°°°
— Анвар сегодня выглядит просто бомбезно! Этот стиль Гарри Стайлса подходит лучше только самому Гарри Стайлсу! — Эффионг блаженно закатывает глаза и пытается выровнять дыхание, которое спирает каждый раз, когда мысли обгладывают заезженную тему. — Ты же понимаешь, что тебе ничего не светит? — лицо Отиса принимает смеющееся выражение, что совсем не смахивает на поддержку. — Заткнись и слушай, — ничуть не одёрнутый, Эрик собирается продолжить свой, по большей части, монолог, когда парни неспешно заворачивают в столовую. Сегодня опять дают парашу, а ланч с собой стал неактуален уже как несколько дней по вполне известным причинам, так что темнокожий морщит нос, вспоминая, что сегодня (уже неделю — даже красным в календаре отмечено) он на водно-питьевой диете. — Тут ловить нечего, давай… — и обрывается на полуслове, заметив, что фраза вылетела слишком громко во внезапно звонком пространстве. Вокруг стоит такая не похожая на среднюю школу тишина, во время которой слышится единственный голос. На одном из чисто вытертых столов стоит в своих чем только не забрызганных кроссовках сынок всеми уважаемого директора, толкая какую-то речь, половина которой благополучно пролетает мимо ушей Эффионга. Тот слишком озадачен напряжённым видом своего угнетателя, лицо которого в принципе в большинстве случаев выглядит как не осложнённая любыми мыслительными процессами покермина. Ситуация становится ещё страннее, когда Адам клацает ремнём и уверенно тянет джинсы вместе с боксёрами вни… святые угодники! Удивлённый возглас летит из уст Эрика, сливаясь с десятком таких же в столовке. Грофф представляет себя присутствующим (будто его здесь каждая мусорка не знает!) и делится какой-то чересчур занимательной историей, используя слова "загуглил" и "среднестатистический", что особенно режет слух, ведь вылетает из уст наитупейшего парня школы. Но Эрик слишком поглощён размерами неожиданно возникшей причины общего оханья. Все в школе знают, что орган Гроффа-младшего имеет гремящую славу, но видеть и слышать, понимаете, разные вещи. Перед глазами темнокожего по-прежнему висит увиденное, даже когда виновник шума убирается восвояси. Эта картинка не исчезает из поля зрения ещё добрую неделю.°°°
— Адам приставал к твоей мамке?! — Боже! Ты вечно всё преувеличиваешь, да и там скорей наоборот было, но… — Твоя мамка приставала к Адаму?! — это предложение выходит каким-то обвиняющим тоном, но, кажется, лишь для ушей Эрика, потому что Отис с омерзением кривится, только и всего. — Знаешь, забудь об этом. Бледнолицый и сухопарый парень быстро отдаляется, как всегда показывая себя в свете драм-королевы. — Ты не сможешь держать эту информацию в себе надолго, мы оба это знаем! — провоцирует Эффионг, пускаясь вприпрыжку за другом. И оказывается прав, потому что Отис не ведёт личный дневник, а высказаться кому-нибудь бывает даже полезно. Милберн рассказывает кое-что ещё. Что оставляет Эрика с выгнутой в непонимании бровью стоять посреди коридора. У Адама не встаёт на девушку?°°°
Кто бы сомневался, что отношение ушлёпков не изменится даже после последнего выкинутого козыря из рукава. Дебильный новенький с его манией учёности. Раздаёт советы направо и налево, огребает бабки, а результата от его учений — ноль с минусом. И Адаму срать хотелось на то, существует ли такое число вообще, потому что сейчас он взбешён не на шутку из-за того, что теперь не какой-нибудь девственник, а он — Грофф — будет посмешищем следующие несколько недель. Откровение не приносит ожидаемого облегчения, но вместо этого прилетает ответочка от любимой сучки. — Мы должны расстаться. Нет-нет-нет, это не то, что должен слышать парень после хорошего оргазма. Ну хоть с ним всё снова стало в поряде. Похоже, дело было всего-то в дрянной траве, а не в неприятии себя или чего ещё там этот ботан наговорил. Даже тут маменькин сынок обосрался, не попав пальцем в небо. Адам медленно осмысливает эти слова, но даже если бы не был таким тугодумом, то вряд ли бы придал им большее значение. Почти сразу после этого следует безапелляционный вызов к директору-бате, что и огорчает-то сильнее. За один день явно перебор с событиями.°°°
