***
Вот только сработаться у них ожидаемо не вышло: ни спустя день, ни спустя неделю, ни даже через месяц и через два. Сана лишь первые несколько дней пыталась ещё отвязаться от навязчивого телохранителя, который не позволял ни шагу свободно ступить, ни сделать хоть один лишний вдох. Не выходило ровным счётом ничего — у Чонгука то ли нервы были железными, то ли терпение — стальным, но он лишь на каждую из её попыток избавиться от себя только ухмылялся и не воспринимал всерьёз, заставляя злиться. Телохранитель вёл себя хуже некуда. Он язвил, хмыкал, смеялся широко, демонстрируя сжатые зубы, а потом становился вдруг пугающим и страшным, едва только Сана позволяла себе чуть больше обычного. Чонгук тогда хватал её за руку, сжимал запястье сильно, почти больно, тянул за собой из клуба, несмотря на все протесты и накинув прежде на хрупкие плечи одну из своих многочисленных дорогущих курток, пропахших сигаретным дымом и фужерными духами. Он не признавался, когда она спрашивала, говорил скупо и грубо: «Не твоё дело», раздражал этим и обижал, потому что Сана действительно готова была поверить в то, что Чонгук из богатой семьи, пусть и занимается одной ерундой. Иначе откуда ещё он находил средства на холодный кофе каждое утро для себя и капучино — для неё, обеды и ужины исключительно в кафе и закусочных, дорогие духи, брендовые шмотки, сигареты по пять тысяч вон за пачку и абонемент в один из люксовых тренажёрных залов Сеула? Сана не понимала, щурилась и пыталась разгадать загадку, несколько раз даже вводила «Чон Чонгук» в поисковик, но наталкивалась на одну лишь пустоту. Они действительно никак не могли сработаться и, тем более, подружиться. Девушка сама не замечала, как они начинают ссориться, говорила иногда себе быть спокойнее, собраннее и умнее, выходить из спора первой, высоко подняв голову и фыркая недовольно, только потом Чонгук щурился, словно бы провоцируя, и с языка в тот же миг срывались обидные и грубые слова в попытках задеть другого. Тот силу применять не стеснялся, списывал всё на то, что не привык работать с девушками, повторял, что она — самая невыносимая из всех его подопечных. Только всё равно почему-то не уходил, не писал заявление об увольнении, не пытался оставить её одну, чтобы пораньше поехать домой, наоборот — следил как за собственным неразумным ребёнком и пытался контролировать каждый шаг. Сане было неловко, когда они цапались на глазах у других, привлекая к себе внимание. За спинами сразу начинали шушукаться, в агентстве смеялись по-доброму, вспоминая тот их променад, когда Чонгук тащил её прямо на себе, не обращая внимания на окружающих. Она сказала тогда, будто у неё невыносимо болит нога, рассчитывала, что парень взорвётся и разозлится прямо перед толпой народа, но тот спросил вдруг: — Мне взять тебя на руки? — и Сана покраснела невольно, замерев со сложенными на груди руками. Ей тогда надо было отказаться, фыркнуть, состроив великомученицу, подняться на ноги и, лживо хромая, пойти вперёд. Только она, едва представив, как наверняка приятно будет ощущать себя в сильных руках, держаться за шею и прижиматься к крепкой груди, пробурчала: — Силёнок-то хватит? Чонгуку хватило. Только он не взял её, как принцессу, на руки, и не пронёс по коридору агентства, заставляя всех сворачивать от зависти головы. Парень лишь обхватил Сану за талию, поднял, прижимая к собственному боку, словно какой мешок с рисом, и потащил, заставив вцепиться в руку и ругаться невыносимо громко, потому что это было по-настоящему унизительно. Это было не на зло — просто так совпало. Девушка не собиралась мстить или злить его специально, лишь обстоятельства сложились совсем так, что в клуб позвали вновь. А потом ещё и ещё, вынуждая Чонгука приезжать каждый раз за полночь, вылезая из собственной кровати растрёпанным и сонным, искать её по всему городу, обзванивать каждого из тех, кто мог быть с ней, а потом забирать домой. Сане казалось это почти смешным — он злился, ругался, чуть ли ядом не плевался в ответ на то, как она пыталась выпутаться из его рук, стараясь удержать равновесие на высоких каблуках. Чонгук каждый раз по приезду домой заталкивал её в ванную, не давал распластаться по скользкому ламинату, держал сильно и крепко, пока толкал в нужную сторону, включал на полную мощность почти ледяную воду и, не слушая ни криков, ни проклятий, хватал за затылок, заставляя нагнуться над самой раковиной. Он мокрой ладонью почти нежно, почти заботливо касался лица, насильно заставляя протрезветь, размазывал весь макияж и портил причёску, не давая отстраниться, и только через несколько долгих минут пытки отпускал и отходил, позволяя отфыркиваться и зыркать грозно сквозь отражение в зеркале. — Будешь говорить такие гадости, и я научу тебя рот мыть с мылом. — Ты — садист, — процедила она сквозь зубы в одну из ночей, бумажными полотенцами пытаясь избавиться от остатков макияжа под глазами. — Тебе просто нравится показывать свою власть и превосходство в физической силе. Ненавижу тебя. Сана не хотела этого, но всё равно по-глупому расплакалась, злясь на себя за то, что почему-то одну лишь боль приносит такое его отношение. Она использованные полотенца побросала в раковину, скинула, пошатнувшись, с ног туфли, понимая, что далеко в них не уйдёт, а потом всё равно застряла на самом пороге. Потому что Чонгук, стоящий в проходе, не пустил. Только прижал вдруг к себе, пальцами зарывшись в волосы на затылке, притянул к груди и обнял, наклонившись и позволив колотить по рёбрам, потому что и правда обидно было до невозможности. Голова на утро невыносимо раскалывалась, было стыдно до краснеющих щёк, а Чонгук, появившийся на кухне, положение только усугубил. Он ничего не спросил и ничего не сказал, лишь сварил им на двоих кофе, поставил одну из чашек прямо перед ней, а потом навис над столешницей, словно какая грозовая туча над городом. Парень, кажется, готовился что-то сказать, сердце в груди билось, словно сумасшедшее, и Сана решилась поднять взгляд и опередить его, чтобы не стало потом больнее. — Этого больше не повторится, — быстро выговорила она и не поняла, почему кончик носа снова защипало. — Прости, я больше не буду так цепляться за тебя. Они уснули вместе, прижатые друг к другу на неудобном диване. Сана помнила, как вжималась в него изо всех сил, как стискивала футболку в пальцах, оставляя на ней следы слёз, а во сне — наверняка ещё и слюней. Чонгук смиренно терпел подобное, только гладил по голове, выслушивая нытьё и стенания об одном лишь том, как сильно она от всего происходящего устала. Так что теперь было страшно, стыдно и неловко, а от всего этого следовало как можно скорее избавиться. Лицо у него, прежде улыбающееся, переменилось так резко, что Сана сама вздрогнула от неожиданности, а парень только нахмурился и фыркнул, отталкиваясь от стола. — Забудь, — кинул он, заставляя непонимающе моргнуть, и вышел с кухни, после себя оставляя какую-то странную недосказанность и чувство того, будто бы они совершенно неправильно друг друга поняли. Сана думала, что между ними изменится вдруг что-то по одному только взмаху волшебной палочки, за собой совершенно неожиданно заметила то, как резко потеплела к парню за счёт одних лишь объятий. А потому почувствовала себя крайне глупо, когда сама решила купить им кофе на двоих после окончания съёмочного дня. Чонгук улыбался, разговаривая с одной из девушек, имени которой она даже не знала, а ещё сжимал предложенный ею бабл-ти. Сане хотелось влезть в их беседу, сказать, что он не выносит подобные сладости, а пьёт холодный американо, который купила именно она. Но в итоге девушка только всунула стаканчик с кофе проходящему мимо ассистенту режиссёра и улыбнулась неловко на целую кучу слов благодарности. Между ними действительно почти ничего не изменилось. Чонгук разве что перестал заталкивать её в ванную, перестал пугать тем, что кинет под холодный душ и не выпустит из-под него до последнего. Он больше не хватал по-больному за запястья, не грозился потерять всякое терпение, но ругался сквозь зубы и бурчал недовольно, везя её домой, пока сама Сана, забравшись на сидение с ногами, смотрела на него, привалившись к спинке сидения, и думала отчего-то о том, что профиль у него такой невероятно красивый. Девушка терпела то, как Чонгук едва ли не вливал в неё зелёный чай, который она не переносила на дух, терпела то, как он вываливал на неё из гардеробной домашние штаны с футболкой под аккомпанемент криков о том, чтобы не смел, извращенец и фетишист такой, копаться в её одежде, и даже то, как, замотав её в тёплое одеяло, дожидался, пока она