Драконий дом

      Снег падал на землю крупными хлопьями, словно иглами обжигая и больно укалывая голую кожу рук, лица и шеи. Тсуна утопал в снегу по колено, а с неба продолжали слетать все новые и новые хлопья. У него все окоченело, и он с трудом заставлял себя шагать дальше, но страх всегда был для человека лучшим стимулом. Он боялся того, что оставлял позади, и очень надеялся, что снег засыплет его следы.       Ему всего пятнадцать лет. Просто Тсуна, с грехом пополам перенявший у матери кое-какие навыки ведения хозяйства, но так и не сумевший стать полноправным мужчиной в понятии деревенских. Его не привлекало оружие, слабо интересовала охота, и совсем пугали драки. И когда в его дом пришли грабители, он не смог ничего сделать. Отца и мать прирезали на его глазах как скотину, а он успел только схватить котомку, отложенную на черный день, и дать деру. В деревне слышались крики: напали не только на его семью, но Тсунаеши знал — деревенские отобьются. У них хватало крепких мужиков, а у такого, как он, появился шанс вырваться из этого места. О родных он поплачет потом.       Он блуждал по лесу до сумерек, по крошечному кусочку отрывая от хлебцев, стараясь растянуть скудный запас пищи. Почти на закате, когда тени деревьев на белом свежем снегу стали пугать своей чернотой, он наткнулся на холодную пещеру. Решив, что лучше там, чем в сугробе, юноша настороженно прошел внутрь, но даже после его громких шагов из пещеры никто не вышел. Тсуна прислонился спиной к каменному своду и осел на пол, прижимая к груди котомку. Горячие слезы обожгли глаза, и Тсуна досадливо утер их рукой. Он пока жив. И мама с папой хотели бы, чтобы он спасся. Все понимали, что мальчика терпели в деревне лишь из уважения к его отцу. Не стань его — и Тсуне не было бы там жизни. Бежать — самый мудрый путь. Вот только куда бежать?..       Когда алое солнце опустилось за горизонт, он достал из сумки свечу и огниво. В ночь не так страшно выйти и нагрести немного веток для костра. Дикие звери Тсуну не пугали — он всегда боялся только людей. Злобных, непредсказуемых тварей.       Когда маленький, незаметный снаружи костерок разгорелся и начал дарить первые крохи тепла, Тсунаеши осознал, насколько сильно он замерз. Ноги в сапогах из тонкой кожи окоченели, штаны и край рубахи вымокли насквозь. Он был настолько напуган, что не чувствовал ничего, а теперь дрожал от холода и совал руки почти в огонь, чтобы хоть как-то отогреть задрогшие пальцы.       Горящие ветви дали достаточно тепла, чтобы вещи подсохли, а сам Тсуна отогрелся. Его начало клонить в сон, но прежде, чем сознание окутало дымкой дремы, он заметил в углу пещеры что-то блестящее. Пламени костра не хватало, чтобы рассмотреть, и он зажег свечу, поднимаясь на ноги и осторожно продвигаясь глубже. И ахнул, когда увидел, что было в этом углу.       Они блестели, словно драгоценные камни, переливаясь радужным светом. Размером чуть больше бычьего сердца, холодные, как сама зима. Тяжелые, будто камни. Они и были камнями, ничем другим и не могли, так себя уверял Тсуна. Хотя он понимал, что это такое, ведь много раз видел на рисунках в книгах. Шесть окаменевших драконьих яиц. Не самых крупных пород, но все разные, от белоснежного до обсидианового черного. Редчайший артефакт, который на черном рынке оторвали бы с руками и головой, чтобы никому не проболтался. Целое несметное сокровище, гниющее в сырости богами забытого места.       Тсуна присел на корточки, разглядывая покрытую узорами скорлупу. Он всегда верил в сказки, где повествовали, что драконы ходили по этой земле, а потом ушли, не выдержав натиска и бесчинства людского рода. И вот, перед ним затвердевшие навечно подтверждения этому.       Юноша неловко протянул руку, касаясь кончиками пальцев скорлупы черного яйца. И вздрогнул всем телом, ощутив… что-то. Он не смог бы описать это чувство словами. Просто вдруг понял, что это не камни.       Тсуна сгреб яйца в охапку и аккуратно разложил вокруг костра, подкинув еще хвороста. Языки пламени облизали искрящуюся скорлупу, и Тсуна улыбнулся, устроившись на своем прежнем месте. Он попытается, и может быть, боги помогут ему согреть и сотворить чудо.       Его нашли в пещере на третий день. Парень из речной деревни, забредший далеко в лес во время охоты, представился как Дино и помог спрятать яйца, даже не спросив про них и избегая прикосновений к таинственным камням. Тсуна был очень благодарен за это и с радостью принял приглашение пойти с новым знакомым, уж очень тот располагал к себе. Речные отличались мягким и добрым нравом, и юноша только подивился, что умудрился на своих двоих пересечь две трети разделявшего их поселения расстояния. Впрочем, это было куда лучше, чем попасться своим или бандитам.       