Самый красивый омега

Слэш
NC-17
Завершён
3132
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
8 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
3132 Нравится 14 Отзывы 387 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
      Я вновь засунул вилку с куском селезня в рот и начал судорожно пережевывать, стараясь пересилить ком, стоящий в горле. Мысли в голове никак не могли построиться в предложения, а только в какие-то жалкие обрывки фраз, слова, которые уж точно не могли похвастаться своей цензурностью. И лишь где-то там, далеко, в отголосках еще не затемненного сознания, смог сформироваться один-единственный прилично звучащий вопрос: – Что ты только что сказал?!       Супруг, сидевший прямо напротив меня, отпил из своего бокала глоток «полусладкого», а после терпеливо повторил: – Я думаю, что мне пора снова похудеть. – Похудеть, значит… – Угу. – Мой совершенный, идеальный в своей форме, самый лучший и добрый супруг подцепил вилкой кусочек помидора из овощного салата. – Как бы мне ни было обидно это признавать, но твой папа прав: мне давно стоило сесть на диету и вновь заняться фитнесом. – Помидор с вилки перекочевал в рот и был тщательно пережеван. – Я недавно говорил со своим врачом и узнал, что если четко следовать новой диете, то это никак не повредит моему здоровью и я вполне смогу вернуться в прежнюю форму. – Но есть и риск, верно? – Риск есть всегда, Нэйтан. – Я крепче сжал бокал с вином. – Тогда, зачем? – Мэттью пожал плечами и равнодушно произнес: – Так надо. – Кому? – Всем.       С языка так и норовил сорваться вопрос «кому это всем?», но я промолчал. Сам ведь и так прекрасно понимаю, о чем он говорит. Это же Мэттью Стивенсон, в прошлом Мэттью Колд – молодое дарование Колдов, светский лев, покоритель сердец и самый красивый и сексуальный омега, по мнению известнейшего журнала «MARtiN’s». Он одним только взмахом своих пышных ресниц мог покорить тысячи альф и бет. И полностью оправдывал свою фамилию: был слишком холодным, и в разговоре, и в отношениях, и в постели. А сейчас… а сейчас он Мэттью Стивенсон – просто красивый омега и самый лучший супруг, который смог мне подарить крепкого и здорового сына.       Но вместе с юным альфой пришли и килограммы. Немного, всего около пятнадцати. Но даже это смогло привести моего папу, да и практически все светское общество в ужас.       И я их не понимал, да и не понимаю до сих пор: почему красивый, стройный, но буквально борющийся за свою жизнь омега, привлекает их больше, чем он же, полностью здоровый, слегка полноватый, но все еще очень красивый.       Меня до сих пор пробирает судорога, когда вспоминаю, как на нашем первом свидании, за неделю до договорной свадьбы, Мэттью упал на пол, а у него изо рта пошла кровь вперемешку с желчью. Я ругался, психовал и, нервно теребя тугой галстук, вызывал «скорую». А он просто взял, вытер лицо, отряхнул костюм и извинился… извинился, сказав, что это всего лишь последствия того, что он забыл выпить таблетки.       Всего лишь…       А ведь я тогда всерьез подумал, что он решил травануться, лишь бы не выходить замуж. Столько успел наговорить…       Но как только я хотел извиниться, да и, если честно, отказаться от помолвки, лелея мечту о здоровом наследнике, я посмотрел в его глаза, глаза, в которых читалась боль, потеря и чертово нежелание жить – я как-то очень быстро передумал.       