уснёт. — Почему ты делаешь всё это? — спросила Сана, ощущая, как мир всё не перестаёт кружиться, а глаза начинают слипаться. — Ты говорил, что тебе нет дела до того, как я порчу свою жизнь. — Запомнила? — усмехнулся Чонгук, лежащий рядом и смотрящий в потолок так, будто там видны были созвездия. — Ты вечно запоминаешь то, что следовало бы забыть. А нужное пропускаешь мимо ушей. — Это ты так от ответа уходишь? — А что ты хочешь услышать? — вздохнул парень. — Ты — моя работа, Сана, а я привык выполнять её хорошо. В сердце снова неприятно кольнуло, и девушка поспешила закрыть глаза, чтобы затем и вовсе повернуться к Чонгуку спиной. — Ты злишься, когда я говорю, что беспокоюсь о тебе, но обижаешься, когда говорю, что ты — всего лишь работа. Ну и какой ответ тогда правильный? Сана не ответила, даже не услышав и не разобрав толком тихого голоса, лишь притянула одеяло ближе к носу, уткнулась в него, и изо всех сил постаралась заснуть, чтобы Чонгук ушёл уже к себе, оставляя её, так по-глупому почти влюблённую, совсем одну. Он иногда закидывал девушку на своё плечо, ловя под коленями, и — будто одного этого мало — ладонью проходился по бедру, заставляя поступать почти аналогичным образом. Сана знала зато, что задница у него ничуть не мягче груди, а Чонгук посмеивался странно и довольно, демонстрируя своё хорошее настроение. — Ещё раз шлёпнешь меня, и я сделаю это в ответ, — обещал он снова и снова, только ничего подобного себе не позволял, лишь подкидывая её, удобнее располагая на своём плече, а потом бросал на диван, коротко наваливаясь следом, но тут же поднимаясь. — Только пугаешь вечно, — скривилась Сана, садясь и подтягивая к себе ноги. С минуты на минуту должна была начаться трансляция очередной серии ток-шоу, которое они удивительно оба любили, телевизор был уже включён, а закуски на низком столе расставлены. — Знаешь, кто не держит своё слово? Чонгук усмехнулся, падая рядом с ней, а потом, локтём упершись в спинку дивана, посмотрел так, что всё веселье враз отхлынуло от щёк к самому низу живота. — Так хочешь, чтобы я отшлёпал тебя? — Боже, — из последних сил состроила она невозмутимое выражение лица на грани неприязни и прикрыла собственную грудь, будучи и без того закутана в огромную толстовку. — Ты и правда извращенец. Всё, что вырывается из твоего рта, звучит так пошло, что у меня мурашки по коже. От ужаса. — Только ты первая заговорила об этом. — А ты первый предложил! Чонгук рассмеялся, коротко запрокинув голову, а затем, вдруг резко переменившись в лице, придвинулся так близко, что Сана, не удержав равновесия, плюхнулась спиной на диван, и, глядя в белый потолок, снова услышала звонкий смех. Ему было очевидно весело, только вот перед её глазами стояло то его выражение лица, когда глаза горели не от злости, а странной внутренней томности, и губы были не поджаты, а чуть раскрыты, так что видно было белые зубы и кончик розового языка между ними. Сердце стучало, как ненормальное, в очередной раз потрясённое Чонгуком и тем его странным и не до конца понятным очарованием, пока они двое не ссорились и не упражнялись друг на друге в остроумии. Странного менеджера-телохранителя вообще как-то резко стало в её жизни слишком много — настолько, что иногда вздохнуть спокойно, без его постоянного взгляда и следующего по пятам тела, было невозможно. А едва такое случалось, сама Сана начинала крутить головой по сторонам, пытаясь потерянное обнаружить. Чонгук со временем всё больше и сильнее заполнял собой всё вокруг: машина пропахла его туалетной водой, все разговоры в агентстве сводились к его персоне, на него обращали внимание, о нём спрашивали, заставляя Сану ревновать, и даже Нейбо полнился его фотографиями по запросу «менеджер Минатозаки Саны». И несмотря на его постоянные «Я не менеджер», все звали его именно так, заставляя Чонгука играть желваками на щеках, а её — пытаться сдержать в кулаке смех. — Чонгук-хён, — тянула она иногда нараспев, заставляя парня морщиться. — Менеджер Чон, — добавляла, излишне мило улыбаясь, накрывая свои щёки ладонями, а тот цыкал и в один миг удалялся в противоположную сторону, заставляя её громко смеяться, чувствуя одно лишь переполнявшее душу счастье. Они действительно ссорились всё меньше и реже, за исключением тех случаев, когда он запрещал ей даже думать о том, чтобы встретиться с кем-нибудь из коллег и отпраздновать очередное «ничего». И шагу ступить не позволял, занимая с щедро протянутой руки директора Ха спальню на первом этаже её квартиры. Сана в такие моменты начинала жалеть, что всё ещё не приобрела в собственность своё жильё, пользуясь всеми теми благами, какие предоставляло агентство, а в итоге только хлопала раздражённо дверями на каждое слово Чонгука, которому обязательно нужно было знать, куда она направляется даже в свободное от расписания время. Это было похоже на побеги от родителей, какие часто показывали в американских и европейских фильмах о подростках. Сане даже стыдно было устраивать нечто подобное, но тело ломило от усталости, голова требовала свободы, а потому сбегать приходилось снова и снова, надеясь вернуться домой до того момента, когда Чонгук осознает, что она вообще куда-то выходила. Вот только он находил её из раза в раз, словно никогда и не терял. И это злило тоже, потому что Минатозаки Сана так и оставалась для Чон Чонгука одной лишь чёртовой работой. — Он прям как сторожевой пёс, — рассмеялся Джихун, свободно рассевшись на диванчике в одной из VIP-комнат клуба, и многие из сидящих поблизости его поддержали, заставляя Сану, сбросившую очередной звонок, неуютно поёжиться. — Если бы у меня был такой менеджер, я бы предъявил агентству за такую херню. — Он не менеджер, — тихо, себе под нос поправила его девушка и сделала маленький глоток из бокала. — Телохранитель. — Чего? — нагнулся к ней сидящий рядом Им Хаджун, и Сана только покачала головой. — Но Джихун прав, может, у тебя маячки где-нибудь, как во всяких шпионских фильмах? Иначе точно как пёс, что всё время находит. — Просто забудь. Девушка чувствовала себя некомфортно. Может быть, потому что они с Чонгуком снова поссорились, а она сбежала затем, просто чтобы показать, что вовсе он ей не указ. Это было глупо и совершенно по-детски, но окружающие уже шутили слишком грубо о том, что она «менеджеру» позволяет крутить собой. Сана слышала — их даже в отношениях подозревали, вот только никто не спрашивал напрямую, словно специально избегали категоричного «нет», что поставило бы крест на слухах. Она в итоге сидела среди целого десятка других парней и девушек, каждого из которых знала не слишком хорошо, выучившись держаться в стороне, и понимала, что алкоголь не лезет в горло. Это было странно, казалась почти неправильным, и Сана только продолжала крутить в пальцах бокал, потому что не должно так быть. Ей нужно было расслабиться, почувствовать лёгкость во всём теле и туман в мыслях, но ничего не получалось. Голова была слишком ясная, дум — излишне много, они все давили и раздражали, мешая отпустить ситуацию. Сана знала, что времени у неё не так уж и много — Чонгук почти наверняка вот-вот появится, оторвёт её от дивана и потащит домой. Он в такие моменты бесил и раздражал просто страшно, вечно брал на себя слишком многое, но — признавалась сама себе Сана — что-то в этом парне всё равно было. Это не горящий взгляд, не губы — страшно красивые и идеально ровные, не мягкие волнистые волосы, которые сквозь пальцы проходили, будто шёлк, — зачем вообще такие парню? — и даже не крепкое тело под одеждой. Чонгук делал вид, что не лезет в душу, держался особняком, успевая при этом всё равно читать морали, но не выливал при этом на голову ведро помоев и осуждений. Да, Чон Чонгук всего лишь делал свою работу, и это почему-то действительно обижало. — Опачки, — протянул сидящий напротив парень и развернул, чтобы Сана видела, экран вибрирующего телефона, на котором значилось веселое «Господин Чонгук» с сердечками и зайчиками с обеих сторон. — Только попробуй ответить! — тут же нахмурилась девушка и снова отпила из бокала. Горло обожгло, а в носу неожиданно засвербело. Сана поджала губы, чувствуя себя настоящей идиоткой, и проморгалась. Чонгук всё продолжал искать её, а она сидела в клубе, пытаясь напиться, но отчего-то не пьянела совсем. У неё самой телефон разрывался от пропущенных и проигнорированных звонков контакта, который значился скупым «ЧЧ». Давно следовало бы переименовать. Ей хотелось на самом деле поставить фото спящего с открытым ртом Чонгука, запрокинувшего голову высоко на подушку и почёсывающего сквозь сон нос. Было бы мило и забавно назвать