granules

калум не привык к толпе и бежал всякого общества, особенно в последнее время. хотелось ему вздохнуть в ином мире, хотя бы в таком-нибудь, где не было ни единой души. и, несмотря на всю грязную обстановку в его жизни до женитьбы, он с радостью бы остался в своем фургоне, покуривая любимый кент и перебирая старые пыльные диски друга майкла. он сидел в углу: его большая кофта полностью закрывала татуированное тело. как хотелось укрыться ею полностью и реветь от безысходности. так мало сил терпеть, холод окутывал его, кэл засыпал под колыбельные ветра, игравшего по ту сторону распахнувшего окна. худ сидел в каком-то новоиспеченном ночном клубе, а рядом с ним стоял крепкий бренди, подаренный ему за счет заведения, ведь это был мальчишник. мальчишник перед свадьбой его сестры. не зная ни единой душы в здании под землей, он искал глазами ещё какой-нибудь выпивки, чтобы забыться и понять, что он мелок и действительно жалок, как твердил ему эштон все эти дни. ноги больше не могли нести его и косились из стороны в строну. он не мог принять одиночество, тоску и неизбежность. до последнего не понимая, что он забыл тут, в грязном и навороченном клубе, где и без всего хорошего тусовалась ватага глухо пьянеющих парней, калум глядел на впечатляющее - но только не его глаза - шоу: полуголые девушки кружились рядом вокруг, приставая и прикасаясь своим пылающим телом до парней, вовсе не смущая их всех. наоборот: чувство шалости шумело под их нутром. эштон оказался среди этих парней, совершенно нескромно трогая всех девушек до одной и чуть не сливаясь с ними в страстном поцелуе. калуму было тошно смотреть на это, а на девушек с эштоном - особенно. мысли о сестре мимолётно пролетели в его голове. жалость оставила след на смуглом выражении лица. душно, так что было даже нестерпимо сидеть. все настолько пропахло алкогольным запахом, что казалось, будто только из-за этого самого воздуха можно было за несколько минут сделаться пьяным. с развратом, стало дело, нужно покончить. захватив бутылку недопитого бренди, он вышел на улицу и нервозно вынул пачку сигарет из карма, закурив одну из них. он курил очень много, когда нервничал. — блять! - он пихнул мусорный бак, стоящий рядом, и оперся на стену, медленно скатываясь по ней и заводя руки за голову. оказавший на полу, он потер лицо и сделал еще одну затяжку. тут и сигареты не помогали. достав свой телефон, он нашел старые фотографии его сестры, бывшего и семьи. все это было в прошлом лишь потому, что он не такой как все. счастливые давно минувшие дни. хлынул холодный дождь. калум достал наушники и включил одну из своих, все тех же любимых песен группы the 1975. дождь был как никак кстати. калуму это нравилось. он неимоверно сильно любил дождливую погоду, потому что облака - единственная вещь, которая понимала его. слезы не было видно с таким сильным потоком воды, падающего с неба. он осторожно вытирал их, что было бесполезно, а его сигарета потухала. он бросил ее и, немного потоптав, отправился бродить по улицам, думая о том, что он никому ненужный огрызок общества. люди смотрели на него с оттенком некого высокомерного пренебрежения. калум вовсе пустился в алкоголь, допивая все тот же высоко градусный коричневатый спирт. он опустился на дорожную скамейку, а стук бутылки, горлышко которой ударило о спинку деревянной скамьи, напугал прохожих. он пролежал так, пока кто-то не соизволил его поднять и привести в порядок. — эш? - пылкое сердце не обмануло. это действительно был русоволосый эштон. калум разлепил свои похмельные глаза и сонно уставился на него, — пошел вон! дальше целовать своих девах... - он продолжал опускаться на лавочку, но присевший рядом ирвин не дал ему сделать это. эштон аккуратно положил голову калума на свои колени и уставился на витрину какого-то уличного ларька напротив. сильно билось его сердце, и сильно волновались его мысли. нравственная свобода потухала. — калум, ты так пьян... - он продолжал смотреть на витрину. худ вовсе не мыслил, скорее, он был в бреду. что-то шепча, он привлекал внимание эштона снова и снова, пока тот не решил его отвезти домой, — пойдем, ты не умеешь пить. спустившись вниз по улице, он нес калума на своих плечах, точнее, хоть как-то помогал ему идти. благо, что калум не был пухлым и назойливым пареньком, а мирно спал, с каждым разом все больше и больше наклоняясь к земле, пока эш не хватал его и пытался