Дино оказался сыном старейшины речных и очень солнечным парнем. От его присутствия казалось, что лето пришло среди зимы. Он болтал всю дорогу, отвлекая гостя своих земель, но не просил рассказать о себе. Только приведя к отцу, посерьезнел как-то резко и попросил Тсуну говорить все без утайки. Юноша и не думал скрытничать и врать, поэтому рассказал, кто он, что и почему. Умолчал только о шести драконьих яйцах, аккуратно уложенных в сумку, из которой они с Дино вытряхнули все пожитки. Дино тоже о них промолчал, по приказу отца проводив гостя в отдаленный пустующий домик в селении, и пообещал зайти позже, дав гостю время отойти от всего и устроиться. Тсунаеши искренне поблагодарил своего спасителя и первым делом развел огонь в камине, опустив в пламя все шесть яиц. А после уже занялся уборкой, чтобы занять себя чем-то: дом пустовал очень давно; живший в нем старик умер лет пять назад, не нажив семьи. У других семей были свои дома, а для молодых считалось почетным строить новый дом своими руками, а не занимать чужой. Поэтому у речного народа всегда в селении было пять-шесть пустых домишек, куда селили пришлых людей — при таком порядке не приходилось незваному гостю тревожить семью.       Дино пришел к нему на следующий день, принеся в гостинец шмат вяленой оленины, копченую рыбу и бутыль молока. Тсуна от всей души поблагодарил его, и тогда они разговорились. Конечно, Дино спросил про яйца — он не мог не спросить. Но Тсунаеши и сам толком не мог ничего объяснить, только ворошил угли в камине, чтобы огонь прогревал каждый краешек скорлупы. Он предложил Дино потрогать, но тот посмотрел на него как на дурака — сунуть руку в огонь и коснуться раскаленного камня? Нет уж, увольте, он еще не лишился рассудка. Впрочем, Тсуна дураком не был. Он опустил обе руки на верхушки яиц, мягко огладив пальцами чуть шершавую, словно чешуйчатую скорлупу. «Они холодные, и я не знаю, смогут ли когда-нибудь согреться». Дино тогда, словно зачарованный, тоже протянул руку, чтобы коснуться великой реликвии: от огня тянуло неукротимым жаром, но яйцо, темно-синее, обожгло его мертвенным холодом. Может, там и нет уже жизни, и попытка согреть камень будет пустой. Впрочем, обычный камень должен был уже раскалиться до красна. Все это явно неспроста.       Они ничего не знали о драконах, поэтому в следующий раз Дино пришел навьюченным толстыми книгами и свитками, в каких только смог найти упоминание древних ящеров. Они сутками читали древние сказания, потягивая травяной чай и со смехом пересказывая друг другу самые забавные моменты, явно сочиненные непутевым рассказчиком. Тсуна прижился в селении, устроившись помощником к старейшинам и переписывая старые свитки: ему повезло родиться в семье грамотных людей и иметь красивый почерк. За работу он получал хлеб, молоко и дичь, а травы и ягоды он собирал сам в лесу неподалеку. Тсунаеши благодарил богов, что привели к нему Дино и сохранили его — позже он узнал, что его родная деревня не устояла перед натиском бандитов и все жители были или убиты, или проданы, а само поселение сожгли. Возвращаться было бы некуда, и Тсуна три дня оплакивал родных, когда узнал. Но здесь он жил, ни в чем себе не отказывая. У него впервые в жизни был друг и только их тайна.       Яйца постепенно нагревались. Однажды Тсуна не смог прикоснуться к обсидиановому яйцу — он обжег подушечки пальцев, тогда как другое яйцо, темно-зеленое с золотистыми прожилками и чуть меньшее по размерам, оставалось ледяным. Они с Дино с упоением ждали чуда, ведь что-то в яйцах неминуемо менялось.       И чудо пришло в его дом спустя два года, как огонь в той темной пещере впервые лизнул скорлупу яиц. Это случилось на закате в начале зимы, когда только-только выпал первый снег, припорошив еще не промерзшую землю. Тсуна сидел в кресле у камина, читая свиток про злобных и мерзких тварей, двуличных и непостоянных, как однажды обиженная женщина, и услышал громкий треск. Подумав, что это трещит сухое дерево, он повернул голову на звук и увидел на черном яйце здоровенную трещину, испещрившую всю скорлупу по высоте яйца. Юноша тут же отбросил свиток, хватая толстые варежки, которыми он переворачивал яйца в огне, и вытащил треснувшее яйцо. Он сидел с ним на коленях, едва дыша, когда трещина разошлась шире, кусочек истончившейся скорлупы отлетел на пол, звякнув, как драгоценная монета, и в образовавшуюся дырочку просунулась крошечная головка маленького ящера. Дракончик тихо зашипел, шумно втянув ноздрями-запятыми воздух, и дернулся, ломая свою темницу. Тсуна стянул варежки, осторожно касаясь еще нежных чешуек голыми руками. Дракончик доверчиво ткнулся мордочкой в ладонь и открыл глаза. Сердце Тсуны пропустило удар. На него смотрели две чистые льдинки, отражающие в себе пасмурное небо. Серо-голубое на обсидиане. Дракончик неловко расправил кожистые крылышки и издал звук, похожий на урчание. Он переступил по коленям ближе к животу и свернулся клубком, мгновенно засопев, доверчивый к ласковым касаниям — борьба со скорлупой за свободу отняла у малыша все силы. Тсунаеши даже не заметил, что по щекам текли горячие слезы, и почесал дракончику шейку.       — С днем рождения, Кёя.              ***       Дракончик рос не по дням, а по часам. Когда Дино пришел навестить Тсуну и неосторожно сунулся к названному брату, малыш Кёя, настроенный крайне решительно, дохнул на него дымом. Тсунаеши счастливо и гордо засмеялся, мол, охраняет папочку. Дракон охотно пил молоко и упорно старался жевать мясо — юноша заботливо крошил кусочки помельче. Недолюбливал Дино — скорее всего, просто ревновал. Спал с Тсуной, свернувшись когтистым клубочком на груди или под боком.       — Люди действительно чудовища, если у них поднималась рука на таких малышей, — с грустной улыбкой заметил как-то Тсуна. Кёя уже был размером с кошку и лениво грелся на подоконнике, подставив переливающуюся фиолетовыми красками обсидиановую шкурку солнцу.       — Он вырастет огромным, Тсуна, — напряженно отозвался Дино. Юноша резко повернулся к нему.       — И что? Предлагаешь от него избавиться?       — Нет же, — Дино тихо хмыкнул, потрепав приятеля по встрепанной каштановой шевелюре. — Предлагаю кое-что поинтереснее.       Тсунаеши на самом-то деле уже думал об этом. Один дракон был способен доставить проблем, а у него их будет шесть. Он не сомневался, что остальные яйца проклюнутся — это просто вопрос времени. Деревня не примет столь опасных и непредсказуемых существ. Рано или поздно ему придется уйти. Только куда?..       Дино оказался хорошим союзником, к тому же, он хорошо знал округу. Он нашел место далеко от деревни, пустошь за оврагом у озера, где вполне можно жить в уединении, никому не мешая, возделывать землю и ловить рыбу — земля там была ничейная. И они вдвоем и еще трое мужчин из деревни, хороших приятелей Дино, стали часто туда наведываться — Тсуне был нужен дом. Стопу поставили относительно быстро — больше времени ушло на подготовку бревен и досок. К моменту, когда они крыли крышу, у Тсуны уже был второй дракон. Белоснежный малыш с редкими красными чешуйками, в будущем обещавшими сложиться в пламенный узор, и невероятно красивыми изумрудами глаз. Кёя встретил брата тонкой струйкой первого пламени, подпалив взвизгнувшему крохе нежный хвостик, а Тсуна не знал — плакать ему или смеяться. Но теперь в воспитании малыша у него был помощник — Тсунаеши не боялся уходить из дома; он знал, что Кёя, хоть и вредничал порой, но за младшим присмотрит, чтобы потом получить похвалу от родителя.       Деревенские косились на него, потому что он стал работать в два раза больше, чтобы получать больше молока и мяса. Через месяц после Хаято вылупился Такеши, и Кёя буквально выл от одолевающей его малышни, и порой тоскливо смотрел на окно, словно кот, просящийся на улицу в марте. У Тсуны сердце кровью обливалось, он понимал, что дракон — не комнатная зверушка, ему нужен простор, но он не мог выпустить Кёю полетать. Дом еще не был готов к переезду.       Впрочем, возможность пролетать молодого дракона появилась. Когда в доме закончилась отделка, и помощники приступили к постройке огромного ангара с гнездами, способного вместить шестерых драконов, Тсуна занялся обустройством жилья и стал брать Кёю с собой. Тот ловко приноровился прятаться под плащом, прижимаясь и обхватывая лапами тело. А потом счастливой черной молнией, практически незаметный в сумерках, носился по оврагу, нырял в озеро, поднимая мириады брызг, закладывал виражи, пробуя силу крыльев, катался по траве, прочищая начавшую грубеть шкуру. Иногда Кёя приносил поникшие букетики луговых цветов, и Тсуна хихикал, что у него растет настоящий мужчина, но цветочки берег, закладывал между книжных страниц. А через месяц таких полетов Кёя принес своего первого зайца. Гордости не было предела, как и у самого дракончика, так и у молодого папаши, который этого зайца еще не совсем умело разделал под руководством Дино и сварил вкуснющую похлебку, накормив и работников, и драконов.       Ангар чудом успели достроить до рождения четвертого дракона — Мукуро. И вовремя. К Тсуне без стука вломились трое старейшин в сопровождении незнакомого Тсуне паренька — тот заметил, что одиночка больно часто стал уходить из деревни, кутаясь в плащ и вообще выглядел подозрительно. А Тсунаеши в это время сидел в кресле с Мукуро под рубашкой, Такеши на коленях. Два старших дракона спали в ногах, но, учуяв чужой запах, тут же вскочили на лапы, злобно оскалившись. Хаято подрос до размеров некрупного пса, а вот Кёя вымахал крупнее волчьего альфы, чья стая порой задавала хлопот пастухам. Его зубы были длиной с палец, а когти живо раздирали плоть и могли оставлять глубокие следы на камне. Старейшины в ужасе смотрели на древних тварей, коих уже и быть не должно в их мире, пока Тсунаеши успокаивающе гладил старших по головам: если набросятся, чуя угрозу — пощады не жди.       — Мы уйдем из деревни. Никого не тронем и не придем к вам больше, — закусив губу, проговорил Тсуна в ответ на безмолвную мольбу старейшин — даже с молодыми драконами связываться не хотелось. — Уйдем на рассвете.       