его «Телохранитель» и даже поставить смайлик гантельки рядом. Сана думала о гантельке и сердечке на самом деле, но это было глупо, смущающее и нелепо. Чонгук, возможно, скривился бы, увидев такое, и одним только этим вдребезги разбил сердце. Ей на колено опустилась вдруг чужая ладонь, словно бы невзначай, прямо посреди разговора, и девушка перевела взгляд на сидящего рядом Хаджуна. Тот, подмигнув ей коротко, снова весь углубился в рассказ о чём-то наверняка превозносящем его с исключительно положительной стороны, и Сана закатила глаза. — У нас не будет секса, — процедила она сквозь зубы, нагнувшись к самому его уху и привлекая к себе внимание. Хаджун улыбнулся чуть шире, оборачиваясь в её сторону, и отпил из своего стакана, не сводя взгляда с её глаз. — Ты всегда так радикально настроена, — протянул он, почти переходя на тот самый томный шёпот, который она так хорошо успела выучить и возненавидеть от слащавости за время их съёмок. — Думаю я не менее радикально. — Да ладно тебе, Сана, — усмехнулся парень, придвигаясь ближе и заправляя за ухо прядь её волос, — помнишь, что про нас говорили? Лучшая экранная химия. Девушка хмыкнула, чувствуя сильный запах алкоголя, исходящий от него, видя глаза, полные спиртной поволоки, и подумала лишь о том, что очень хотела бы оказаться сейчас в состоянии, близком к его. Однако в мыслях вместо этого была одна ясность. Ясность, усталость и Чонгук. Очень много Чонгука. — На то она и экранная, чтобы на экране оставаться. Хаджун вздохнул так тяжело, будто ему не в сексе отказали, а объявили о конце света. А затем поднял взгляд, явно намереваясь сказать ей что-то ещё, только замер, широко раскрыв глаза, и в следующее мгновение почти отъехал по скользкой коже дивана на целый метр. На колени Саны тогда же упала вдруг куртка. Чёрная, кожаная, большая, с характерным запахом бергамота и кумарина, а ещё сигарет, марки которых она не знала, но уверена была, что запах дыма не перепутает ни с каким другим. В VIP-комнате тогда же повисла тишина, нарушаемая лишь басами музыки, слышимых с танцпола, и разговоров, смеха и криков людей оттуда же, а Сана, вздохнув, подняла взгляд. Паренёк напротив, что дебютировал всего полтора года назад, тут же замахал руками, немо оправдываясь и говоря, мол, не при делах он, трубку не брал, как она и просила, так что не виноват совсем. И Сана посмотрела на Чонгука, возвышающегося над ней самой настоящей горой, тут же чувствуя, как моментально проваливается в пучину сердитых глаз. — Я трижды не предупреждаю, ты знаешь, — проговорил он, заставляя поджать губы и почувствовать себя неловко перед всеми остальными. — Поехали домой. Чонгук, пряча руки в карманы, выглядел усталым и замученным. Наверняка не сразу заметил её пропажу, успел уже расслабиться или даже уснуть, а в итоге вынужден был в очередной раз искать по всему Сеулу, наверняка ненавидя и раздражаясь всё больше. Сана вздохнула, понимая, что так и не успела толком ни выпить, ни расслабиться. Дома не было совершенно ничего — Чонгук следил за этим тщательнейшим образом, избавлялся от всего и сразу, едва алкоголь только появлялся. А стоило Сане выйти из себя, разозлиться и повысить голос, топая ногами, так он сразу весь кривился и морщился, как от зубной боли. Она обещала добраться-таки до его сигарет однажды, сломать каждую и выбросить смятые пачки, но Чонгук только приближался близко-близко, грудью вжимал в стену, наклонялся к самому лицу и предлагал: «Попробуй». Сана в тот же миг всегда сдавалась, опускала взгляд в землю и, отталкивая от себя чужое тело, позорно капитулировала, взбегая вверх по лестнице и хлопая за собой дверью спальни. Девушка как раз по этой причине — из-за всякого отсутствия алкоголя в квартире — и потянулась к столу, чтобы хотя бы напоследок выпить, зля Чонгука, который несколькими часами ранее вывел из себя её, только до бокала дотянуться так и не успела. Он поймал запястье и потянул на себя, заставляя подняться на ноги, а ещё подхватил едва не упавшую с её коленей куртку. — Эй, ну можно же быть как-то осторожнее! — раздался голос Хаджуна за спиной, который, кажется, смелость говорить нашёл в себе только сейчас. — Она так-то девушка! Чонгук укутал её в куртку, притягивая ближе к собственной груди и пряча обнажённые плечи, а ещё глянул поверх головы Саны так, что девушке и самой стало не по себе. — Сядь, — вот так просто, безо всяких излишек и даже грубости в голосе, но она уверена была, что его всё равно послушали. — Идём. Сана не попрощалась ни с кем, даже не глянула в сторону оставшихся, только действительно двинулась по коридору вслед за Чонгуком, пусть и уходить никуда не хотелось. Да, из одной лишь прихоти и желания показать, что для неё он тоже никто — одна лишь работа, которую даже не следует воспринимать всерьёз. А ещё в голове было слишком ясно, нервы казались напряжёнными до самого предела, и Сана понимала, что, если не выпьет прямо сейчас, не заставит эти чёртовы мысли покинуть голову, то просто погибнет. И поэтому остановилась на одной из ступенек лестницы, ведущих вниз, к самой толпе отдыхающих в ночь субботы людей. — Нет, — припечатала Сана, уверенная, что Чонгук не потащит её вслед за собой, озаботившись тем, что она вполне сможет упасть и свернуть себе шею. — Я не пойду домой. Она почувствовала, как в тот же миг сильнее чужие пальцы стиснули её запястье, а затем увидела, как желваки снова заиграли на щеках медленно обернувшегося к ней Чонгука. Они впервые оказались на одном уровне — глаза в глаза, и Сана изо всех сил заставила себя не отступить, смутившись подобной непривычной близости. Она привыкла поднимать голову, чтобы взглянуть на него, а теперь смотрела прямо, ощущая чужое дыхание, но всё равно отчего-то чувствовала себя совсем маленькой и ничтожной. Это Чонгук стоял на ступень ниже, это ему следовало бы думать о неловкости, а таковая в итоге душила её саму, не давая сказать ни слова. — Не зли меня, — попросил неожиданно он, заставив вздрогнуть. — Я пытаюсь понять тебя и каждого из твоих тараканов, но ты только продолжаешь выводить меня из себя своими капризами. Для чего они? Что и кому ты пытаешься доказать? — Никому и ничего, — выдавила из себя девушка. — Я — такая. Предупреждала, что ты этого не выдержишь. — Нет, Сана, ты не «такая», — усмехнулся Чонгук. — Я правда так сильно не нравлюсь тебе? Всё ещё хочешь избавиться от меня? Не нравится быть слабой? Или не нравится, что я вижу это в тебе? Хочется быть сукой и стервой?.. — Хочется, чтобы ты перестал!.. — перебила она его, в тот же миг чувствуя, как запершило в горле, затряслись губы, и намокли глаза. — Так раздражаешь… Чонгук казался невыносимо и невозможно красивым. Его лицо было так близко, что чудилось возможным прикоснуться, провести пальцем по скуле, ногтём едва коснуться маленького шрама, а затем накрыть щёку ладонью. Только Чонгук бы не понял и не оценил, и Сана тяжело сглотнула, чувствуя себя невыносимой идиоткой. Меньше всего ей хотелось, чтобы он ушел и бросил её, как многие предыдущие менеджеры, но и жутко болезненным стало терпеть его рядом, не имея возможности ни коснуться, ни поцеловать, оказываясь не понятой и не принятой. — Что мне перестать? Голос у Чонгука оказался таким тихим, неожиданно чуть хриплым, что Сана даже не сразу поняла сути вопроса. А потом лишь горько усмехнулась и закусила нижнюю губу. Парень в тот же миг опустил взгляд к ним, едва тронутым помадой, и снова стало невыносимо грустно от того, что внимание его можно привлечь лишь таким образом. «Перестань воспринимать меня только работой». — Забудь, — хмыкнула в итоге Сана и, проморгавшись, перевела взгляд в сторону. — Давай ты просто отпустишь меня и позволишь сделать то, ради чего я здесь? Всего полчаса… Если так переживаешь о том, что меня снова поймают, то можешь быть рядом и следить за тем, чтобы ничего такого не произошло. — Ты совсем по-другому расслабляться не умеешь? — Это уже тебя не касается, — резко ответила девушка и, снова посмотрев на парня перед собой, нахмурилась. — Не надо опять учить меня и лезть в душу, Чонгук. Тебе за это не доплачивают. Это не твоя работа. — Ты вся — моя работа! — Хватит! — голос всё же сорвался, и Сана, не выдержав, всхлипнула, заставляя Чонгука растеряться. — Я закричу, понял? Закричу, если ты прямо сейчас не отпустишь меня. Я привлеку внимание, меня узнают, а это значит, что уже завтра об этом будут твердить на каждом углу, потому что снимки сделают не только папарацци. И ты лишишься уже этой долбанной работы, которой так кичишься! Чонгук нахмурился, поджав губы, и приблизился словно бы ещё ближе, едва не касаясь