выпрямить. желтая машина показалась вдали. ее фары ослепили не такие уж и хмельные глаза эштона. к сведению, ирвин почти не пил. сделав несколько небольших шотов с обыкновенной водкой, он не пришел в себя, но и не попьянел. его организм был слишком устойчив к спирту. такси уже заворачивало за угол: водитель вскоре забрал несчастного будущего молодожена и действительно не умеющего пить шатена, отправляясь с ними за город, к тому же зелено-кирпичном дому с белой черепицей. — я помню все отрывками... у вас есть аспирин или парацетамол? - калум осторожно потирал свою больную голову, еще бродившую в бреду, и смотрел на своих нынешних домочадцев, ожидая от них действий в пользу него. мали поднесла холодный и мокрый кусок марли, предварительно смочив его водой из-под кухонного крана и, приложив его ко лбу, оставила и без того сухой поцелуй на смуглой коже брата. — если честно, это была не самая лучшая ваша идея, - мали недовольно стояла рядом с братом, все также придерживая кусок мокрой марли, — чем вы там занимались? эштон сидел молча. в его руках находились салфетки, которые он сжимал и разжимал буквально каждую секунду, ибо не мог заглушить какое-то непонятное и ноющее чувство внутри. калум также осторожно молчал, ссылаясь на то, что вовсе не помнит ни единого момента из вчерашнего вечера. мали продолжала спрашивать, а позже обратилась к эштону, высказывая все свои недовольства к нему о том, какой он никудышный и бестактный, что у них скоро свадьба, и ему стоит сделаться более серьезным. —... мы спокойно посидели с девчонками дома, а у вас что за пьянка по клубам? напивайтесь, когда хотите, но не рушьте мне планы и жизнь. вы усекли? они даже не подняли свои головы, чтобы посмотреть на блондинку, поэтому она решила оставить их на кухне. ее размышления заходили в разные русла, но меньше всего она хотела знать правду. эштон помнил все до мелочей, как страшный детский сон: он не был пьян, а вполне отлично проводил время, пытаясь напиться и расслабиться. все произошло в одно мгновение, и это даже видел сам калум, но он был так пьян, что противность взяла его чувства под свой контроль, поэтому, покидая столь нескромное заведение, он даже не обернулся посмотреть на то, как русоволосый ирвин следует за ним.

фонари не спешили освещать дорогу: их горело пару штук. эштон видел, как шатается калум, и чувство некого сожаления промелькнуло в его глазах. он боялся оставить его одного и даже не понимал, что потянуло его за ним. он попрежнему все так же недолюбливал его, как и при первой встрече, но обстановка не поддавалась данной ситуации, и было очевидно, что ирвин остыл к своему недругу, что нельзя было сказать о калуме.

шли дни. время близилось к поистине волшебному, когда мали с огромной радостью собирала свой нарядный образ из белого платья и фаты, как и полагается невесте. она была такая радостная, а ее брат давно не мог познать, что такое счастье. с белой завистью он смотрел на родную сестру, улыбался ей и помогал со всем, о чем она только просила. на мгновение калум почувствовал легкость в душе, а чувство того, что он действительно важен, начинало зарождаться по-новому. счастливые худы проводили время вместе, что нельзя было сказать об эштоне. его мысли были оторваны ото всего, а он сам - отрекся от мира, запираясь в своем кабинете и недоумевая, что ему скоро предстоит жениться. на своих плечах он нес огромную ответственность, но его нынешнее состояние совершенно не было расположено и не готово к тому, чтобы совершать такой по истине серьезный шаг в своей жизни. иногда ему казалось, что все его пьяные проступки откликнуться тогда, когда жизнь станет на пороге сложности и безысходности, как и происходило сейчас. лежа на диване в поту, его настиг жар, а красный лоб не переставал пульсировать. упав с дивана, будто его кто-то с него сорвал, он оказался на шерстяном ковру лицом вниз, нисколечко после не стараясь подняться и привести себя в полный порядок. он не узнавал себя. калум осторожно зашел к нему, имея при себе чай, который был сделан мали для своего возлюбленного. он оставил его на столе и, увидев неуклюжего эштона, поспешил поднять его и привести в порядок. — мы каждый раз будем напиваться по очереди, а потом таскать друг друга с угла в угол? - калум усмехнулся и поместил эша на все тот же диван. — я не пьян, нет... я чувствую себя ужасно и не знаю, что мне делать, - он наклонился лицом