Кажется, я тогда подумал что-то типа: если у него хоть раз будет выкидыш – разведусь.       Но время шло, мы поженились. Мой дорогой папочка, довольный тем, что смог подложить под сына одного из самых известнейших омег, трубил об этом, где только можно и где нельзя. А я ждал, молился и ждал долгожданной новости. И вот, спустя почти год после свадьбы, случилось чудо – Мэттью забеременел. А я продолжал со страхом ожидать самого худшего. Но прошла неделя, две, пять, десять. И все было просто прекрасно: угроза выкидыша миновала, плод хорошо развивался, рос, а Мэттью полностью забил на таблетки, которые больше были не нужны. Ведь с каждым новым съеденным кусочком, с каждым новым килограммчиком, его здоровье улучшалось. А по истечении пяти месяцев в его на редкость толстой медицинской карте большими красивыми буквами было написано «здоров».       А я в свою очередь начал замечать то, чего до этого не замечал и вовсе: мой супруг очень красив. Я не имею в виду ту кукольную красоту, которую все возносили до небес, а ту, что долгое время скрывалась под маской льда. И потихоньку, смотреть на его сияющие глаза, наблюдать за тем, как Мэттью читает вслух сказки, поглаживая хорошо заметный живот, или просто расчесывает волосы, напевая какую-то песенку под нос – стало пыткой. Мне безумно хотелось прикоснуться к нему, поцеловать, приласкать. Мне стали сниться безумные сны с пошлыми фантазиями, о существовании которых я и не догадывался. А после того, как в родильном кабинете первым, что я увидел, был мой замученный, но счастливый супруг, который по-доброму мне улыбнулся и сказал сыну: «Познакомься, Лео, твой папочка-альфа», – это и вовсе стало навязчивой идеей. – Послушай, Нэйтан, – грустно вздохнул Мэттью, – я понимаю, что у тебя ко мне начала проклевываться симпатия на фоне привычки, все-таки два года совместной жизни – это срок немаленький, но не надо меня жалеть. – О чем ты? – Брось, милый, с рождения Леонардо прошло полгода, и ты ни разу не попытался меня взять, в то время как до беременности секс – хоть и грубый, хоть и с толикой боли – у нас был практически каждый день. Не сложно сложить два и два, знаешь ли. – Дурак. Как есть дурак. – Мэттью, это… – Хватит! – громкий стук стекла о деревянную поверхность ударил в голове с тройной силой. – Каждый омега хочет быть привлекательным для своего альфы, и я не исключение. Знаешь ли, мне не улыбается перспектива в один прекрасный день почувствовать на тебе запах худющей задницы Холла, который в последнее время слишком упорно строит тебе глазки. – Мэттью… – Я жду тебя в машине, милый, – сказал он, поднявшись из-за стола. А после повесил сумку на плечо и удалился с высоко поднятой головой. – Ну точно, дурак.

***

      Домой мы ехали в треклятой тишине, лишь изредка прерываемой хмурым сопением Мэттью. Тяжелая атмосфера, стоящая в салоне, давила с невероятной силой. И мне до боли в мышцах хотелось ее хоть как-то разрядить. Сказать что-нибудь, спеть – и это несмотря на полное отсутствие слуха, – ну или хотя бы просто улыбнуться. Все что угодно, лишь бы сломать эту дурацкую стену, возросшую между нами. Но сил на это почему-то не было от слова совсем. – Хей, Нэйтан, – тихим, но хорошо различимым голосом прошептал супруг. – Ты прости меня. Ну за то, что вспылил. Не