кончика её носа. — Хватит капризничать. Ты подставишь в первую очередь себя, Сана, а не меня. — Плевать, — прищурилась она и изо всех сил постаралась насмешливо улыбнуться. — Считаю до трёх. Ты меня отпускаешь, или я кричу. Один, — Чонгук только нахмурился пуще прежнего. — Два, — сжал запястье ещё сильнее. — Три, — не сделал ровно ничего из того, что требовалось. Сана усмехнулась, не понимая, как вообще решила поверить в то, что подобное возможно, и, приоткрыв рот, набрала в лёгкие побольше воздуха, собираясь закричать так, чтобы сорвать в конце концов голос. Но в итоге только замычала в чужие губы, что слишком неожиданно накрыли её собственные. Она зажмурилась, чувствуя, как рвано и почти больно сердце подскочило к самому горлу, и потрясённо выдохнула. Ей отстраниться не позволяли ни на миллиметр, держали крепко, прижимали к своей груди, пока пальцы второй руки касались затылка, не давая ни шанса на спасение. Чонгук действительно целовал её — не только лишь прижимался ко рту, не дав возможности закричать. Он касался губ своими, сминая их в крепком поцелуе, а затем отпускал на долю лишь секунды, чтобы затем снова поймать, вбирая в свой рот, и заставляя сдавленно простонать — но уже потому лишь, что нравилось до безумия. Казалось самым настоящим сумасшествием то, как он целовал, жадно добиваясь ответа, а потом, едва получал его, прижимал ещё ближе к себе, выдыхая прямо в её губы, мешая дыхания и не позволяя думать о чём-то другом, помимо того, что они и правда целовались на лестнице в клубе, словно не боясь быть обнаруженными, смешавшись со многими другими такими же парами. Чонгук мял, кусал приятно и безболезненно, оттягивая губы, чтобы вновь затем врезаться в рот и поцеловать изо всех сил, языком коротко мазнув по её собственному. Он отзываться заставлял на каждое своё действие и только жаться ближе к себе. Живот — к животу. Грудь — к груди. Губы — к губам. Целоваться с Чонгуком было совсем не сладко. Это было тягуче, медленно, размеренно, но с такой силой, с таким остервенением, что красные круги мелькали перед закрытыми веками. Во рту было горько — от его сигарет, от её виски. Горько, но как-то правильно, будто иначе и быть не могло. Будто, будь там сладко, перед Саной был бы не Чонгук. Не он бы так сильно прижимал её к себе, ухватившись за талию, не он бы водил большим пальце по скуле, ладонь расположив на её шее, не он бы так рьяно сталкивался раз за разом с её языком, соревнуясь за гипотетическое первенство. Сана даже заставила себя открыть глаза, чтобы убедиться — да, это не кто-то другой, а Чонгук целовал её сейчас, словно бы исполняя одно из самых постыдных желаний. И едва ли не замерла, столкнувшись с его взглядом — тёмным, горящим, всепоглощающим. Он отстраниться не позволил, только стиснул ладонь на талии, давая понять, что это именно его губы были на её губах, что сейчас его язык так сладко скользил по ним, очерчивая контур, размазывая остатки помады, и толкнулся затем в раскрытый для него рот. Невероятно смущающим казалось видеть перед собой горящий взгляд Чонгука, чувствуя при этом всё то, что он делает. А ещё это казалось невозможно возбуждающим. «Ты — моя работа», — вдруг раздалось воспоминанием в голове у Саны, и девушка вздрогнула, тут же отталкивая от себя слишком очевидно растерявшегося парня. — Сана?.. Она едва нашла в себе силы открыть клатч и найти там, внутри, ключи от машины. Руки не слушались, а в голове был самый настоящий сумбур из мыслей, потому что обидно было до слёз, которые едва сдерживались ещё внутри. — Слушай, если я вдруг… Девушка только впихнула в его руки нужное, обошла стороной, чувствуя, как испарилась всякая уверенность в своих же ногах, и первая двинулась в сторону выхода. Он поцеловал её, потому что она была его работой. Чонгук всё ещё не чувствовал к ней ничего особенного, просто не дал натворить глупостей, закричав и сломав всё то, что так долго строилось. И виновата во всём была лишь она одна: нельзя было начинать чувствовать что-то к своему же телохранителю, нельзя было переставать злиться на него, нельзя было переставать ненавидеть, нельзя было пытаться подружиться и нельзя было улыбаться и смеяться, сидя вечерами на одном диване, набивая животы закусками, чтобы потом ещё дольше торчать в зале, пытаясь избавиться от лишних граммов. Если бы ничего этого не было, то сейчас не болела бы голова. И не болело бы сердце, разрываемое на куски собственной глупостью.***
Сана правда считала, что это отличный результат — ни одной жалобы, ни одного замечания, ни одной фотографии за целых пять месяцев. Директор Ха был доволен и счастлив, председатель Ким вновь обсыпал комплиментами с головы до ног, убеждая, что она — однозначно то самое лучшее, что только могло случиться с их агентством. А ещё мужчина хлопал по спине Чонгука, говоря, что совсем в том не сомневался, но парень только пытался избавиться от лишнего внимания, повторяя: «Ну, дядя, ну хватит». Он и правда не скрывал больше от Саны, что является племянником председателя Кима, а она в ответ, видя, как это его смущает, изо всех сил старалась просто не обращать внимание на неожиданно открывшиеся обстоятельства. Но Чонгука действительно нахваливали так, будто он всю нацию спас, а не вытаскивал её из клубов, куда чаще, конечно, и вовсе не позволяя туда сбежать. Сана не была уверена в том, что приняла верное решение, когда на следующий день после того, как Чонгук неожиданно поцеловал её, сделала вид, будто ничего не было. Не было или она просто не помнит — остальное девушка оставила на усмотрение Чонгука, но сердце было почти разбито, и как с этим справляться, она не имела никакого понятия. Знала лишь один способ убежать от душащих мыслей, но и тот телохранитель обрубал на корню, не позволяя даже смотреть в сторону алкоголя. — Я так борюсь со стрессом, — сказала она в один из дней, когда застала парня включившим вытяжку и курящим на кухне. — Ты же дымишь. Это тоже вредная привычка, но даже не пытаешься бросить. — Курение — это не способ борьбы со стрессом. Сане действительно не нравились курящие люди, не нравился запах табака и пропахшее насквозь тело. Но Чонгук даже это ломал в ней, заставляя смотреть на то, как красиво пальцы обхватывали сигарету, а губы — фильтр. Он пускал иногда дым носом, чуть хмурясь, языком влажно касался уголков рта, наблюдая за тем, как падал пепел в пепельницу, и всегда с какой-то понятной лишь себе насмешкой косился в её сторону. — Тогда что? Она подошла ближе, ладонями и копчиком упёрлась о тумбу, а Чонгук, словно только этого и ждал, пустил дым ей в лицо, заставляя зажмуриться. Он засмеялся потом довольно, когда Сана хлопнула его по плечу, ругаясь сквозь зубы, и поднял выше руку с зажатой между пальцев сигаретой, когда девушка попыталась ту отобрать. — Осторожнее, — проговорил парень, ловя её пальцы, — обожжёшься ведь. Его ладонь была тёплой и приятной, хотелось на самом деле, чтобы он как можно дольше не выпускал её руки из своей, продолжая вот так стоять напротив, возвышаясь в своём высоком росте, и смотрел с улыбкой. — Чего вечно дымишь на меня? — пробурчала Сана, опуская взгляд на его шею. — Считаешь это забавным? — Ты милая, — вдруг произнёс Чонгук, заставив вздрогнуть и неверяще посмотреть на него. Он хмыкнул, снова поднося сигарету к губам, и поднял брови, будто бы пародируя её. — Чего так удивилась? Не знала, что миленькая? Парень рассмеялся и отпустил её пальцы, отойдя на шаг. А потом потушил сигарету, докурив в две долгие затяжки, и, выключив шумную вытяжку, покинул кухню, оставив Сану стоять на месте, стараясь совладать с сердцем, которое тут же сбилось с привычного ритма. Её никто не считал прежде милой, верили всегда лишь тому, что видели, обзывали и грубиянкой, и стервой. Сана и не пыталась быть лучше — не для кого было стараться. А теперь снова хотелось плакать, потому что Чонгук назвал даже не красивой — милой. Миленькой. Девушка коснулась щёк, ощущая, как те пылают самым настоящим огнём, зажмурилась, пытаясь отогнать от себя глупые влюблённые мысли, которые не давали сосредоточиться, заставляя любоваться одним лишь Чонгуком и думать только о нём, а потом услышала, как он кричит на всю квартиру, поторапливая вернуться к просмотру какой-то совершенно дурной комедии, и тихонько захныкала. Сана раньше не знала, каково это — испытывать чувства в одиночку, но теперь имела об этом полное представление. Настолько, что, пожалуй, могла бы написать об этом настольную книгу — ту самую, которую моментально раскупили бы девочки-подростки, столкнувшиеся с проблемой безответной любви. Терпеть рядом Чонгука день ото дня