И они ушли, оставив приютивший их домишко, чтобы начать обживать свой собственный. А в деревне стали шептаться про юного черного колдуна, создавшего чудовищ из камня на погибель людскому роду. Один Дино игнорировал эти глупости, часто убегая к своему названному брату и нянчась с подрастающими драконами. И когда они окружали Тсуну, ластясь к нему и по-кошачьи урча, Дино не знал человека счастливее.       ***       Лето выдалось на редкость теплым. В этом году Тсуна готовился праздновать свой двадцать шестой день рождения и, валяясь в высокой траве, размышлял, как бы подбить своих «сыновей» на куропаток — уж больно он их любил запекать на углях. В осень драконы и сами начинали таскать все больше дичи в дом: Кёя и Хаято, пожалуй, лучшие охотники в семье, носили оленей и птицу, Такеши и Мукуро ловили рыбу в озере. Рехей, вылупившийся через полгода от их переезда на новое место, охотиться не любил, но зато, в отличие от старших, любил возиться с самым младшим — малышом Ламбо, появившимся на свет четыре года назад. Именно Рехей учил непоседливого дракончика всему, чему его в свое время обучили старшие; и, надо признать, мелкий делал успехи — с охоты почти всегда приносил зайца или пушнину. Мех очень ценился на рынке, и Дино выменивал шкурки на что-нибудь съестное, чего не добудешь на своем огороде, или покупал какие-то вещи по необходимости.       Тсунаеши жилось совсем неплохо. Он не скучал по людскому обществу — для бесед ему хватало Дино, что приходил не реже раза в неделю и был бесконечно обожаем Мукуро. Обычно неуправляемый, с шилом в одном месте, рядом с «дядюшкой» Мукуро превращался в огромный мурчащий ком ласки. Тсуна только хихикал и называл их сладкой парочкой, а друг забавно полыхал ушами.       Дичи хватало, во дворе дома Тсуна развел огород, чтобы обеспечить себя овощами, трав и ягод в лесу было обилие, а родник, впадающий в озеро, снабжал его чистой питьевой водой. У них даже была корова — стоило юноше однажды заикнуться, что молоко бы им не помешало, как у драконов разом загорелись глаза — все они выросли на молоке, и хорошо помнили этот теплый и сладкий вкус. В общем, на утро в загоне Тсуна обнаружил перепуганную корову и смотрящих на него честными глазами «сыновей». Он так и не смог вычислить, кто же из них упер несчастное животное из деревни, но корова довольно быстро отошла от шока и давала потрясающее молоко, которое крылатые ящеры были готовы глотать ведрами. А зимой корова спокойно жила в ангаре с драконами, обогреваемая их жаром. Впрочем, Тсуна и сам любил спать там зимой. Дом, даже хорошо протопленный, в морозы остывал быстро, а под боком у Кёи можно было даже не кутаться в плед; еще и крылом укроют, чтобы ничто не тревожило сон.       Но было все же кое-что, что Тсунаеши несколько… тревожило. Они с Дино давно прочитали в легендах, что, когда драконы жили среди людей, они и обращались в людей, меняя две личины по своему желанию. Но нигде не указывалось, в каком возрасте драконы обретали такую способность. Кёе только девять полных лет — совсем ведь не возраст для дракона, хотя он и был самым крупным — никто из братьев не смог догнать его в росте и мощи. Тсунаеши не представлял, как нужно будет себя вести, если вдруг его дети обернутся людьми. Какими они будут? Младенцы, дети, подростки? Одно время Дино шутил, что им не повезло — из всех яиц вылупились самцы, но потом как-то перестал, не прижилась шутка. И Тсуна подозревал, что Дино приходил не столько к нему, сколько к его самому изящному и непредсказуемому мальчику — Мукуро. Но о возможности продолжения драконьего рода задумался: раз все самцы, то потомства они не оставят. Стало даже на мгновение грустно — он выходил замерзшие яйца, чтобы завести своих детей в тупик.       А в прошлом году проблема неожиданно разрешилась. Кто бы мог подумать, что драконам все равно — самец или самка в паре. Во всяком случае, в сказаниях об этом не писалось. У Тсуны чуть сердце из груди не выскочило, когда в брачном полете взвились в воздух Такеши с Хаято. Конечно, он строго отчитал их, ведь они еще так малы, но после не мог не обнять их, настолько нежный танец признания парой его впечатлил. Тогда, видя, как они вечером свернулись тесным клубком в стороне от остальных, Тсунаеши впервые пожалел, что он не родился драконом и никогда не ринется ввысь за возлюбленной парой. И впервые почувствовал горечь одиночества, ведь пары у него никогда и не будет.       И вот, он валяется в сочной траве, подпаленной жарким солнцем, прислушиваясь к гортанным звукам, что издавали возящиеся где-то поблизости драконы. Он знал, к чему идет дело, но его так разморило, что даже шевелиться не хотелось, не то, что идти и разнимать вечных драчунов. Но когда он ощутил жар пламени и на много миль вокруг разнесся драконий визг, Тсунаеши понял, что вмешаться все же придется.       — Кёя, Мукуро, прекратите немедленно, — он поднялся на ноги, строго скрестив руки. Кёя фыркнул, даже не посмотрев в его сторону, и демонстративно отвернулся, выдохнув струи дыма из ноздрей. А вот Мукуро со скорбным выражением на морде поковылял к родителю, подволакивая подпаленный хвост. По жару пламени с Кёей мог соревноваться только Хаято.       — Иди сюда, мой хороший, — Тсуна устроился на высоком, поросшем мхом, камне, доставая из висящей на боку котомки привычный арсенал мазей. — Плохой старший братик снова обидел хвостик? — Мукуро показушно прижал длинные заостренные уши к голове, тычась мордой в бок, пока «папочка» обрабатывал обожженную шкуру, а Кёя яростно и оскорбленно рыкнул. — Цыц, злодей. Ну все, теперь хвостик не должен болеть, — Тсуна чмокнул дракона между ноздрей и посмотрел в искристые сапфировые глаза с узкими щелками зрачков. — Иди найди Дино. Он хотел сегодня уйти на реку, может, даст тебе рыбы. Можешь зализать его до смерти.       Ультрамариновый цвет чешуи подорвавшегося с места Мукуро особенно выгодно переливался на солнечном свете — словно большой кусок вечернего неба, когда сумерки уже опустились на землю и показались первые звезды. Пожалуй, Мукуро был самым красивым драконом из выводка. И определенно вторым по вредности. Первым был другой персонаж.       — А вас, молодой человек, я попрошу остаться, — Тсуна глянул на Кёю. Обсидиановый дракон и не был против: в их большой семье ему редко удавалось побыть с хозяином наедине. Он быстро приблизился и лег рядом, устроив массивную голову на коленях человека. Тсунаеши вмиг утратил настрой поругать старшего «сына», касаясь пальцами теплой чешуйчатой шкуры. Кёя с младенчества любил ластиться котом, урча громко и уютно.       — Не обижай Мукуро. Он достает тебя, потому что любит, — дракон в ответ на ласковые слова лишь фыркнул, выдохнув дым, что всегда клубился в его пасти. Ох, сколько же добра эти ящерицы безвозвратно попортили, учась выдыхать пламя…       — Я серьезно, Кёя. Ты самый старший. Будь терпеливее, ты же мой умный мальчик. Подавай пример.       Дракон недовольно посмотрел на родителя и поднялся на лапы, расправляя огромные крылья. Тсуна тут же решил, что Кёя собрался из природной вредности взлетать с места, и его сейчас снесет потоком воздуха, но произошло нечто совсем иное. Тело ящера стало неуловимо меняться, из глотки дракона вырвался тихий болезненный рык. Тсунаеши во все глаза смотрел на обращение своего дракона и осознавал, что боится того, что окажется сейчас перед ним. Как дракон Кёя вызывал восхищение его мощью и был невероятно красив, но никто не обещал, что как человек он будет таким же. В легендах писалось, что драконы покоряли людей одним лишь взглядом, очаровывая своей магией и красотой, но его «дети» были последними представителями рода и никто не мог сказать, сохранили они былую красоту своего рода или измельчали и превратились в уродов.       Когда силуэт все больше стал походить на людской, Тсунаеши зажмурился и открыл глаза лишь когда его щеки коснулись горячие пальцы. На него смотрели знакомые серебристые глаза, смотрели взволнованно… и влюбленно.       — Кёя? — осторожно спросил Тсуна, мельком осмотрев стоявшего перед ним мужчину, одетого лишь в холщовые штаны. Щеки обожгло краской смущения — крепкий торс, сильные руки и очень красивое лицо, обрамленное черными волосами. Узкие губы, бледные, словно бескровные. Высокие скулы, чуть смуглая кожа, которой очень хотелось коснуться, чтобы ощутить согревающий дракона внутренний жар.       — Кёя, — от хриплого голоса по спине пробежали мурашки. Тсунаеши никогда не представлял своих драконов людьми, не прокручивал в голове их голоса, но почему-то знал, что у Кёи должен быть именно такой голос: низкий, хрипловатый, пронизывающий до костей.       — Тебе не рано… быть таким? — Тсуна коснулся чужой щеки подрагивающими пальцами, и дракон, жмурясь, приластился к ладони.       — Мы все так можем уже какое-то время, — Кёя говорил медленно, тщательно подбирая слова, и Тсуна невольно умилился: его дракончики столько лет учились речи у них с Дино, запоминая слова, фразы и интонации. Чудо, а не создания.       — Даже Ламбо? — поинтересовался юноша. Кёя кивнул.       — Ему сложно и больно, но через раз получается.       — И ни один не показался, — обиженно буркнул Тсунаеши. — Не доверяете мне?       — Драконом проще защищать, — качнул головой Кёя, переминаясь с ноги на ногу. Он явно не знал, как вести себя в этом теле, потому что драконом предпочитал степенно лежать рядом, выражая свое превосходство одним лишь видом.       — Да кому я сдался?       — Много кому. Мы многих переловили.       — И где они? Не видел ни одного, — Тсуна нахмурился, уже зная ответ.       — Съели, — равнодушно пожал плечами дракон, подтверждая самые худшие опасения родителя.       — Людей есть нельзя! Я сколько раз вам говорил!       — Этих — можно, — совершенно непоколебимая уверенность в своей правоте. Тсуна не раз видел этот взгляд у старшего дракона, особенно тогда, когда Мукуро таскали за хвост. — Они хотели поймать тебя, потому что за тобой пойдем мы. Наш дом рядом с тобой. Мы никогда не оставим родителя и хозяина.       — Даже если найдете пару? — Тсунаеши чуть улыбнулся, осмелев и запустив руку в волосы Кёи — мягкие, словно шелк, одно удовольствие пропускать через пальцы. Из горла дракона вырвалось довольное урчание.       — Пару приводят в гнездо, — Кёя зажмурился в ответ на ласку. — И да, тому человеку лучше перестать уходить и жить тут.       — Ты про Дино? Он думал о переезде, но… Зачем? — Тсуна настороженно посмотрел на расслабленного дракона: в человеческом виде он выглядел лет на двадцать. Удивительно.       — Он пара, — лениво бросил Кёя, как что-то очевидное. Тсунаеши моргнул.       — Чья?       — Мукуро, — дракон приоткрыл один глаз и посмотрел на абсолютно шокированного хозяина. Человек медленно осознавал полученную информацию, открывая и закрывая рот, словно не мог подобрать слов. Потом все же пришел в себя.       — Тогда понятно, почему он так к нему липнет… Боги, Дино… Я так перед ним виноват. Такую свин… дракона подсунул, — Тсуна схватился за голову под чужой смешок.       — Если этот человек касался его яйца, то у него не было шансов на спасение. Его выбрали еще тогда.       — Я извинюсь перед ним, — Тсуна шмыгнул, искренне сочувствуя названному брату. Даже Ламбо поддавался воспитанию лучше и легче, чем Мукуро. Неуправляемая зверюга.       — Не думаю, что он чем-то недоволен, — хмыкнул Кёя. — Мукуро, по вашим меркам, красив.       — И не сомневаюсь, — Тсуна чуть улыбнулся. — Вы все красивы в любом виде. Но почему Дино мне ничего не сказал?       — Значит, Мукуро просил, — Кёя пожал плечами и потянулся. — Мне сказать остальным, что к ужину стоит прийти к столу?       — Разумеется, — охотно кинул Тсунаеши. — Хочу посмотреть на вас, поговорить. Мне бывает скучно вечерами.       — Больше не будет, — Кёя мягко улыбнулся и коснулся губами щеки, легко, нежно, словно прикосновение крыльев бабочки. А пока юноша пытался понять, что это было, в небо уже взлетел могучий обсидиановый дракон, сотрясая рыком воздух — оповещение для своих, что старший хочет их видеть. Место поцелуя жгло огнем, и Тсунаеши пообещал себе крепко подумать об этом поступке своего любимца. Но пока ему нужно было озаботиться ужином на семерых — себя-то он накормит, чем придется, а вот шестерых вечно голодных драконов…              ***       И Тсунаеши действительно больше не бывал один, и не приходилось больше ждать Дино, чтобы поговорить с кем-то, кто способен ответить на людском наречии. Каждый вечер ему составляли компанию его воспитанники: юный непоседливый Ламбо, громкий и суетливый Рехей, звонко смеющийся Такеши, серьезный и послушный Хаято, насмешливый красавец Мукуро. И Кёя. Старший дракон любил оставаться и после сытного ужина, устраиваясь на шкуре у камина и просто слушая размеренный голос хозяина, когда Тсуна рассказывал какую-нибудь историю из своего детства. Никто из других драконов не оставался так долго в доме: Кёя объяснял это тем, что они привыкли к простору, а в четырех стенах не знали, как себя вести. А Дино еще предположил, что драконам тяжело находиться в другом облике из-за возраста — слишком молоды. Друг переехал к ним в скором времени, и Мукуро носился совершенно окрыленный, даже ультрамариновая шкурка стала отливать более яркой краской. Кёя называл это драконьим счастьем. А у Тсуны было свое, человеческое — большая, любящая семья, покой и уверенность в завтрашнем дне. И возможность вечерами перебирать черные волосы старшего дракона, устроившегося у его ног. Как самый взрослый, Кёя, казалось, не испытывал особого неудобства от человеческой шкуры, но с рассветом предпочитал распахивать крылья и уноситься на охоту, пропадая в лесу целыми днями.       Дино и Мукуро были прекрасной парой и сильно смущали всех вокруг, особенно более робких на проявление чувств Такеши и Хаято. Тсуна не раз становился случайным свидетелем поцелуев и объятий. Щеки полыхали от стыда, но при этом легонько глодала зависть: ему двадцать шесть, а он ни разу не целовался даже! Но какая тут личная жизнь с шестью драконами под боком? Любая девушка (да даже парень!) сбежит, как только Кёя с Мукуро снова что-то не поделят и подерутся, а Ламбо подпалит штору. Коротать ему свою жизнь в одиночестве. Его семья — драконы.              ***       Это был один из теплых, полных уюта вечеров, когда Тсуна сидел на шкуре у камина в обществе старшего дракона. За окном падал первый снег — зима в этом году пришла поздно, впрочем, и хорошо: они успели подготовиться как следует. Кёя лежал головой на его коленях, сонно мурлыкая. Тсуна был умиротворен, спокоен, волнения периода запаса продовольствия к зиме на большую семью отступили.       — Кёя, тебе не кажется, что Хаято ведет себя немного странно? — спросил мужчина, перебирая черные прядки мягких волос.       — Беспокоишься?       — Конечно. Он иногда шипит даже на меня, — буркнул Тсунаеши, еще не простив зеленоглазого вредину за грубость в свой адрес.       — Не волнуйся, — Кёя потерся щекой о ласкающую его руку, и Тсуне этот жест показался безгранично интимным. — Он готовится отложить яйцо.       — Яйцо? — человек непонимающе моргнул. — Но он же самец…       — А ты видишь рядом с нами хоть одну самку? Мукуро, конечно, похож, но тоже нет, — хмыкнул Кёя.       — Но… как?       — Наша магия древняя, древнее, чем сами мы, — дракон потянулся; Тсунаеши проследил как свет от огня в камине заискрился в обсидиановых чешуйках, рассыпанных по мускулистому телу в районе плеч и бедер. — Раз уж мы родились, то должны продолжать род.       — Получается, вы все можете? — Тсуна прикусил губу, пытаясь осознать, что в скором времени у него снова будет дракончик на воспитании. Кошмар.       — Только один в паре, — Кёя лениво прикрыл глаза. — Мукуро, вероятно, тоже сможет, но его пара человек, туго будет.       — Не хочу больше ничего знать, — Тсуна потер покрасневшие щеки и глянул на расслабленного дракона. — А когда ты собираешься пару искать?       — Я нашел, — тихо отозвался Кёя, садясь и разминая затекшую спину.       — Чего же тогда тянешь и не приводишь сюда? Это юноша? Девушка? Кто? — Тсуна поерзал в нетерпении, смотря в серебро глаз дракона, терзаемый любопытством и ревностью — не хотелось отдавать кому-то чужому своего любимца. Кёя посмотрел на него в ответ и вдруг подался вперед, мягко целуя. Тсуна в шоке выдохнул, и дракон тут же отстранился, отводя взгляд.       — Моя пара всегда была тут.       От хриплого голоса мурашки по спине. От тоски в серебристых глазах сжалось сердце. Тсунаеши — полный дурак. Не замечал, в упор не видел. Боги, да уже по тем помятым цветочкам можно было догадаться! А когда Кёя приволок ему ветку цветущей яблони? Чем не намек? Обычно ершистый, любящий одиночество, к нему он всегда ластился как кот и до последнего спал клубком в кровати, пока еще мог пролезть в дверной проем. Какой же он, Тсуна, бестолковый!..       — Кёя… Разве дракон не будет страдать, выбрав в пару человека? Наша жизнь коротка.       — Пара дракона живет дольше, чем обычные люди, — Кёя, чувствуя, что его не отвергли, осторожно обнял своего хозяина. — И дракон не живет без пары. Мы умираем вслед за ней.       — Это грустно, — Тсуна спрятал лицо на теплой груди, слушая ровный стук сердца.       — Гораздо хуже существовать без пары, — длинные тонкие пальцы зарылись в растрепанные каштановые пряди, лаская мягкими поглаживаниями.       — Мне нужно будет время, — тихо проговорил человек, не решаясь уточнить, для чего это время. Но Кёя понял его, коротко целуя в лоб и отстраняясь, чтобы снова вальяжно растянуться на шкуре, закрывая глаза.       — Я никуда не спешу.              ***       Ему понадобилось около двух месяцев, чтобы принять, осознать и проникнуться ответным чувством, тем самым, что он так долго прятал в себе с тех пор, как Кёя впервые обернулся перед ним, ведь не влюбиться в привлекательного и такого ласкового мужчину почти невозможно. Все это время дракон терпеливо ожидал, ни словом, ни жестом не прося поторопиться. Зато Мукуро как-то, ластясь к хозяину, попросил того не тянуть слишком долго. «Кёя любит тебя. Но дракон тоже может устать ждать и отчаяться. Не томи его».       Тсуна и не хотел томить, но боялся, как и любой невинный. Кёя импульсивный, порой несдержанный и грубый. Кто знает, что он вытворит, сойдя с ума от обладания парой? С другой же стороны, Тсунаеши понимал, что дракон не сделает ему больно — взгляды и прикосновения были настолько нежными, что дух захватывало.       И вот, традиционно после ужина драконы стали подниматься из-за стола, желая спокойной ночи своему родителю и расходясь кто куда. Кёя тоже собирался уйти, полетать под светом луны, но был остановлен.       — Кёя, — Тсуна сжал его руку, старательно отводя взгляд и пунцовея щеками. — Иди ко мне в комнату. Я уложу Ламбо и приду к тебе.       Наушничающий Мукуро совершенно неприлично присвистнул, вгоняя родителя в еще большую краску, а Кёя только хмыкнул, пихнув брата плечом в сторону комнаты Дино. Но серебристые глаза радостно искрились: как пару его приняли, а уж к близости он не станет принуждать, если хозяин не хочет или боится. Он столько ждал и еще подождет.              Тсунаеши прикрыл за собой дверь, выдохнув. В ангаре остались только младшие драконы, сладко сопящие после обещанной сказки. Хаято и Такеши унеслись на ночную охоту, надеясь загнать сонного вепря, Мукуро спал исключительно в объятиях пары, а Кёя… ждал его. Расплавленное серебро во взгляде заставляло сердце трепетать от волнения. У них у обоих это впервые, стыдиться нечего. Тсуна вздохнул, в три широких шага подходя к сидящему на кровати дракону. Тот вскинул голову, смотря снизу-вверх, ласково, любяще, преданно, и Тсунаеши не выдержал этого взгляда, наклоняясь, мягко целуя улыбающиеся губы. Его тут же обхватили сильными руками, притягивая теснее, выбивая почву из-под ног. Его целовали глубоко, со всей страстью и жаром, до пульсирующей сладкой боли в прикушенной губе. Тсуна и сам не заметил, как оказался сидящим у дракона на коленях, а руки Кёи оглаживали его обнаженный торс. И, кажется, рубаху он сам с себя стянул, потому что Кёя урчал уж больно довольно, отстраняясь от губ и покрывая поцелуями шею, плечи и часто вздымающуюся узкую грудь. Тсунаеши жмурился, вздрагивая от каждого прикосновения. Это оказалось куда приятнее, чем он ожидал. Кёя осыпал его ласками, заставляя забыться, потеряться в пространстве и изнывать от желания. Не ясно, что больше сводило с ума и в чем была истинная причина: в любви дракона, магии, связывающей пары, или же в его собственных человеческих чувствах, что он питал к воспитаннику. Начав обращаться, Кёя очень быстро из любимого «ребенка» стал заботливым мужчиной и надежной опорой. Устоять невозможно.       