножны. - В отчёте так и доложу, что ведьма потерпела поражение и была вынуждена в добровольном порядке отдать свою магическую силу господину Гоголю Николаю Васильевичу. Николай Васильевич, - поэт повернулся к уже поднявшемуся на ноги писарю, - Вы же не против, если Ваше имя будет фигурировать в этом деле? - Н-не против. - Чудно, - Александр Сергеевич вдруг добродушно улыбнулся, - в таком случае, раз всё разрешилось, я покидаю Вас, господа. Воспользуюсь Вашей лошадью, господин Гоголь. Жду Вас у себя через неделю на ужин. Николай сдавленно кивнул. Пушкин надел оброненный цилиндр, стряхнул грязь со своей крылатки, отвесил мужчинам поклон и ретировался из церкви, как можно скорее. - Какой, однако, ветреный человек, - Гуро, достал платок, вытер кровь писателя с клинка, спрятал шпагу в ножны и повернулся к Николаю, - минуту назад пытался безжалостно убить девочку, а тут уже зовёт Вас, Николай Васильевич, на ужин. - Мне показалось, или Вы ревнуете? - Показалось, - лёгкая улыбка коснулась губ следователя, Гоголь же, напротив, был нарочито холоден и даже немного раздражён. Сказывалась усталость после пережитых страхов, волнения за Василину и ранения. К тому же, он частично сам был в этом виноват, подставившись под клинок. Веселиться в его положении было бы не слишком уместно. - Теперь мы можем вернуть Вакуле его дочь в целости и сохранности, - Яков Петрович повернулся к девочке и протянул ей руку. Малышка недоверчиво посмотрела на следователя, а затем отошла к Гоголю и взяла его за слегка дрожавшую руку. Гуро, усмехнувшись, поднял руки вверх, показывая, что ни на что не претендует. - Пан Гоголь, - впервые за весь день Василина улыбнулась писарю, - а можно мне забрать шубу? - Думаю, Елизавета Андреевна не будет против, - высвободив руку, брюнет подошёл к одиноко лежавшему одеянию, присел на корточки и коснулся меха на воротнике. Его тело выгнулось, юноша захрипел и рухнул на пол, не выпуская из мёртвой хватки запылившийся мех. Гуро кинулся поднимать своего писаря, обеспокоенно наблюдая за его состоянием. - Лиза? - Николай находился в саду усадьбы Данишевских, где совсем недавно гулял с Василиной. Девушка на качелях обернулась. Гоголь не ошибся: это действительно была Елизавета Андреевна. - Я рада видеть Вас, Николай Васильевич, - Лиза улыбнулась и встала навстречу писарю. - Почему я здесь? - Это Ваше очередное видение. - Но почему Вы? Девушка пожала плечами. - Вы забрали магию у той девочки, - Лиза склонила голову набок, изучающе глядя на своего возлюбленного. Гоголь кивнул, подтверждая её слова. - Лиза, я ведь прав в своих предположениях? - О чём Вы? - Я о своём неумении использовать чужую магию. Я всего лишь хранилище для неё, ведь так? - Так, - Лиза кивнула. - Моя магия защищает Вас от смерти, однако за своё бессмертие Вам не нужно, как было необходимо мне, убивать каждые тридцать лет двенадцать дев и одного воскресшего. Ведь я отдала свою магию добровольно, не проклиная Вас, не обрекая на вечное выживание. Так же, как и Василина. Вы можете использовать её дар в исцелении. Но не больше. Это награда за добровольное принятие магии в Вашем теле. Похоже, Вам нравится коллекционировать магию разных ведьм. - Похоже, ведьмам нравится добровольно отдавать мне свою магию, - парировал Николай, и его губы растянулись в добродушной улыбке. Впервые за долгое время. Лиза рассмеялась, а затем, подавшись вперёд, опустила голову на плечо писателя, а тот положил правую руку на её спину. - Простите его, - тихо проговорила девушка, поглаживая рукой метку на левом предплечье юноши через одежду, - он спас Вам жизнь. Значит, он хочет быть с Вами. - Я уже не знаю, кому я могу верить, а кому нет. - Верьте самому себе, этого вполне достаточно, чтобы решать, верить другим или нет. - Хорошо, я постараюсь. Лиза, на мгновение прижавшись к Гоголю сильнее, чем нужно, так же внезапно отстранилась и начала уходить к качелям. - Подождите, умоляю Вас, - Николай сделал