знаю, что на меня нашло… – Вместе с воздухом из легких вышел огромный ком напряжения. А с очередным вдохом пришло и облегчение: стена рушится. – Брось, сладкий. Тебе нужно было давно мне рассказать об этой херне. Мы бы просто поговорили, и все… – И все? – Черт, как можно выразить столько скептизма в голосе? – И все. – Говоришь так, словно болтовней можно решить все проблемы. – Не все, но многие. И наша одна из них. – На это Мэттью лишь фыркнул и снова отвернулся к окну. Терпи, Нэйтан, любовь – зараза сложная.– Сладкий, ты сказал, что считаешь, что из-за полноты перестал быть желанным… – А разве не так? – Нет, совсем нет. – Смешок. Не поверил, значит… – Вспомни, как прошли роды. И тот момент, когда ты решил рожать самостоятельно. И это несмотря на то, что твой организм не окреп после болезни. Вспомни, насколько больно было рожать, и как много крови вытекло. Я уже молчу о том, что ты проспал двое суток. – Что ты хочешь этим сказать? – Скорее из вредности рыкнул Мэттью, пытаясь нашарить в сумке бутылку воды. И ведь давно догадался, к чему я веду. И все равно упрямится. – Ты и впрямь считаешь, что такое проходит бесследно? – ехидно осведомился я, доставая из бардачка баночку сока и протягивая ее мужу. – Брось, милый, ты слишком умен, чтобы этого не понимать. – Да что ты! – Угу. Организм пострадал, и твой врач сказал, что тебе около полугода нельзя переносить никаких нагрузок. В том числе и сексуальных.       Автомобильный салон вновь погрузился в напряженную тишину. Я старался громко не дышать, размеренно ведя машину по практически пустой дороге. Но тишина вовсе не давила. Даже наоборот: сейчас, несмотря на кладбищенское молчание – только карканья не хватало, – я чувствовал облегчение. Наконец-то сказал.       Главное сейчас, чтобы Мэттью снова не загнался со своим вечным синдромом «виноват-во-вся-и-всем» и не начал снова строить из себя грешника. И какая тварь пробудила эту гадость в моем муже?       Я мельком глянул на Мэттью, пока мы стояли на светофоре. Его глаза стали размером с пятак, а рот приоткрылся в беззвучном «а». Все-таки загнался. Но не успел я сказать и слова подбадривания, как Мэттью резко нагнулся и со звонким «бум» протянул: – Ой, дурааааак…       Резкий разворот руля в сторону обочины, нажим педали «стоп» и отстегнув ремни, я буквально вываливаюсь из машины и заливаюсь в несдержанном хохоте.       Вот ведь. Чтоб тебя. – Чего ты ржешь? – Послышалось обиженное из салона. И от этого я согнулся в новом приступе хохота. Все, мужик, это клиника. – Нэйтан, хватит! Подумаешь, надумал себе немного, приревновал. Чего смеяться-то теперь?       Я кое-как успокоился, выдохнул и неуверенными шажками начал залезать в автомобиль. Одышка все еще не прекратилась, а на губах вновь и вновь вылезала эта по-дурацки веселая улыбка. И пока я пытался ее хоть как-то скрыть – Мэттью дулся. И дулся надо сказать мило: надувая щеки, громко сопя и глотая через трубочку свой сок. – Брось, сладкий, я просто от неожиданности… – и попытался коснуться его плеча. Моя рука была сразу же скинута, а к «грозному сопению» прибавился еще и злобный взгляд. – Госпадибожемой, что мне сделать, чтобы ты меня простил? – Мороженку… – Чего? – Хочу фисташковую мороженку…       Я усмехнулся, и, чмокнув супруга в пухленькую щечку, повернул машину к ближайшему супермаркету.

