Пихает салат в фарш и жарит.

      Если вы думаете, что этим не надо заниматься в 4 часа утра или ночи, кому как угодно, то вы глубоко ошибаетесь!       Шурш медленно, но верно крутил перед глазами несколько листов бумаги, скрупулезно их изучая.       — Не волнуйся, — втирал ему в это время даунито мира сего, имени которого мы здесь произносить не будем. Скажем, что в целях соблюдения секретности и безопасности, но на самом деле мы пока просто не научились называть то, чего нет, это сложно, знаете ли, а мы авторы начинающие, так что за это вот томатами прошу не кидаться, сами сначала попробуйте такое слово придумать, эй. — Всю ответственность беру на себя, информацию разбазаривать не буду, кто ж мне даст — ты, рукой в рожу, что ли? Лучше ногой, честное слово! В общем, твой неприкосновенный мордас останется таким же неприкосновенным, понимаешь, о чем я?       Ломоть локтя с неприкосновенным мордасом положил бумаги на стол, всем своим видом давая понять, что даже в бытность его Беззубым Грибником та ересь, от которой предлагал застраховать его однофамилец — потому что «только одна фамилия» — в ряду не стоит. Рядовая ересь требовала жертв среди мирного населения — массового самоубийства его, то бишь населения, нервных клеток. А здесь этого нет, здесь скорее интерес, интрига.       — И потом, ты ж в буквальном смысле не наложишь на себя руки, если информация каким-нибудь язем, да просочится в мир? Ха-ха!       — Довольно плоский каламбур, Мелифаро.       — Ну так зачем жить без огромного количества плоских каламбуров?       Светлая половинка задницы Джуффина, которую он всегда прикрывал на нудистском пляже полотенцем (чтобы не загорала), перестала прыгать туда-сюда за спиной Лонки-Ломки и со всего размаху бахнулась в кресло. Кресло выдержало. За годы тренировок это нечто (задница, а не кресло) научилось приемам кунг-фу для домохозяек: как кидать через плечо тела на стол так, чтобы не сминалась скатерть и не высыпалось из солонки ее содержимое, например. Конечно, неосознанно выучилось, но теперь профессионально применяло на себе.       — Давай-давай! Потом внукам будешь рассказывать, как познал свою истинную сущность! Держу пари, они ни в жизнь не отгадают, что это такое!       Фаршированный ломтями локоть достал из кармана лоохи карандаш, кинул мимолетный зрак на красно-зеленое пятно в кресле и поставил на бумагах первую галочку.       — То, что ты называешь это «истинной сущностью» — в корне неверно. Ничто материальное не может являться тем, что вряд ли вообще существует в каком-либо виде, звуке и физическом ощущении. Даже если истинную сущность чего-то возможно описать так, чтобы дошло даже до недалеких представителей современной молодежи, можешь попросить об этом Джуффина, а я — пас. Ты уж прости, но я не вижу в этом никакого смысла. Да и рассказчик из меня тот еще.       Звук тихо работающего насоса прервался — монолог завершен. Что ж, ударникам вообще не обязательно иметь приятный голос. А насос все-таки получше смыва унитаза звучать будет.       В общем, закончив монолог, насос поставил еще одну галочку, а правое полупопие Джуффина облегченно выдохнуло, затем всосало в себя воздух со звуком лопнувшего надувного бассейна, и выдало речь:       — На самом деле для бедных простых обывателей нормально ты рассказываешь, молодежь поклоняться будет! Это вот если прочитать твою речь высококвалифицированному пню, которому скоро девятьсот стукнет, тогда — да, ужасно рассказываешь, хуже некуда, тысячелетия полтора назад тебе бы язык без колебаний отрубили, еще после того, как ты первое слово сказал. Но это старый пень говорит, а он, знаешь ли, наверняка просто недовольный жизнью хрыч, понимаешь?       Черт возьми, если бы у Шрека были на морде очки, он бы обязательно сейчас сдвинул их на кончик носа, чтобы наиболее эффективно продолбить в заднице Джуффина нехилую такую дыру, одну из тех, которые профессионально долбит строгий учитель в нерадивых учениках. Но очков не имелось, долбить можно было без лишних движений. Шорш долбил.       — Не понимаю, чего ты добиваешься.       — Хочу, чтобы завтра утром ты как мог красноречиво рассказал всему Тайному Сыску о том, как я заставил тебя заполнить бумаги, — красное пятно потянулось и повисло в кресле. — Заполняешь?       — Да, — сказал Шрек. — А теперь не мешай мне пять минут, пожалуйста. Я должен сосредоточиться.       — Сосредоточиться на этом?! Фреш, ты…       — Попрошу называть меня по имени, Мелифаро. У меня оно есть, и я хочу им козырять перед тобой. А теперь — пожалуйста, потише.       Фарш по имени Шрек уткнул нос в бумаги на десять минут. Все это время по комнате витал призрак разговоров и оров. Труп же лежал где-то под креслом. Короче, царило молчание.       Утром, когда Мелифаро решил для разнообразия открыть глаза, Шурка он не увидел. Зато перед ним червировались те самые дорогущие листы бумаги: тест на то, томат ты или огурец. Все поля были заполнены и подсчитаны. В конце стояла надпись: «Гибрид. Надеюсь, ты удовлетворен».