в подушку, осторожно тая в ней и забываясь. — ты спал? — нет. бессонница. калум взял подушку с бархатного дивана и положил ее на пол, переместившись туда же. он лег на нее, вдыхая запах эштона и его сигарет, которые он, очевидно, недолюбливал, и развернулся лицом к ирвину, чтобы проследить за тем, как тот заснет. — я не верю, что ты не пьян, но если тебя так сильно волнует свадьба, то... это, ну, типа, нормально? не знаю, так, кажется, себя чувствую перед церемониями брака сочетания, - он специально сделал странный голос, будто воспитанный портье в роскошном итальянском отеле, сделав акцент на последние строки. это казалось забавным, но не для эштона. — не в свадьбе дело, - он грубо проговаривал эти строки, замявшись в подушку. его было плохо слышно сквозь нее, но, к счастью, калум понял, о чем тот ведет речь. — а в чем? думаешь, я убью тебя, как ту несуществующую собаку? хах. эштон промолчал. он не хотел разрывать тишину и вставлять своих пять копеек, в то время как в горле пересохло, и пылающая жажда поглощала его организм. калум смотрел на него, а эштон все еще лежал, прилипший к подушке. сложилось чувство замешательства и неловкости. молчание усугубляло эти самые чувства, не давая надежду на продолжение разговора. но она была, где-то подсознательно у них обоих. — плевать мне на собаку. ты все видел, калум, своими глазами. я реально не достоин твоей сестры, я уебищный кусок говна. спустя минуту, после произнесенной фразы, они еще оба не могли прийти в себя. эштон тихо шептал: «что я, мать вашу, натворил... что я натворил», а калум отчаянно глядел в потолочную бесконечность, окончательно поняв, что жизнь - полное разочарование и ему не стоит находится здесь и сейчас. он вовсе ничего не помнил, но в голове начали выстраиваться некие фрагменты, образуя поистине отвратительную картину. появилось желание выразить свой гнев в виде удара на эштоне, так, чтобы тот напрочь имени своего вспомнить не смог, но сейчас ирвин был настолько жалок и слаб, что становилось тошно. калум всячески подбирал различные оправдания в своей голове на этот счет, но снова все было тщетно. калума мучал вопрос, почему эштон так поступил, но как это произошло - он и вспоминать не хотел. — чем ты думал, эштон? — я был пьян. — нет, ты не был, я знаю. - кэл сложил руки на своей груди, все еще находясь лежа на полу. отныне его отношение к ирвину полностью изменилось, — я съеду. — нет, не смей. - эштон поднялся и присел на диван, туманно смотря на лежащего на полу калума. тот полностью отвернулся, но не спешил вставать, будто надеясь на некое продолжение разговора. — я не хочу видеть, как моя сестра убеждается в том, какой же ты козел. она не заслуживает этого, - калум поднялся и мрачно посмотрел на эштона. желание его ударить никуда не пропадало, поэтому, дабы избежать еще одних неприятных последствий, он постарался скрыться из комнаты, в которой они находились с эштоном оба. но русый, наконец подорвав свой зад, остановил разгневанного шатена и развернул его к себе. — ты мне нужен. калум поднял свои глаза на него и сжал пальцы в кулак: гневу не было придела. он готов был зарядить этим же кулаком прямо в челюсть стоявшему напротив эштону, но какой-то рассудок сумел его остановить. тогда он просто цокнул и развернулся, но эш стоял на своем и снова схватился за несчастную и оголенную руку калума. — черт тебя побрал, не трогай меня! калум отошел от него, и тот рассудок, что остановил его в прошлый раз, не смог сделать это же в этот. в челюсть ирвину все-таки прилетел чуть ли не смертоносный и поистине сильнейший удар худа, который он только делал в своей жизни. эштон пошатнулся, а кулак кэла оказался в крови. зажав свой нос, чтобы кровь не испачкала всю окружавшую их мебель и прочие вещички, русоволосый опустился на колени, а вскоре вовсе упал, оказавшись на деревянном холодном паркете. нет, он не был мертв. он был опустошенным и замученным, так и не смог он понять, чего ищет в этой жизни. — я заслужил. калум мигом собрал все свои вещи, которых было не так уж и много, и скрылся за все тем же высоким каменным забором. больше его никто не видел, а эштон остался лежать на все том же паркете, пачкая своей багровой кровью весь ковер и пол. его слезам не было конца. он никогда не плакал и не знал, какого это. бурный ручей без остановки сливался с кровавым потоком и также капал на паркет. как бы он хотел забыться и уснуть.