несколько несмелых шагов в её сторону. Девушка обернулась, ожидая вопроса. - Я хотел сказать... - писарь немного замялся, - Василине нравится Ваша шуба... Договорить брюнет не успел, Лиза рассмеялась, прикрыв рот затянутой в белую перчатку рукой. - Пусть забирает, - наконец, произнесла она, еле сдерживая улыбку, - скажите, что это подарок от меня. И прощайте, Николай Васильевич. Гоголь улыбнулся, провожая взглядом уходящую девушку, желая ещё хоть на мгновение остаться здесь и смотреть на неё. - Николай Васильевич, Вы слышите меня? - писатель очнулся на руках Гуро, тяжело дыша и едва соображая, где он находится. Его лицо было так непозволительно близко, и Гоголь то и дело задевал кончиком своего носа нос следователя, а мужчина даже не думал отстраняться. - Увидели что-то нехорошее? - в голосе проскочило беспокойство. Брюнет мотнул головой и поднялся с помощью Якова на ноги. Слишком надолго растянулось одно мгновение, слишком долго они стояли друг напротив друга, слишком долго не разрывался зрительный контакт между небесными и тёмно-вишнёвыми глазами, слишком долго длилось молчание, слишком долго их руки были соединены. - Василина, - позвал Гоголь, продолжая смотреть в глаза Гуро и не в силах отвести взгляд. - Елизавета Андреевна просила передать, что эта шуба теперь твоя. Подарок. - Значит, виделись с бывшей возлюбленной? - хмыкнул Яков Петрович. - Виделся. Она умоляла меня простить Вас. - А Вы? - А я... - Гоголь замолчал, наблюдая, как в глазах Гуро проскальзывает тень надежды, - я прощаю. Дайте мне руку. Заинтригованный следователь протянул левую руку в сторону писаря, и тот мягко обхватил руками предплечье, накрывая пальцами багровый ожог. - Я не обещаю, что всё получится, но хоть что-то, - Николай совершенно не знал, что ему делать дальше, однако магия, повинуясь своему носителю, уже начала свою работу. Ожог начал светлеть, отёк спал и рассосался, и метка начала снова проступать на коже. Только вот теперь вместо синих чернил в чернильнице были красные. - Я сделал всё, что мог, - Гоголь отпустил руку следователя, отошёл и всё же осмелился взять шубу Елизаветы Андреевны. - Покажите свою руку, Николай Васильевич, - глядя на плоды исцеления писателя, попросил Яков Петрович. Гоголь стащил с левой руки пиджак и закатал рукав рубашки. Его метка вернулась в исходное состояние. Чёрные провалы пропали, и на их месте снова были рубиновые глаза орлиной головы, клюв вернулся в свою исходную форму. - Может, Вы знаете, что теперь нам делать? - Гуро перевёл взгляд с метки на лицо писаря. - Для начал вернуть Василину Вакуле, - ответил Николай, надевая пиджак и свою верную крылатку, лежавшую всё это время рядом с шубой и пальто Алексея Данишевского, - после как-то объяснить батюшке, почему его церковь снова разрушена. И, наконец, я должен навестить Александра Христофоровича и вернуть ему его вещи, - юноша поднял шпагу и спрятал её в ножны на поясе. - Предлагаю разделить обязанности, - Гуро снова вернул свой деловитый тон, - с батюшкой договорюсь я, а Вы идите к Вакуле. Встретимся на кладбище через полчаса. - Через три четверти часа, - поправил Гоголь, - я должен ещё кое-кого навестить. - Тогда через час, - подытожил Яков Петрович, подхватывая своё пальто и покидая церковь. - Василина, - девочка подошла к брюнету и взяла его за руку, - мы идём домой. * * * Вакула был бесконечно счастлив, когда Николай вошёл в кузницу с его живой и невредимой доней. Он вкратце поведал о том, как они прятались, как сбежали в церковь, а уже после ухода писаря Василина во всех подробностях рассказала отцу, как пан Гоголь защищал её от убийц. Не забыли, конечно, упомянуть о том, что теперь Василине ничего не угрожает, так как магии у неё больше нет. - Надеюсь, больше здесь не случится ничего такого, что потребует нас вернуться, - улыбнулся Гоголь, - я имею в виду, что-то плохое. Я был бы не против приехать на какое-нибудь радостное событие. - Если таковое