Чересчур подвижную Мадаму удерживает только тоненький поводок, к другому концу которого прикрепляется сам хозяин собачки. Хотя даже Мадам собственной персоной не назвала бы его хозяином. Она вообще сама себе и хозяйка, и королева в одной мохнатой морде. Таких наглых псин стоит ещё поискать. А впрочем, и ходить далеко не надо — школа Мурдэйла на что? Проходит не меньше получаса с её прогулочки, и все окрестные деревья и не деревья уже остаются позади помеченными, а все кобели — обнюханными. Впереди, как назло, виднеются два новых нюхательных объекта. Если они бродяги и будут приставать к чистокровной сучке, ей-Богу, Адам яйца им повыкручивает. Но хозяин псов неожиданно появляется на горизонте, когда Грофф уже успевает проанализировать картину и осознать, что поводки на шеях псевдо-бездомных что-то да и значат. Эффионг с озабоченным лицом пытается собрать в кучу оставшуюся дюжину таких же питомцев, путающихся в поводках вокруг него. Собачки выглядят не так уж плохо, но Адам всё равно понтуется маминой Мадамой, начиная нести какую-то чушь и даже отчего-то всерьёз воспринимая шутку Эрика насчёт созвучности Адам и Мадам. Когда тявканье раздаётся подозрительно далековато, Грофф всё-таки приходит в себя, замечая светлую удаляющуюся охапку шерсти на опушке ближайшего леска. Он почти не матерится, вместо этого неохотно пускаясь вдогонку за гадиной и оставляя темнокожего парня сгорать от стыда позади из-за создания ненарочных помех. Как и ожидалось, от отца ощутимо прилетает, однако Гроффу-младшему не впервой. Когда поток бранных слов летит в его непробиваемую с виду броню, парень неожиданно для себя вспоминает этого чуднóго африканца или кто он там с его нелепой сворой собак и вместо улыбки, которая просится наружу из-за непривычно тёплого чувства внутри, крепче сжимает челюсть.°°°
Ссора неразлучных лохов сразу же бросается в глаза, когда несколько дней подряд Эрик приходит в школу в неброском аутфите и без накрашенных ногтей, глаза в пол, и стороной обходит своего закадычного приятеля Милберна. — Проснулся натуралом? — вяло бросает вслед Адам, чтобы просто что-то сказать. — Выглядишь дерьмовато. Отсутствие реакции и даже взгляда ненависти озадачивает Гроффа, и он даже пару секунд смотрит в спину парня с наброшенной наверх говёного — в прямом смысле — цвета кофтой. Пожалуй, эту неделю придётся попридержать свои задиристые замашки и повыбивать мелочь из кого-нибудь другого. И нет, Адам не настолько чокнулся, чтобы перейти на светлую сторону. Просто всем время от времени нужна разгрузка. И — аллилуйя — карма не оправдывает своей клички, взамен на великодушное дело посылая неожиданно свалившиеся на голову почёт и железяку-награду. А Кусака-Мейв серьёзно талантлива. Но деньги и не такое в землю зарывают. Конечно, никто, кроме отца, оглушённого приливом гордости и приятным сюрпризом, не выглядит хоть на каплю убеждённым в справедливости присвоения звания "Лучшего сочинения школы" самому худшему ученику. Грофф отлично подтверждает подозрения каждого, начиная чтение якобы своей работы с неправильного произношения имени и путанице в фамилиях. Даже эти лёгкие заминки не смывают с лица директора тщательно прикрываемую отцовскую кичливость.°°°
Бить объект своего воздыхания, от которого слюнки безответно текут не переставая со средней школы, — то ещё наслаждение. Схема "если не даёшь, так получай" никем лучше до этого и не демонстрировалась. Эрик не может сказать, что не чувствовал подобной ярости раньше. Чувствовал, просто это чувство было глубоко спрятано от чужих напрашиваний. Раскаяние приходит, но прежним он уже не станет: с лопнувшим капилляром в носу Анвара лопнула и грань, удерживающая его от стереотипов своего положения. Чёрный мальчик с давно раскрывшейся нетрадиционной ориентацией из бедной религиозной семьи может иметь права. Какие угодно, права в общем и целом. И чтобы прийти к такому заключению, нужно было нарушить одно из прав другого человека.°°°