Его уложили спиной на кровать, бережно, нежно, как нечто хрупкое и бесценное. Тсуна застенчиво поерзал, оставшись без штанов. Дракон же очень хищно, как и подобает ящеру, облизал губы и склонился меж разведенных ног, обдавая нежную кожу бедер горячим дыханием. Человек под ним покраснел и отчаянно прикусил губу, смея лишь только гадать, что с ним сейчас сотворят и где воспитанник такого нахватался. Но ртутные глаза обещали ему только удовольствие, поэтому первый страх отступил, оставив место страсти и толике любопытства.       Нежной возбужденной плоти коснулись теплыми губами, оставляя обжигающие поцелуи. Тсуна тихо всхлипнул, интуитивно подавшись бедрами в ответ на ласку. У Кёи очень горячий рот, и это приятно до поджимающихся пальцев на ногах. Пленительный жар чужого рта, умелые губы и скользящий по плоти язык слишком быстро подвели к грани. От наслаждения перед глазами поплыли размытые круги, Тсуну слегка потряхивало, а Кёя смотрел довольными сытыми глазами. Тсунаеши стало стыдно — он полный девственник во всем, что касается плотских утех. Он даже не удовлетворял себя никогда как следует, ограничиваясь чем-то, лишь призрачно напоминающее то, что творили с ним руки Кёи. Дракон огладил крепкой ладонью обмякший орган, потирая под уздечкой, целуя промежность, и Тсуна снова начал чувствовать, что хочет его; вообще хочет всего, что угодно, всего, что Кёя вообще может и пожелает ему дать.       Дракон поцеловал его, и на его губах чувствовался горьковатый вкус семени. От этого что-то вспыхнуло внутри томным пламенем. Языки сплелись, но поцелуй- это лишь способ отвлечь, переключить внимание с другого. Влажный от слюны (когда только успел?) палец скользнул по промежности, потер колечко мышц, мягко проталкиваясь внутрь, невзирая на сопротивление плоти. Тсунаеши мыркнул в поцелуй — это терпимо, но все равно неприятно. Кёя только хмыкнул, ритмично двигая пальцем внутри, и задел что-то такое, от чего губы распахнулись в звонком протяжном стоне. Кёя уловил перемену настроения и проник вторым пальцем. Стенки поддавались неохотно, болезненно, но Тсуна старался расслабиться и не сдавливать узловатые пальцы в себе. В качестве сладкой мести он покрывал болезненными укусами шею и плечи дракона. Кёя хрипло и, вероятно, возбужденно выдыхал в ответ на каждое касание, двигая в нем уже тремя пальцами и смотря почерневшими от желания глазами. И Тсуне немного страшно, потому что его совершенно точно… съедят. Всего, без остатка.       Когда дракон показался ему обнаженным, Тсунаеши не мог отрицать: его старший воспитанник великолепен. Он коснулся пальцами россыпи обсидиановых чешуек на бедрах; Кёя посмотрел на него как-то странно, и Тсуна лишь с улыбкой покачал головой.       — Это красиво. Очень. Я твой.       И дракон с нутряным рыком рванул доказывать принадлежность пары. Проник одним слитным движением, жмуря глаза и дрожа всем телом, наполняя собой до предела, хрипло шипя от того, как хорошо. Обладание парой для дракона всегда было наивысшим удовольствием, любить пару и принадлежать ей. А еще лучше знать, что паре также хорошо, что все обоюдно. Тсунаеши быстро подстроился под ритм, бешеный, неудержимый. В молодом драконе кипел жидкий огонь и от страсти на коже проступил обсидиановый узор. Тсуна завороженно смотрел на черные линии, изогнутые причудливо и красиво, царапая в кровь плечи, почти крича, выгибаясь в сильных руках. Утром обязательно будет стыдно, а пока крепкая хватка на бедрах и скрещенные на пояснице лодыжки, развязный влажный поцелуй и один стон на двоих на пике удовольствия.              Воздуха не хватало, мысли путались в голове и далеко не сразу получилось привести их в порядок. Кёя устроился удобным клубком рядом, грея остывающее от жара страсти тело своим бесконечным теплом. И Тсуне спокойно, как еще никогда не было, словно он окончательно обрел то, для чего вообще существовал.       — Кёя, ответь мне на один вопрос, — человек поглаживал своего дракона по голове, слыша утробное урчание в ответ.       — Мм? — Кёе лень пока даже шевелиться, но в серебристых глазах еще не угас звериный голод — Тсунаеши ждала долгая ночь.       — Кто из вас все же спер эту несчастную корову?       Дракон глянул на него с непониманием, а потом непривычно громко, заливисто рассмеялся.       — Хаято.       — Так и знал, — Тсуна хихикнул, нежась в ласковых объятиях. Он нашел свое место в этом мире. И его драконы всегда будут рядом. Дома.