случится, Вы узнаете об этом первым, Николай Васильевич, - Вакула крепко пожал руку спасителя своей дочери, - знайте, что Вы всегда здесь желанный, хоть и не всегда предвиденный гость. - Я учту это. Спасибо за гостеприимство, Вакула. Я хочу ещё кое-кого навестить. - Удачи Вам, Николай Васильевич. Покинув дом кузнеца, Гоголь направился к Леопольду Леопольдовичу, который так сильно обрадовался, что чуть не задушил друга в своих объятиях. Вдвоём они сели на постоялом дворе и под вино поведали друг другу о своих одиноких буднях. Как оказалось, Бомгарт после событий с Чёрным Всадником вернулся в Петербург, где его, благодаря стараниям того же Гуро, оправдали и сняли все обвинения по поводу его диссертации с электрическими импульсами. Однако в Петербург доктор не вернулся, предпочитая всё же тихую сельскую жизнь. Как он сказал, "и здесь полно мертвецов, один веселее другого, а в городе одна скука, простуды да язвы". Яков Петрович никогда не любил кладбища, однако ради Гоголя он мог потерпеть эту нагнетающую обстановку. Отведённый на их дела час уже давно прошёл, а Николай Васильевич всё не появлялся. Следователь уже начал волноваться, когда из-за церкви показался тёмный силуэт, в котором намётанный глаз уже узнал писаря. Судя по шаткой походке, встреча со старыми друзьями не прошла даром. Однако юноша не падал, что уже было хорошим признаком того, что выпил он не так много. - П-простите, опоздал, - лёгкое заикание даже немного шло робкому образу, в который Гоголь снова себя загнал. - Леопольд Леопольдович рассказывал историю, не мог его перебить. - История длилась одну бутылку? - усмехнулся Гуро. - Одну, - подтвердил Николай, поднимая голову и глядя на крест с табличкой, - здравствуйте, Александр Христофорович. - Здравствуйте, Николай Васильевич, - морок подошёл к писателю и придержал его за плечо, дабы тот не шатался, - помог Вам мой подарок? - Да, огромное спасибо, возвращаю, - Гоголь снял пояс с оружием и протянул его куда-то в воздух. Яков Петрович было хмыкнул, но, как только шпага растворилась в воздухе, ошарашенно уставился в пустоту рядом с Гоголем. - Будьте в следующий раз предусмотрительнее, мой дорогой, - Бинх бережно огладил ножны, - в наших местах никак нельзя без оружия, будь то шпага, кинжал или мушкет. - Я учту. - Ещё вернётесь? - Если здесь ещё кого-нибудь захотят убить, то вполне возможно. Диканька пропадёт без Тёмного и его свиты. Бинх хохотнул, оценив шутку. - Жаль, что я не входил и уже не войду в круг Вашей свиты. - Вы вошли, Александр Христофорович. Вы полноправный член моей свиты. Если бы не Ваш подарок, я был бы уже мёртв. - Ну, не я, так хоть моя шпага послужила Вам. - Вы тоже послужили, правда, не совсем мне, но всё же. - Что Вы имеете в виду? - Думаю, что Вы не осознавали тот факт, что, спасая меня от Якова Петровича, отправили меня прямо в его руки. - Однако же, если бы Вы остались в подвале, он настиг бы Вас раньше. И путей к отступлению бы у Вас не было. - Их и так не было. Я не отступал. - Вы всё такой же безрассудный мальчишка, господин дознаватель. - А Вы такой же беспринципный сапог и бурбон, господин Бинх. - Вам пора идти, Николай Васильевич. Яков Петрович уже теряет терпение, - Александр Христофорович подал руку. - Прощайте, господин писарь. - Прощайте, господин начальник полиции, - Гоголь пожал руку, хотя со стороны казалось, что он просто потряс в воздухе своей рукой. Бинх снова отдал честь и растворился в воздухе. Лёгкий ветерок, непозволительно тёплый для середины октября, поднялся над могилой, коснулся лиц Гоголя и Гуро и успокоился. - Теперь можно в Петербург, - писатель поправил крылатку на плече и повернулся к следователю, - нас ждут новые миссии. Возможно, даже совместные. - Не слишком ли смелые заявления от простого писаря? - Яков прищурился, лукаво глядя на юношу. - Не слишком ли риторические вопросы от лучшего следователя Петербурга? - парировал брюнет, откидывая волосы назад и улыбаясь.