Он понятия не имеет, зачем припёрся на вонючую дискотеку, вырядившись как кавалер без дамы. Отец шныряет где-то поблизости, поэтому сигарета во рту остаётся незажжённой, а осадок на сердце после хорошей взбучки — невыветрившимся. Введение Гроффа-старшего в курс дела было лишь делом времени, и после того, как Лэнгстон Хьюз вопреки познаниям семьи стал известным гольфистом, а пробка из праздничного шампанского с громким звуком вылетела из горлышка, безмолвный скандал достиг кульминации. Рушить ожидания папки уже вошло в привычку, в которую с каждым разом втягиваешься всё сильней. А вот как раз и идеальная семейка подъехала. Эрик целеустремлённо выходит из бэушной машины с тюрбаном на голове и в целом при параде, излучая свечение на мили вперёд, и его отец бросается следом, будто преданный фанат за поп-звездой. Содержание их разговора очевидно и без слов, но Адам против воли всё равно силится прислушаться. Когда пожилой мужчина заключает сына в объятия, опасения подтверждаются: семейная идиллия восстановлена. В горле появляется неглотаемый ком, навязчиво напоминающий о собственной семье с её явным контрастом. Принцип "не прицепился — не Грофф" ясно описывает мотивы Адама, поэтому он на автомате сочиняет колкость и смачно вставляет её, когда сверкающее чудо поднимается на ступеньки крыльца. Сынок директора явно не ожидает услышать в ответ что-то, кроме всхлипа раболепия, и причина продолжить обмен любезностями появляется сама собой. Убивать на данный момент никого не хочется, даже когда Эрик в глаза лезет, так напрашивается, вот почему Грофф с миром отпускает его, задворками сознания удивляясь неожиданно раскрывшемуся бесстрашию этого парня. Танцы, как и ожидалось, проходят отстойно. Даже опустив драку с новым качком бывшей, переросшую в потасовку с отцом, уже по музыке любительской группы, под которую колбасятся только геи (Эффионг притягивает и не отпускает взгляд в наибольшей степени), с точностью до сотых можно сделать вывод, что атмосфера в таком месте просто изначально не имела возможности быть благоприятной. Одна рожа отца стоила этих слов, повествующих не только о ненависти, но и с ненавистью. Надо было сделать это раньше, но "почитай отца своего" или что бы там ни было являлось достаточным стимулом терпеть. Ещё одна рожа глядела в неверии, поражённо и осмысливающе. Видимо, этот гей и подумать не мог, что в семье могут быть какие-либо другие отношения, кроме золотой папочка — золотой сын. Но рожей её почему-то называть не хотелось.°°°
Нервный срыв на дирижёра и по совместительству учителя химии не прошёл без последствий. Две недели наказания приветливо машут издали, закрывая обзор на более приятные перспективы. Эрик принимает это известие с улыбкой, ведь "убей их своей добротой" когда-нибудь должно и сработать, и после уроков позволяет задавить себя лёгкой депрессии, обозревая перед собой груду разбросанных по всему периметру кабинета инструментов. Лёгкая депрессия мгновенно перерастает в панику, когда смешной мужичок-учитель представляет ему помощника на ближайшие два часа. С таким же успехом можно было бы позвать сюда воробушка посидеть. — Вперёд, Трубодрочер, — призыв так себе, но Эффионг всё же снимает ненужную для работы куртку, понимая, что если не он, то никто.°°°
От скуки даже дудеть волей-неволей научишься. Наверное это работает, только не в случае полного отсутствия любых природных данных Гроффа. Гармошка издаёт противные звуки, отвращая уши даже самого парня, на оба которых, по идее, медведь наступил. Дальше по плану школьные безобразия. Дрочер прикольно возмущается, когда очередная смоченная слюной бумажка прилетает ему в лицо. Если бы в комнате было чуть шумнее, слова утонули бы с концами, но сейчас Адам слышит чёткое "говнюк" из пухлых губ и не может оставить это без внимания. — Ты родился хамом или в отца пошёл? — будто бы в оправдание предыдущей необдуманности следует вопрос. Ладно, разбирательства подождут. Как и после любого упоминания о предке, Грофф внутренне сжимается и готовится к отпору. Он позволяет Эрику высказаться, но на удивление находит в его словах удивительную проницательность, чувствуя, как каждая истина болью отдаётся где-то там. Добавить нечего, поэтому Адам