становилось всё более невыносимым. Она даже честно пыталась отвлечься, впервые за очень долгое время заинтересовавшись своим партнёром по съёмкам. Ли Мунсик казался похожим на неё саму, а потому общий язык оказалось найти очень просто. Только Чонгук всё равно влезал, торопил её с расписанием, не давал лишний раз поговорить, отбирал телефон во время обеда, говоря, что она слишком отвлекается, и даже вечерами не позволял ответить на пару сообщений от Мунсика, повторяя, что в ней нет ни капли приличия, раз она позволяет себе игнорировать сидящего рядом человека. Сане неловко было постоянно видеть его, сидеть рядом с ним, чувствовать короткие касания, хватку на запястье, когда она отставала иногда, не поспевая за широким шагом, и быть прижатой к боку, когда Чонгук своим телом закрывал от камер и позволял спрятать лицо от слишком буйной толпы фанатов с телефонами. Они завтракали вместе, обедали и ужинали — тоже, почти каждую минуту проводили рядом, словно какие неразлучники, и даже председатель Ким в один из вечеров, придвинувшись к самому уху и проказливо улыбнувшись, спросил, не связывают ли их с его племянником «чуть более близкие отношения». Пришлось всеми возможными силами заверять его в том, что ничего подобного нет и в помине. Чонгук был близко и рядом, будто дразня, смеялся, запрокидывая голову, когда она толкала его от себя, пытаясь отвоевать больше места на диване, а потом касался в щекотке её рёбер, заставляя крутиться и вертеться, пытаясь, визжа, выбраться. А ещё бухался иногда головой на колени и смотрел так, словно ничего особенного не сделал, и это она — глупая, раз увидела в этом какой-то подтекст. Засыпать с пальцами, затерявшимися в его волосах, казалось уже привычным, и Сана иногда действительно начинала переживать, когда думала, что однажды им придётся разойтись. И пусть новый менеджер будет хоть трижды лояльнее, он не будет её телохранителем. Он не будет Чон Чонгуком, и это грозилось стать проблемой. — Соблазни его, — хихикнула однажды Ичан, сидя на кухне в её квартире, нагло пользуясь отсутствием парня. — Мало какой мужчина устоит, если на него набросится красивая девушка. Крепость падёт — вот увидишь. — Ты просто не знаешь Чонгука, — вздохнула Сана, теребя пластмассовую трубочку в стакане с апельсиновым соком. У неё — них — дома теперь не было ничего, кроме чёртового сока, кофе и тридцати трёх сортов чая. — У него голова живёт отдельно от тела. А мне не тело от него нужно, понимаешь? — Всё настолько плохо? — Я влюбилась, Ичан, — призналась вслух девушка, впервые найдя в себе для этого силы. — Разве может быть что-то ещё хуже? — Ну, твоя обнажёнка хотя бы не попала в Сеть, — пожала плечами слишком неожиданно и быстро ставшая подругой Ичан, намекая на недавнее происшествие с Бэ Кумин. — Так что всё не так уж и плохо. Сана рассмеялась, почувствовав вдруг облегчение, и выдохнула, подумав, что, возможно, это просто нужно пережить, и время обязательно расставит всё по своим местам. Только оно, вопреки ожиданиям, всё только усугубляло. Сана боялась окончательно потонуть в Чонгуке, потерять себя в странной любви и открыть ту самую девушку, что всегда скрывалась под тысячью замками, чтобы не было отчаянно больно. Она вздохнула, откладывая в сторону помаду, и посмотрела на собственное отражение в зеркале. Девушка так давно никуда не выбиралась, что было почти неспокойно, только Ичан уверила, что не позволит ей наделать глупостей и даже вернёт домой настолько вовремя, что Чонгук и вовсе не заметит её кратковременной пропажи. — Никакого алкоголя, — пообещала она себе тихо, всматриваясь в собственные глаза. — Никакого виски. Чонгука не хотелось подводить. А ещё не хотелось подводить себя и агентство, которые и правда поддерживали столько времени, не давая пропасть и прозябнуть в липкой тьме. Становилось иногда стыдно за собственное поведение, которое теперь казалось глупым и бессмысленным, только Сана всегда отодвигала от себя такие воспоминания и просто обещала, что не допустит прежних ошибок. Несколько минут назад она выглядывала из комнаты — свет в гостиной не горел, а, значит, Чонгук отправился спать, и пройти мимо него было вполне возможно. Она вышла из комнаты, привычно подхватив в руки туфли, дабы не стучать каблуками по полу и не привлекать излишнее внимание, и медленно заскользила чулками в сторону лестницы, а оттуда — к выходу. Только свет вдруг озарил всю гостиную, захватывая и коридор, и Сана замерла, поджав губы. Прямо вот так — согнувшись в три погибели, с туфлями и ключами в руках. — Далеко собралась? — голос, как всегда, насмешливый, без капли злости, потому что ещё не успел Чонгук выйти из себя. — На вечерний променад спешите, госпожа? Сана выдохнула, распрямляясь, и обернулась, чуть нахмурившись, потому что сбежать не получилось. Это была первая попытка за последние полтора месяца, и она правда надеялась на то, что всё получится. Можно было бы, конечно, попробовать свершить финальный рывок в сторону входной двери, только она сильно сомневалась, что успеет достигнуть хотя бы лифта. Сана не раз становилась свидетелем того, как едва не насиловал Чонгук её беговую дорожку, страшно потея, но всё равно настраивая такую скорость, что становилось иногда страшно за сохранность тренажёра. — Я думал, что мы договорились, Сана, — продолжил он тем временем и вздохнул так тяжело, будто видел перед собой одно лишь неразумное дитя, хотя сам вёл себя именно так, дурачась иногда и переходя границы. — Решила нарушить пакт о доверии? Девушка отвернулась от него, понимая, что он наверняка караулил её прямо здесь — не успел бы добраться из своей комнаты до самого коридора так быстро. Значит, слышал обрывки её разговора с подругой или даже по одному лишь лицу понял, что она замышляет. А ещё — это правда было невыносимо — он даже в домашних спортивных штанах и футболке выглядел чёртовым мужчиной мечты. И это любой спор часто сводило на «нет». — Хорошо, ладно, — быстро признала она, кидая на пол туфли и поднимая руки в знак капитуляции. — Да, я хотела уйти, но это должны были быть чисто девчачьи посиделки. Я даже не собиралась пить. Но мне это нужно. Я не умею иначе расслабляться. — Не умеешь или не хочешь? Чонгук примирительно усмехнулся и подошёл ближе, заставив отступить к стене, а затем неожиданно преградил путь рукой, едва она решила отойти, чтобы не умереть от всепоглощающего смущения. — Не умеешь или не хочешь, Сана? Перед глазами тут же заполыхало красным, предупреждая об опасности, и девушка сглотнула, сильнее вжавшись в стену, чтобы так хорошо не чувствовать исходящее от тела Чонгука тепло. — Меня всё устраивало, — признала она тихо. — Меня всё устраивало, пока не появился ты со своими вечными нравоучениями и попытками меня переделать. Видишь? Я уже сама отказываюсь от выпивки. И я даже отказалась от желания принести домой хоть что-то, включая пиво. Но я просто хочу немного расслабиться. Да, без алкоголя, но я хочу повеселиться в шуме и потеряться в толпе. Ты не можешь осуждать меня, потому что понятия не имеешь, как сильно я устаю. И совсем меня не знаешь. — Ты сама решила стать актрисой. Это был твой выбор. А ещё ты и сама не даёшь права узнать о себе больше, вечно строишь из себя не пойми кого, хотя для меня с самого первого взгляда очевидно было, что ты куда лучше, чем пытаешься казаться. Сана опустила взгляд, поджав губы, потому что и без его признания догадывалась об этом. Чонгук, казалось, понимает её лучше всех остальных, а ещё видит насквозь, не позволяя притворяться. Но слышать это от него всё равно было неловко и смущающе, так что хотелось провалиться сквозь землю, а ещё — рассказать, пусть даже ему это трижды было неинтересно. — Ну? — спросил он, наклонившись ниже. — Так и будешь молчать стоять? — Это был не мой выбор, — выпалила Сана на одном дыхании, чтобы не передумать, и Чонгук дёрнул бровями, столкнувшись с её прямым взглядом. — Не я выбирала то, кем буду, — пояснила она. — Правда думаешь, что родители спросили меня, прежде чем привели на прослушивание? Им просто нужна была куколка, которой можно будет играться, ребёнок-актёр, которым можно будет похвастать перед соседями и знакомыми, сказать: «Смотрите, какая у нас Сана! Это мы такую воспитали». Да из меня просто сделали товар, не годный ни на что другое, кроме как кривляться перед камерами, раздавать автографы и улыбаться. Ты знаешь, как я ходила в школу? Если за все те годы, которые я должна была учиться, наберётся хотя бы половина из тех дней, которые я посещала, будет хорошо. Но я и там не была Минатозаки Саной — я была той, кто снимается с известными актёрами, кто