Комната

Лунный свет густым туманом просачивается сквозь щель под дверью, он накрывает меня поверх одеяла, тяжелый как свинец. Одновременно становится жарко и тесно. Хочется подняться на ноги и одним махом выдохнуть невыносимый жар. Но ничего не получается. Я вижу, как за окном срывается дождь, но не слышу его барабанов. Я вижу, как за окном, по трассе пролетают случайные машины, но не слышу визга их шин. В той комнате, за дверью, слышится шум, и проскальзывают дрожащие тени. Липкий туман въедается в глаза под сетчатку, и я опять засыпаю. *** Утречка. Утро доброе. Доброе. Утро, говорите? Для меня утро начинается ровно тогда, когда я встаю. Насильно раздирая залипшие крепким сном глаза, я по инерции вглядываюсь мутным взглядом несколько долгих секунд в циферблат настольных часов и определяю три часа дня. С добрым утром, До Кёнсу. Приятно познакомиться, До Кёнсу. Приятного аппетита, хорошо покушай, До Кёнсу. Не переставая вести тихую беседу наедине с самим собой, я отправляюсь на кухню делать завтрачный обед или обеденный завтрак, можно сказать, почти ужин. Уже неделю, ровно с того момента, когда я снял эту комнатушку, у меня началась бессонница странного характера. Каждую ночь я впадаю в оцепеняющую дремоту, сопровождающуюся галлюцинациями. Очень похоже на сны наяву, но, кажется, это фишка сумасшедших. Я говорил, что снимаю сие жилище неделю? На самом деле, это двухкомнатная квартира, но во имя экономии денег я пользуюсь только одной. Другая комната томится под замком, я ни разу там не был. Иногда мне доставляет удовольствие представлять, что могло бы там быть. Домашняя лаборатория по разведению стволовых клеток. Лабиринт Фавна. Средневековая камера пыток. На самом деле, там мирно коллекционируют пыль голые стены, как мне сказала хозяйка, но, согласитесь, жить гораздо интереснее, когда от тебя в трёх шагах расположена гробница какого-нибудь Тутанхамона. Оставляя без своего общества яичницу на сковородке, я для успокоения души прикладываюсь ухом к двери в комнату Пандоры и три секунды слушаю тишину. Как и всегда, абсолютное одиночество. В завершение я падаю на паркет и смотрю в щель под дверью – унылый серый пол, привет. Значит, это только дурацкие ненастоящие сны и всё тут. Там пусто. Пусто. Ничего. Абсолютно. Позавтракав, я покидаю своё пристанище в направлении работы. Странное зудящее чувство, как будто эта комната внутри меня, как будто пусто не там, а тут, за рёбрами, будет мучить моё подсознание ещё очень долго. *** - Говоришь, в шизики записался? Самодельный самолётик мести планирует надоедливому Чонину попасть прямо в глаз, и мой победный клич и его болезненный стон смешиваются воедино. - Ты террорист мелкокалиберный, - Чонин перетягивает меня за воротник через барную стойку, и я почти ныряю брюнету в ноги. – Засунь себе этот бумажный аэроплан… Интересно, где он купил свои кроссовки? Не без благородства отряхнув одежду от пыли, я отдаю честь Чонину как раз на той минуте, когда он величает меня «шизанутым шизофреником», и выхожу из кофейни, когда тот начинает слагать скороговорку со словом «шиза». Пометочка: больше никогда не рассказывай коллегам по работе о своих бедах. Проблема является проблемой и заслуживает сострадания только тогда, когда это ТВОЯ ЛИЧНАЯ проблема. Ясно? Понятно? Мне девятнадцать, я почти студент, и я работаю в кофейне. Интересно, это бы я рассказал о себе при первом знакомстве? Вряд ли. Я ем омлеты по утрам, пью кофе без сахара, а по ночам ловлю галлюцинации. Вот то, что меня характеризует. Без шуток. Вежливо улыбнуться престарелому консьержу, посчитать количество миганий и коротких замыканий пожизненно неисправной лампочки в лифте, подумать, что пора бы поменять дверной замок, потому что этот бесповоротно заржавел. Чья-то жизнь – глагол, чья-то – прилагательное, моя – существительное. Усталость, одиночество, скука, пыль, оцепенение, добро пожаловать! За окном уже темно, в моей квартире тоже, и я не нахожу причин включать свет. Было бы гораздо эффективнее, если бы я нашёл за ухом рубильник и включил свет у себя в голове. Какая полезная штука. Но думаю, что в моей голове лампа мигала бы, как та из лифта, не выдержала бы напряжения и перегорела. Бессильно валюсь на почти мягкую и тёплую кровать и сразу же слышу чьё-то присутствие. «И сколько ты будешь спать?» Я приподнимаюсь на локтях и с удивлением понимаю, что могу свободно двигаться. Что-то новенькое. Дверная ручка дрожит в лихорадке. Подкрадываюсь к месту аномалии и припадаю к полу, смотрю в щель. Привет, кроссовки Чонина. Надо всё-таки спросить, где он их купил. Хватаюсь за дрожащую ручку, и та мгновенно замирает. «Почему бы тебе просто не открыть дверь». «Говоришь, в шизики записался?» «Террорист мелкокалиберный!» От железной ручки колющий холод проползает до самого сердца, задавая ему новый ритм, более быстрый и рваный. Одной рукой залажу к себе в карман и нахожу там маленький серебряный ключ. Чего только порой не найдёшь в карманах. Я открываю дверь. Я ем омлеты по утрам, пью кофе без сахара, а по ночам ловлю галлюцинации. Здравствуйте, приятно познакомиться. *** Моя жизнь - глагол – бежать, торопиться, лететь, ждать, жить. Каждый день после работы я отсыпаю пригоршню колкостей напарнику Чонину и тороплюсь домой к вроде как такому же Чонину, но не Чонину. Странно, конечно, что именно его я вижу в своих галлюциногенных снах, но мне нравится. Мы сидим часами между голыми стенами и разговариваем о всяком до утра, а потом я ухожу в кровать и просыпаюсь. Мне нравится Чонин. Я люблю Чонина. О, как я его ненавижу этого Чонина. На этой неделе я звонил хозяйке квартиры и просил, чтобы она дала мне ключ от той комнаты за дополнительную плату. Хочу проводить с ним больше времени. Эта старушка пробормотала что-то странное в трубку, но обещала прийти. Опять эта лампочка в лифте мигает. *** Пришла хозяйка. Никакой. Комнаты. Не. Существует. Она сказала, что в этой квартире всего одна комната и она не понимает, о чём я говорю. Я больше не вижу дверь и по ночам сплю без снов, а лампочка в лифте перегорела, и вместо неё вставили исправную. Какой вандализм. *** Утром я проснулся и обнаружил у себя на шее цепочку с серебряным ключом. Как будто той комнаты действительно никогда не существовало, как будто она всё время вместе с Чонином была внутри меня. Я и есть та комната. Чонин никуда не уходил. Часть меня. Раньше я был прилагательным – пустой, теперь я местоимение – мы.