***

      К дому мы подъехали, когда на электронных часах загорелось 02:40. Мороженое, как и кипа другой всякой вредной и не очень еды лежала на заднем сидении автомобиля.       Мэттью вышел из машины, тихо напевая неизвестную мне песню, и пошел в сторону дома. Свет в окнах гостиной горел. И это очень странно, поскольку обычно нянечка, измученный из-за дневной работы, в это время спит. Ну, разве что ночью встает, дабы успокоить проснувшегося Лео. Но он это делает явно не в гостиной.       Что-то случилось?       Я быстрым шагом зашел в дом, разуваясь уже на ходу, вышел в гостевую. И увидел там человека, которого после всех его выпадов еще бы век не видел.       Папа. Родитель. Мартин.       Он гордо восседал в кресле с видом короля, и с укором смотрел на явно пригорюнившегося Мэттью.       Вот же скотина. Ненавижу.       С громким стуком пакеты упали на пол и, кажется, там даже что-то разбилось. Но это решим потом. Сейчас в приоритете защита мужа. – О, сынок! – елейным голоском вскрикнул папа. – Как же я рад тебя видеть! А мы тут с твоим супругом беседуем. Правда, Мэттью?       Муж вздрогнул, а после резко закивал, и что-то испуганно бубнил, пытаясь сказать «да так оно и есть». Но сейчас язык его явно не слушался.       Я повернулся к Мартину, смеряя его довольную донельзя рожу, презрительным взглядом. – Не могу сказать того же. – Рык, почти шипение. Мэттью от услышанного снова вздрогнул и повернулся ко мне, глядя прямо в глаза удивленным взглядом. – Что ты здесь делаешь? – Я что, не могу прийти и проведать своих любимых мальчиков? – Почти искренне, почти правда.       Я вложил в свой взгляд как можно больше скептицизма, не знаю, получилось или нет, но Мартин вздохнул, вернул своему лицу нормальную серьезность, и сказал: – Я пришел к Мэттью, чтобы узнать, когда он планирует вернуть себе нормальный вид.       Поворачиваюсь к мужу, осматриваю его пытливым, изучающим взглядом, а после разворачиваюсь обратно, уведомляя родителя: – По-моему все прекрасно.

***

      Мартин орал, кричал, обвинял меня в собственной глупости, а также в неблагодарности. Мне присвоили все мирские грехи и заверили в обещаниях, что из-за таких людей как я, не имеющих и грамма понятия о прекрасном – земля разродится уродами.       И кажется то, что сейчас уродом выглядел именно он – его не останавливало.       Я стоял, выслушивал, терпел выливаемую на меня ведрами грязь и думал о том, когда же это закончится. И я бы стоял дальше, если бы не услышал детский плач. После этого я просто взял Мартина за плечо и выволок из дома, отправив в далекий полет и его сумку. Выкинул бы и обувь, но этому уроду даже в голову не пришло разуться, перед входом в дом.             Мудак.       Когда я зашел в детскую – Лео уже глубоко спал, крепко прижавшись к груди тихо плачущего Мэттью. Вот ведь, черт. Я медленно подошел к мужу, и взял у него из рук сына. Какой же он все-таки у нас красивый. Светленький, большеглазый и самый лучший. Я бережно опустил Лео в кроватку. Не удержавшись, чмокнул его в розовый носик и вновь подошел к супругу.       Мэттью плакал. Беззвучно рыдал, давясь собственными слезами, и никак не мог успокоиться. Ему было больно, я знаю. И эта его боль меня пугала. Потому что, в конце концов, от всего устают. И у меня сжимается сердце от мысли о том, что боль буквально терзает его всю жизнь. И он это терпит.       А что будет после того как ему надоест?       Я не знаю. И от этого еще страшнее.       Я прижимаю мужа к себе, стараясь почувствовать его сердцебиение и прочувствовать боль, которую он испытывает. Но единственное, что я чувствую – это холодное дрожащее тельце, которое очень хочется согреть.       Я поднял его голову за подбородок и медленно склонился. Холодные, едва шершавые губы, которые первые секунды были приоткрыты в ошарашенном «о», неуверенно двинулись мне навстречу, отвечая на поцелуй. Его дрожащие руки поползли вверх по моим плечам, аккуратно обнимая за шею. И это потрясающе… …все это.       Было ощущение, что плотина недоверия, геройски стоявшая все два года, начала потихоньку протекать, а наши отношения теплеть.       