скоро сама станет одной из них, кто может добыть автографы или снимки. Да у меня в голове нет ничего — я глупая, понимаешь? Мне оценки ставили просто за то, что я актриса. Вот и выходит, Чонгук, — она сглотнула, перебарывая в себе дурацкие слёзы обиды, — что я занимаюсь этим, потому что больше ничего не умею и ни на что не гожусь. Только вот хмурый и сосредоточенный взгляд парня не изменился ни на йоту. Чонгук всё так же стоял рядом, нависал над ней, словно гора, а все её слова будто бы прошли мимо него, напрочь миновав уши, голову и сердце. Сана усмехнулась, опустив голову, и задумалась, на что вообще надеялась, решившись пожаловаться ему — именно ему — и излить свою душу. Слабую, прогнившую, никчёмную душонку, которая и Чонгуку тоже оказалась без надобности. — Забудь, — качнула она головой и улыбнулась поджатыми губами. — Я возвращаюсь в комнату, никуда не пойду, ложись и отдохни. Но едва только Сана привычно заскользила по стене, собираясь обойти парня, как рядом с её головой оказалась вдруг ещё одна рука, не позволяющая отойти. Девушка подняла удивлённый взгляд, отказываясь верить в происходящее, а потом вздрогнула, когда её ладони коснулись чужие тёплые пальцы. — Считаешь, что алкоголь — выход? — Не только он, — протянула Сана, в очередной раз чувствуя себя околдованной Чонгуком — его близостью, его голосом, его взглядом, его прикосновением. — Я ведь говорила, дело не только в нём. Музыка, танцы, люди вокруг… внимание, в конце концов, разговоры и смех. Для меня это — выход. Чонгук задумался о чём-то на несколько долгих секунд, не позволяя отвести взгляда от своих чёрных глаз, а потом потянул вдруг за собой в сторону кухни, не спросив ни желания, ни согласия. Сана на самом деле и не отказала бы, предпочтя слепо последовать за тем, кто казался сердцу слишком привлекательным, но скулы сами собой загорелись от одного только взгляда на их с Чонгуком сцепленные ладони. Парень усадил её на высокий стул у небольшой барной стойки, а сам направился к холодильнику, заставляя неотрывно следить за каждым его непонятным действием. Он достал оттуда пачку сока — из-за широкой спины трудно было разобрать, какого именно, — извлёк из посудомойки, уже отработавшей своё после сегодняшнего ужина, стакан, протёр его полотенцем и открыл зачем-то морозильную камеру. Сана, никогда особым терпением не отличавшаяся, зато вечно получающая тумаки за любопытство, которое в детстве списывали на возраст, соскользнула со стула и медленно двинулась в сторону Чонгука, замирая в полушаге от его спины. Такую спину — с бугрящимися под футболкой мышцами и чётко выделяющимися лопатками — очень хотелось обнять, скрестив руки на твёрдом животе и носом уткнувшись в позвоночник. Но Сана в итоге могла лишь поджимать в расстройстве губы и, поднимаясь на носочки, заинтересованно выглядывать из-за плеча Чонгука, пытаясь понять, что же он задумал, но пытаясь не заявить о своём присутствии. — Я тебя чувствую, — произнёс неожиданно парень, и Сана поморщилась, понимая, что никогда, кажется, не научится подкрадываться к нему действительно бесшумно. — Что ты делаешь? Она вышла из-за его спины, признавая собственное поражение, а он придвинул к ней стакан с небольшим количеством яблочного сока и тремя кубиками льда в нём. — Вот. Пей. Сана прыснула, а потом покосилась в сторону нахмурившегося Чонгука, не понимая, что за приступы странной заботы на него нашли. — Спасибо, Чонгук, — чуть улыбнулась она, скрещивая руки на груди и бедром облокачиваясь о разделочный стол, — но я от сушняка не страдаю. Парень фыркнул в ответ, привычно уже поймав её запястье, и едва ли не силой заставил обхватить стакан пальцами. — Не капризничай, а пей, — подтолкнул её руку вверх Чонгук, заставляя край стакана столкнуться с губами. — Думай, что это виски, и пей. — Это ещё что за терапия? — снова рассмеялась, не удержавшись, Сана. — Скажи спасибо, что не шоковая. — По-моему, ты лезешь не в своё дело, — прищурилась она, не переставая, однако улыбаться. — Думаешь? — дёрнул Чонгук бровями в ответ и, подавшись вдруг вперёд, заставил её невольно развернуться, копчиком вжаться в край столешницы, а сам навис следом, ладонями упершись по обе стороны от неё. От такого вот его поведения на неё снова и снова находило вовсе не смущение, и она бы многое отдала, чтобы это было всё же оно. Потому что губы в это время пересыхали сами собой, дыхание учащалось, наплевав на её мнение, а в животе что-то протяжно стонало, скручиваясь, и ей приходилось сводить колени вместе, лишь бы побороть это неуместное чувство. — Ты — моё дело, Сана. Девушка сглотнула, чувствуя, как соприкасаются их тела. Кажется, куда ближе, чем прежде. И даже Чонгук словно бы позволял себе ещё больше, чем обычно, смотря на неё так, что в голове всё плыло от желания податься вперёд и впиться в его губы своими. — Я помню, — фыркнула она лживо смело, за фасадом самоуверенности пряча дрожь. — Я — твоя работа. Едва ли ты говоришь что-то другое чаще. — Это позволяет мне держать себя в руках, — прищурился Чонгук, вызывая в очередной раз полное непонимание, но потом снова резко вернулся к предыдущей теме: — Пей. Сана вздохнула, понимая, что бессмысленно даже пытаться с ним разговаривать, и примирительно отпила из стакана. Рот тут же обожгло холодом, зубы заныли, а горло загорелось, заставляя зажмуриться. Чонгук вырвал стакан из её пальцев совершенно неожиданно, и девушка снова покосилась на него с вопросом. — Кто так вообще делает? — прыснул он. — Я ведь сказал: пей так, будто это виски. Или виски ты тоже глотаешь, как заправский алкаш, у которого уже чувствительности никакой? Сана поджала в обиде губы и забрала стакан обратно, всё ещё ощущая неприятный холод на зубах. Действительно — Чонгук сок достал из холодильника, да ещё и приправил его кубиками льда, с чего бы ему быть тёплым? — Пей так, чтобы я поверил в то, что это виски, — произнёс парень, наблюдая за тем, как она подносит к губам стакан. Её подобное внимание до ужаса в очередной раз смутило, а потому она прикрыла глаза, делая новый глоток, подержала сок во рту, прежде чем проглотить, но в итоге всё равно получила: — Не убедительно. — Знаешь что? — пробурчала она, открывая глаза, и тут же столкнулась с довольной широкой улыбкой. — Что? — Пей сам! — кинула Сана, громко поставив стакан на стол, а затем резко соскользнула на корточки, собираясь воспользоваться эффектом неожиданности и миновать руки Чонгука, что не позволяли сделать этого прежде. Только он, посмеиваясь, всё равно успел подхватить её за плечи и вернуть на место, пуще прежнего, к тому же, вжимая в стол, почти впиваясь своими бёдрами в её живот. — Так тебе наглядное пособие предложить? — усмехнулся он, не имея никакого представления о том, насколько зашкаливал у Саны пульс от всего происходящего. Чонгук пьянил собой покруче любого алкоголя — и это пугало столь же сильно, сколько и нравилось. Он потянулся за стоящим на столе стаканом, поднёс его к губам, не отрывая взгляда от Саны, и сделал глоток. Девушка изо всех сил умоляла себя не смотреть на то, как уместно его пальцы смотрятся на бокале, как поджимает он губы, как втягиваются на короткое мгновение его щёки, и как кадык дёргается на шее, когда он проглатывает жидкость. Действительно пришлось напомнить себе, что это сок. — В актёры податься не думал? — вышло как-то тихо, и Сана прокашлялась, вызывая его смех. — Я не сумасшедший, — произнёс Чонгук в ответ и вдруг снова потянул её за собой, отставляя пустой стакан с кубиками льда на стол и направляясь на второй этаж. — Ты что задумал? — Хочу доказать тебе, что ты и без того прекрасно расслаблялась всё это время... Но можно ещё лучше, — он толкнул дверь в её комнату, проходя свободно и легко, словно бы к себе домой, а потом шепнул в самое ухо: — Обещаю, тебе понравится. У неё мурашки прошли от самой шеи вниз, заставляя поёжиться от совершенно неуместного желания, прострелившего насквозь от одного только того, как касался её вечно Чонгук, как прижимал, заставляя почувствовать жар своего тела, и каким тоном говорил иногда, будоража самые тёмные из желаний и заставляя вспоминать, как думала она иногда о нём, стискивая в пальцах диванную подушку, пропахшую им насквозь. Сана сглотнула, пытаясь прогнать из головы все самые неуместные мысли и представления, и только проводила взглядом фигуру Чонгука, направившегося в сторону гардеробной. Он с крайней полки оттуда достал футболку и шорты, лёгким взмахом руки отправляя на кровать, заставляя перед этим пролететь через всю комнату, а потом обернулся к ней, располагая руки на бёдрах. — Переодевайся, — кивнул