отделывается незначительной фразой, мысленно пытаясь сконцентрироваться на чём побанальней. Как раз кстати Эффионг пыхтит от напряжения, пытаясь всунуть какие-то трубы в другую трубу. Адам находит в себе поразительную отзывчивость и поднимается с расшатанного стула навстречу. Но темнокожий оказывается слишком ответственным, не доверяя имущество школы в руки такого разгильдяя, сам напрашиваясь на потасовку. Грофф честно не уступает ни на дюйм, когда они оба катаются по полу, и откровенно недоумевает, откуда у такого сопляка взялись силы против него. Наконец законы физики побеждают — тяжёлое подминает лёгкое, но Эрик слишком долго терпел, чтобы сейчас просто сдаться. Плевок летит в лицо Адаму, а попадает в душу. Но кем бы он был, не останься он в долгу и не плюнь в ответ даже после искреннего "прости"? — Нравится? — в слова вкладывается глубокое отчаяние, с которым он жил всё детство. Как бы драматично это ни звучало, но Грофф наивно надеется, что до Эрика дойдёт послание, которым в своей жизни парень не сумел поделиться ни с кем. И Эрик расшифровывает затаённый смысл, первым навстречу тянется к парню напротив. Его губы мягкие, как и ожидалось, и пропáсть в них лучше, чем бéз вести. Адам не тянет долго, сразу переходит к ласкам тела под собой, срывая тихие стоны вместе с частичкой души Эффионга. Потому что грех её не продать за такой опытный язык.°°°
— Когда ты придёшь вовремя, я съем своё сердце, — остроумно только для себя произносит учитель, хмыкая. Адам не собирается принимать вызов, потому что предпочёл бы сердце далеко не этого жалкого выпендрёжника, тут же выдавая себя быстро метнувшимся взглядом в направлении одного особенного лица. — Садись к товарищу по наказанию — Эрику. — Мы не друзья, — вылетает скорей как защитный рефлекс, заставляя тут же пожалеть об этом. Эффионг тоже говорит что-то в подобном духе, но из чистой поддержки репутации Гроффа. Пишущих принадлежностей как всегда не находится в полупустом портфеле, и Адам выжидательно смотрит на соседа по парте. Без лишних слов и эмоций Эрик протягивает ручку. Но Грофф хочет видеть эти эмоции на его лице. Вот почему он рискует всем, толкаясь коленом под высокой партой в ногу напарника, вот почему тянется пальцами к тёмной аккуратной руке. Адам Грофф не умеет разбрасываться красивыми словами, не умеет даже делать красивые поступки. Но он точно знает, что пора уже перестать упускать из своей жизни хоть что-то значащих людей.°°°
День не идёт под откос до самого обеда, что даёт прилив воодушевления. Даже потеряшка Мадам оказывается целой и невредимой в паре метров от крыльца дома. "Всё налаживается!" — поёт душа, а предчувствие, повидавшее в жизни многое и усвоившее, что за белыми полосами непременно следуют говёные, настроженно затихает. Правда, молчит не долго. До тех пор, пока на глаза не попадается офицерская форма и по-военному сосредоточенное выражение лица. Мать смотрит виновато, но тут же забывает обо всём, увидев свою грязную любимицу на руках у сына. Собака радостно скулит, и сердце Адама подвывает в унисон. Он пропал.°°°
На следующие часы работ после уроков Эрик идёт с предвкушением. И что-то подсказывает, что это связано не только с первым удачным минетом в своей жизни. Однако Грофф не приходит, оставляя неприятный осадок и назойливые мысли: что-то пошло не так? Эффионг имеет слишком высокую самооценку, чтобы загоняться насчёт своих потенциальных промахов. Поэтому он просто поддаётся меланхолии и ждёт у моря погоды. Ждать, сидя на одном месте, становится невмоготу уже через час, и парень ждёт, сидя верхом на велосипеде, а затем ждёт, притормаживая напротив дома Гроффов. Но когда дожидается, не понимает, а скорей догадывается, что обстоятельства вновь взяли руль управления в собственные руки. И быть беспомощным, чёрт возьми, так отвратно. Однако куда отвратней сейчас только Адаму. Он обнимается с мамой, смотрит своим обычным выцветшим взглядом на Эрика и садится на заднее сиденье машины. Эрик всё ещё ничего не понимает, но уже чувствует поганую ноющую боль под рёбрами. Он научился читать оттенки взгляда Адама уже очень давно.