Я прервал поцелуй, уткнувшись носом в щеку Мэттью и тихо, почти мурлыча, прошептал: – Пойдем в кроватку, сладкий.       Мы переместились в спальню, практически не глядя. Потому что оторваться сейчас друг от друга – было греху подобно. Кровать под нами жалобно скрипнула от удара и заткнулась.       Я целовал мужа грязно, развязно. Со всей страстью, накопившейся во мне за этот год мучительного воздержания. Руки давно уже были под рубашкой и оглаживали все, что попадется: бедра, живот, плечи. И мне было чертовски горячо.       Я оторвался от губ Мэттью, пытаясь привести дыхание в порядок. Желание прямо сейчас взять его сводило с ума. А еще чертовски хотелось увидеть мужа голым. Непослушными руками хватаюсь за воротник, пытаясь пальцами продеть мелкие пуговки через петли. И начинаю психовать, когда не получается это сделать даже с шестой попытки.       Ну все, на хрен рубашки, будет носить у меня только свитера, да платья! – Давай я. – Прошептал Мэттью, перехватывая края. Из-за отсутствия света в спальне, я его почти не видел. И это мешало. Нужно включить лампу, просто необходимо. – Стой! Не надо! – Муж перехватил мою руку на полпути к светильнику. – Не смей, я ужасен! – Ну что за глупости ты опять говоришь? – Промурлыкал я прямо ему на ухо. – Для меня ты самый красивый. – Не ври! – Не вру. – Шея, чертовски чувствительная шея, от поцелуя в которую Мэттью стал задыхаться. И эта его маленькая слабость, дала мне время, и я не задерживаясь включил лампу.       Передо мной лежал бог. По-другому и не скажешь. Слегка приоткрытые влажные от слюны губы, растрепанные волосы, разметавшиеся по подушке, и этот взгляд. За этот взгляд я готов пройти все круги ада. Нежность, возбуждение, готовность ко всему здесь происходящему – чего только в нем не было. Даже толика страха. А не до конца расстегнутая рубашка и вовсе сводила с ума.       Еще немного и возбуждение ударит в голову. Но нужно терпеть. Нельзя чтобы это спугнуло Мэттью. – Ты прекрасен. – Шепчу и снова наклоняюсь к губам. – Никогда я так не хотел тебя до беременности, как хочу сейчас. – Все говорили, что тогда я был похож на самую прекрасную скульптуру! – шёпот, почти всхлип. – А на самом деле – на суповой набор! – Одним движением стягиваю с него брюки, другим – переворачиваю на живот.       Мэттью тек. Тек так, что лежавшее под нами одеяло пропиталось насквозь. Два пальца легко проникли в дырку, третий – сложнее. Мэттью громко застонал, упираясь лицом в подушку и комкая пальцами одеяло. Член сильнее уперся в ширинку, причиняя физическую боль. Секса хотелось нереально. И отказывать себе в этом еще дольше – было выше моих сил.       Ремень расстегнулся почти на автомате, так же как и ширинка. Я облокотился на правую руку, чуть ли не ложась на бедного Мэттью и, приспустив боксеры, начал аккуратно входить в разбухшую дырку. – А-а-а-ах – громко, отчаянно, искренне. Мэттью буквально захлебнулся в стоне. – Еще.       Я вновь сделал поступательное движение. Только на этот раз грубее, резче, глубже. По самые яйца. И вновь. И вновь.       А дальше затуманенный похотью и желанием разум не помнил ничего. А очнулся я тогда, когда почувствовал, как разбух узел в узкой заднице. Я тяжело дышал, почти распластавшись на уставшем Мэттью. Так дело не пойдет. Одной рукой обнимаю Мэттью за талию и начинаю очень аккуратно, чтобы не причинить мужу боль, переворачивать нас на бок.       В комнате стояло молчание, прерываемом лишь тяжелым дыханием обоих. Было хорошо и очень. От радости хотелось рассмеяться и расцеловать супруга. Но я этого не делал, лишь тихо лежал обнимая его, чувствуя быстрое сердцебиение. – Нэйтан – Прошептал супруг, разворачиваясь ко мне, когда сцепка прекратилась. – А я тебе взаправду, нравлюсь таким?       Я улыбнулся, искренне, стараясь вложить в одну улыбку всю любовь, всю ту нежность, которую я к нему испытываю. – Очень. А знаешь почему? – Нет. – Потому что я люблю тебя, мой самый красивый омега.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.