он на одежду. — Может, выйдешь для начала? Но Чонгук только как-то подозрительно и слишком широко улыбнулся, отрицательно качая головой. — Ты ведь хотела внимания, — произнёс он раньше, чем Сана успела возмутиться такому его поведению. — Говорила, что вкупе с алкоголем оно тебя расслабляет. И я готов тебе его предоставить. — А ты не думаешь, что сам меня напрягаешь? — почти не соврала девушка, хватая с кровати вещи, и двинулась в сторону гардеробной. — Это временно, — хмыкнул Чонгук, закрывая дверь в нужную комнату почти перед самым её носом, а затем коснулся плеч, пуская по телу электрические заряды, и утянул в центр спальни. Он сам затем плюхнулся на кровать и, заинтересованно наклонив голову, расставил по бокам руки. — Приступай. — Ты думаешь, я тебе тут стриптиз бесплатный устрою? — потрясённо выдохнула Сана, а сама вспомнила невольно, как Ичан когда-то советовала его соблазнить. — Так вопрос в цене? — весело хмыкнул Чонгук. — Вот засранец, — пробурчала она шёпотом в ответ и повернулась к нему спиной, понимая, что из головы вмиг вылетели все мысли о соблазнении. Сана первым делом всунула ноги в шорты, зная, что подтянуть их под короткое платье, не засветив при этом бельё, было проще простого. — Сделаю вид, что не слышал, — раздалось за спиной, и девушка фыркнула в ответ, пальцами цепляясь за край чулок, что едва достигали кромки шорт. — А вот это оставь. — Ты ещё и фетишист? — обернулась она, широко распахнув глаза, и щёки, как назло, тут же загорелись румянцем. — Я — мужчина, — прищурился Чонгук. — Все мужчины любят чулки. — Не все. — Хорошо, гомики не любят. — Некоторые — любят! — Даже спрашивать не буду, откуда ты это знаешь, учитывая то, с кем ты водишь дружбу, — усмехнулся парень, а Сана только отвернулась от него, задирая подбородок. Чонгук совсем не расслаблял — напрягал, напрягал и ещё раз напрягал. Девушка просунула голову через ворот футболки и замерла на время, не зная, как следует поступить дальше. Молния платья находилась на спине, и, едва только она расстегнёт её, то тут же свалится по самый пояс — футболкой Сана прикрыться не успела бы, а светить голой спиной перед Чонгуком отпало всякое желание. Однако если она первым делом заберётся в футболку, то потом едва ли спокойно справится с молнией. — Надевай её, — вдруг раздалось над самым ухом, а чужие пальцы коснулись позвоночника, заставляя вздрогнуть, — я помогу. В голове сигнализация закричала и замигала, всё подсознание заливая красными огнями. «Интимно, слишком интимно», — кричало оно, а девушка в ответ только сглотнула и послушно просунула руки в рукава футболки. Молния на спине под приказом чужих пальцев в тот же момент начала расходиться в стороны, оголяя спину, а Сана спешно натянула ткань, рассчитывая спрятаться. Платье ожидаемо упало до самой талии, а потом зацепилось за бёдра, обтягивая их слишком плотно. И едва только девушка коснулась его, рассчитывая избавиться полностью, как под пояс на талии вдруг поднырнули пальцы Чонгука, располагаясь между тканью шортов и платья, и, слегка прихватив первые, чтобы не соскользнули с бёдер, потянули вниз второе. Сана судорожно сглотнула, отказываясь воспринимать происходящее как-то иначе, кроме как с известным подтекстом, и признала, что совсем, кажется, перестаёт понимать и Чонгука, и всё то, что он делает. Пульс стучал в ушах громко-громко, а собственное тело казалось одним сплошным сосредоточением чувствительности. Потому что как-то иначе объяснить всё то, что она испытывала от одних только касаний к коже в тех местах, которые прежде и за эрогенные зоны не считала, просто не могла. Платье соскользнуло на пол почти с оглушительным звуком, и Сана вздрогнула. — Знаешь, это так раздражает, — услышала она шёпот у самого уха, а потом почувствовала, как сильнее пальцы Чонгука стиснули её талию под футболкой. — Твоя вечная попытка останавливаться на полпути раздражает. — Что ты имеешь в виду? Это было неправильно и странно, потому что горячее тело парня за её спиной, его дыхание в самое ухо, ладони, что слишком очевидно поглаживали кожу над самым поясом шортов, казались одним только сном. Особенно когда Чонгук прижимался пуще прежнего, наклонялся к шее отчётливее, словно бы не боялся, что она оттолкнёт его, и дышал громко и вкусно, заставляя рот наполняться слюной и дрожать отчего-то. — Зачем всё время убегаешь? — продолжил он, путая ещё больше, и вдруг подтолкнул, заставляя двинуться вперёд, но не отпуская от себя и продолжая шептать в самое ухо. — Из-за этого я не могу тебя понять. Представления не имею, чего ты хочешь, а чего — нет. Сначала притягиваешь, а потом отталкиваешь. Почему я должен сам догадываться? Сана сглотнула и подняла невольно голову, когда Чонгук самым кончиком носа провёл по её шее, заставляя жмуриться и сходить с ума. Перед ней была одна только стена, но парень не останавливался, продолжая толкать только к ней, а ещё всё ощутимее и смелее касался ладонями живота, пальцами рисуя что-то понятное лишь ему одному. — Ты решил вообще все стены мною пошаркать? — выдохнула она тихо, когда всё же почувствовала грудью холод бетона, и повернула голову в сторону, прижимаясь к ней щекой. — Чонгук?.. Вышло как-то истерично и почти плаксиво, а парень прижался только ещё ближе, всем телом вжимая в стену сильнее, и ещё ощутимее огладил кожу над самым поясом шорт. Сане в один миг стало не по себе от всей той какофонии эмоций, что накатили огромной волной, и вызваны были одними лишь почти невинными прикосновениями. Чонгук губами коснулся её виска, заставляя все предохранители сгорать в адском пламени, и опустился вниз, к шее, короткими, едва заметными поцелуями, которые распаляли почему-то много сильнее, чем можно было бы предположить. — Я стал просто сумасшедшим трудоголиком из-за тебя, — Сана еле разбирала слова, а, когда чужие губы оказались прямо под ухом, оставляя очередной влажный поцелуй, судорожно сглотнула, потому что было слишком хорошо. — Хотя бы в этот раз не останавливайся на полпути, — одна из ладоней Чонгука сильнее проникла под футболку, коснулась живота, заставляя девушку судорожно втянуть в себя воздух, и двинулась вверх, большим пальцем пересчитывая рёбра. — И не заставляй останавливаться меня. Сана закусила нижнюю губу, пытаясь ещё в мыслях найти хоть что-то связное, что объяснило бы, наконец, всё происходящее как-то иначе и разумнее, нежели «Это взаимность!», но в итоге лишь откинула голову, стоило шеи коснуться зубам и языку. Жарко становилось слишком быстро, во рту пересохло моментально, и желание ощутить на своих губах губы Чонгука стало слишком навязчивым. Он тем временем касался ими лишь шеи, опускаясь всё ниже, вёл по плечу почти мягко, нежно, позволяя зубам только мимолётно цеплять кожу, сдвигая в сторону свободную футболку и заставляя желать себя больше. Чонгук её руку раскрытой ладонью прижал к стене и накрыл своей, пока сам всё продолжал касаться длинными пальцами ребёр, дразнил, не опускаясь ниже, но и не поднимаясь выше. Это сводило с ума: то, как часто поднималась и опускалась его грудная клетка за её спиной, то, как быстро, совсем не уступая её собственному, билось его сердце где-то под лопаткой, и то, как дышал он громко, позволяя Сане услышать это, вернувшись к её шее и целуя куда откровеннее, чем прежде. С ума сводил весь Чонгук, дурманил собой просто невероятно, заставляя привыкать к его прикосновениям слишком быстро и едва удерживать в себе разочарованные стоны, когда губы на несколько мгновений отрывались от её кожи, а пальцы задирали футболку выше. Он отпустил руку Саны, ладонью коснулся плеча, повёл по нему вверх, достигая шеи, обхватил её, совсем не сжимая, и указательным пальцем поднял подбородок, заставляя запрокинуть голову. Губы, что покинули кожу плеча со спущенной футболкой, тут же нашли её собственные, врываясь в рот языком почти яростно. Вторая его ладонь достигла, наконец, груди и сжала ту сквозь плотную ткань бюстгальтера, вырывая из лёгких хриплый вздох. От Чонгука не пахло сигаретами, а на языке не было привкуса табака. От Саны не пахло алкоголем, а на языке не было привкуса виски. И, несмотря на это, целоваться с ним почему-то было горько. Он прижался к ней ближе, в полной мере давая копчиком прочувствовать всё своё возбуждение, поднял её голову выше, углубляя поцелуй всё сильнее, и поднырнул ладонью под чашечку лифчика, нещадно сдвигая его вверх. С Чонгуком было совсем не сладко — и как раз это и нравилось Сане больше всего. Парень отпустил её шею, но не освободил губы, продолжая терзать медленно, но со вкусом, обводить языком их контур, сталкиваться с её собственным, сжимать попеременно то нижнюю, то верхнюю. А сам заскользил ладонью ниже, пальцами огладил линию ключиц, поравнялся со второй своей ладонью, обеими руками обхватил полушария груди и сжал, срывая с губ Саны тихий стон и топя его в своих же. Чонгук вдруг резко разорвал поцелуй, схватился за её футболку, потянул ту вверх, заставляя девушку поднять руки и избавиться от неё, а потом тут же в нетерпении едва не разорвал застёжку бюстгальтера, тоже отправляя тот в полёт. Он дёрнул Сану за плечо, заставляя спиной повернуться к стене, и едва успел подставить свою руку, прежде чем она головой ударилась о бетон. Чонгук не произнёс ни слова, лишь коротко огладил её взглядом, коснулся ладонью талии и подался вперёд, вновь накрывая её губы своими и вплетаясь пальцами в волосы на затылке. Сана в ответ запустила руки под его футболку, едва не плавясь от осознания того, что подушечками пальцев касается столь желанного тела, и не смогла сдержать протяжного стона, когда чужие ладони обхватили бёдра, сжали ягодицы и прижали ближе к телу напротив. Чонгук снова заскользил руками вверх, пальцами поднырнул под пояс шорт и потянул их вниз, заставляя упасть с бёдер. Они зацепились за колени, и Сана едва заметно переступила с ноги на ногу, отпинывая затем их в сторону. Парень тогда же стянул с себя футболку, позволяя буквально на секунду оторваться от губ Саны, а потом с ещё большей силой вжал девушку в стену, не дав даже как следует рассмотреть своё тело. Она почувствовала, как сжал Чонгук в ладони тонкую ткань её белья, собираясь распрощаться и с ним, почувствовала, как большим пальцем другой руки он провёл под резинкой чулок, и промямлила еле внятно: — У меня нет защиты. Парень расправился с последней одеждой, подхватил девушку под бедро, ногу заводя за свою спину и ответил: — Я успею. — Так нельзя. Я не сижу на таблетках, — нашла ещё силы поспорить Сана, а сама, противореча самой себе, только прильнула ещё ближе. — Я не выдержу, пока мы дойдём до моей комнаты, — выдохнул через силу Чонгук, а сам коснулся её откровенно, пальцами собирая влагу меж бёдер. Девушка запрокинула голову, ощущая страшную дрожь, пробирающую от одного только этого, и он усмехнулся довольно в её приоткрытый рот. — И не только я. Сана потянулась к нему первая, слегка приподнимаясь на носочки на одной ноге, обхватила за шею и поцеловала, в плен утягивая его верхнюю губу. Он тут же перенял инициативу, наклоняя голову, прижался ближе, и девушка застонала невнятно в его рот, чувствуя, как медленно Чонгук входит в неё. Она пальцами впилась в его плечи, прекрасно ощущая долгое отсутствие секса, а сама только сильнее подалась бёдрами навстречу в стремлении скорее ощутить его в себе полностью. Парень оторвался от её губ с характерным звуком, коснулся ими чужого виска, подхватил Сану под второе бедро, заставляя скрестить ноги за его спиной, и девушка едва не задохнулась от кругов перед глазами, вызванных одним только чувством наполненности. — Чёрт… — едва разобрала она сдавленное шипение на ухо одновременно с тем, как Чонгук толкнулся чуть грубее и глубже и начал двигаться, сильнее вжимая её спиной в стену. Сана позвоночником прочувствовала, кажется, все её неровности и шероховатости, обхватила плечи парня сильнее и прижалась животом плотнее, позволяя одной лишь голове откинуться назад. Чонгук тут же накрыл открывшуюся шею губами, умудряясь целовать, кусать и лизать будто бы в такт своим движениям, амплитуда которых то снижалась, то повышалась невероятно, вырывая из груди Саны всё новые и новые стоны. Она пальцами вплелась в его волосы, чувствуя в себе одну лишь неспособность сделать хоть что-то, когда Чонгук так толкался, хрипя в самые ключицы и посылая по телу мурашки одним только своим дыханием, которое разбивалось о влажную по его вине кожу. Он вдруг снова поймал губами её губы, зацепил нижнюю зубами, оттянул почти нещадно, входя в её тело с особой частотой, а потом толкнулся резко, сильно и глубоко, заставляя едва ли не запищать в его рот, закатывая глаза, и удобнее перехватил под бёдрами. Сана не успела понять, как вдруг оказалась на кровати, провалившись спиной в мягкий матрац, придавленная чужим весом. Но Чонгук тут же снова подался вперёд, выбивая из лёгких хрип, снял её руки со своих плеч и, переплетя пальцы, вжал в кровать. Ей по-глупому плакать хотелось от всех тех чувств, что простреливали низ живота, заставляя метаться по постели, прогибаться в пояснице, когда Чонгук толкался как-то особенно приятно, задевая что-то внутри. И Сана кусала губы, громко, почти оглушительно дыша, срываясь иногда на высокие стоны и стараясь не закрывать глаза. Потому что у Чонгука волосы были чуть мокрыми и прилипшими ко лбу и вискам, взгляд казался затуманенным, куда темнее обычного, а губы — слегка приоткрыты. Между ними видно было сжимающиеся иногда зубы, и язык, судорожно проходящийся по уголкам рта. Такие красивые и манящие, но, одновременно с тем, недоступные для поцелуев — ведь тогда не будет слышно сводящих с ума хрипов, вырывающихся из груди Чонгука. В животе было по-настоящему горячо, пульсировало и тянуло невероятно, по всему телу разливая горячую и густую лаву. Ноги, что плотно обхватывали талию парня, дрожали, а толчки, что выбивали из неё весь воздух, заставляли запрокидывать голову, сходя с ума. — Чёрт, — снова разобрала Сана у самого уха, почувствовала, как отпустил Чонгук её руки, как вместо этого вцепился в талию, и сама в ответ обхватила его за плечи, ощущая скорую развязку. Он толкался быстро и грубо, навалившись всем телом и с силой удерживая её на месте, будто она могла куда-то деться. Чонгук дышал с большим трудом, громко хрипел в самое ухо, заставляя запрокидывать голову и вторить ему собственными стонами — всё более протяжными, всё более высокими. Было горячо, слишком хорошо, хотелось только продолжения: так же сильно, много, мощно, чтобы до звёзд перед глазами и дрожи в ногах. Чонгук чуть приподнялся на руке, не останавливаясь ни на секунду, а ещё, протолкнув ладонь между их взмокшими телами, коснулся клитора и надавил двумя пальцами, заставляя выдохнуть потрясённо и протяжно застонать, чувствуя, как легко и просто, поддаваясь лишь ещё паре глубоких толчков, её тело едва ли не выворачивает наизнанку от невозможного и кажущегося нереальным чувства. Он, кажется, рассмеялся ей прямо в ухо, пока страшная крупная дрожь пробирала насквозь, заставляя выгибаться дугой и сжимать в пальцах одеяло. А сам, прижав к крепкому животу её бёдра, только продолжил толкаться в словно потерявшее всякую чувствительность тело, горячим дыханием опаляя ухо. Сана подрагивающими, еле слушающими её пальцами накрыла собственные губы, пытаясь унять бешено стучащее сердце и непослушно бьющееся в кратких конвульсиях тело, заставляющее сжимать бёдра. И даже не сразу заметила, как повалился на неё Чонгук, выстанывая сквозь сжатые зубы в самый висок что-то невероятное и очень уязвлённое. Он затем перекатился на кровать рядом, выдыхая громко и с ласкающим слух мычанием, и Сана в следующее же мгновение ощутила на своём животе его ладонь, а на шее — губы. Они оба были страшно мокрыми, волосы липли ко всему, макияж наверняка стёрся, помада была размазана вокруг губ, а тушь потекла, оставляя чёрные следы после себя. Но Чонгук, повернув её боком к себе и прижав грудью к своей груди, только уткнулся в макушку, позволяя слышать своё загнанное дыхание, и как-то оглушительно громко чмокнул, заставив вдруг залиться краской смущения. — Ты помнишь, что я сказал тебе? — голос его был охрипшим, совсем слабым и загнанным, но Чонгук всё равно заговорил, будто ему не терпелось сказать что-то именно сейчас. — Я… Я стал таким трудоголиком из-за тебя, — произнёс он, запнувшись. — Ты — моя работа, Сана. Но я такой ненормальный трудоголик… Так что не смей даже думать, что это просто секс. У меня определённые проблемы с выражением чувств, но… я вроде как признался тебе. Слышишь? — Я бы убила тебя, — выдохнула она едва слышно в самые его ключицы, пытаясь совсем так же выровнять дыхание. — Если бы это был просто секс, я бы заставила тебя пожалеть. Чонгук рассмеялся, снова целуя её в висок и продолжая прижиматься всем телом. — Хорошо. Ладно... Но, может, ответишь как-то на моё признание? Я не могу ждать вечность. Сана прыснула невольно, думая, что у Чонгука и правда проблемы с проявлением чувств, а потом зарылась носом в его шею, ладонями несмело обнимая грудь, и произнесла: — Если всё так, то мне нравится быть твоей работой, — тихо-тихо, едва слышно проговорила она. — Так что просто продолжайте быть гарантом моего приличия, телохранитель Чон.