*
Мидория греет ладони о ещё тёплые грани айриш-бокала, когда особенно сильный порыв осеннего ветра распахивает форточку и пробирает до всех трещин в его костях. А с тех пор, как он стал использовать Один за всех, их стало больше, чем на фасаде античного храма. Хотя кости с сердцем всё равно не сравнятся. В пятницу вечером маленькая тихая кофейня пустеет. В одном углу колонки тихо мурлычат Фрэнка Синатру, а в другом – Шото речитативом проговаривает: – Что может дать один человек другому, кроме капли тепла? И что может быть больше этого? Капля рома в кофе придаёт глазам Тодороки совершенно неповторимый оттенок. Сквозь лёгкую поволоку алкоголя Мидория смотрит в серый утренний туман и бирюзовую морскую воду в светлых солнечных прожилках. – К чему ты это, Тодороки-кун? – он склоняет голову, как маленькая птичка, и бесхитростно улыбается. – Не знаю, – тянет напарник задумчиво и прикрывает глаза. – Просто захотелось сказать. «Стой! Дай ещё немного посмотреть в твои глаза». – Стой, так ты просто говоришь первое, что приходит в голову? Сколько с тобой знакомы, а такая мысль посетила меня впервые. Шото резко открывает глаза и вопросительно смотрит на Деку. А он теряется, когда его снова бросают в холодный туман, в тёплые волны. – Просто ты всегда говорил что-то, э… в тему, знаешь, – торопливо добавляет парень, выводя абстрактные узоры на запотевшем стекле бокала. – Да? – Тодороки растерянно приподнимает брови. – Тогда, может, и сейчас я сказал что-то… в тему.*
Мидория делает большой глоток гляссе, едва отогревшись после мороза. Сочетание горячего эспрессо и холодного крем-брюле не обжигает язык и не сводит судорогой дёсны. Тепло медленно растекается по телу, концентрируясь в области солнечного сплетения. И теплее, чем в такие моменты, Изуку бывает только когда Шото после миссии засыпает, сидя рядом, с идеально прямой осанкой, а спустя несколько минут безвольно опускает голову на плечо напарника. У окна прохладно, но левый бок Тодороки тёплый. Теплее, чем кофе, и, наверное, теплее, чем чувства Деку. Парень не шевелится, когда пустеет айриш-бокал, когда затекает плечо, когда волосы на голове Шото электризуются и начинают щекотать подбородок. Потому что отопление отключили, что дома, что на работе, уже завтра обещают похолодание, а напарник рядом всё такой же бесконечно тёплый.*
Лепесток сакуры попадает к нему в кофе и липнет к карамельному топингу. Тонкие розовые прожилки просвечивают на свету и темнеют до золотистого оттенка. Деку счастливо улыбается и, зачерпнув ложечкой тонкий слой подтаявшего мороженого, отправляет его в рот. Гляссе в этот раз на вкус, как весна. – Зачем ты это сделал? – Шото отвлекается от отчётов, которые зачем-то притащил в кафе на обеденный перерыв. – Да так, – беспечно отзывается Изуку. – Подумал, что это хорошая примета. Тодороки на это снисходительно улыбается. – Сейчас же сакура везде. Не многовато ли хороших примет? – Неа, – тянет Мидория, по-кошачьи прищурившись. – Потому что должно быть время в году, когда всё безусловно хорошо, когда на каждом углу хорошие приметы. Шото выглядит задумчивым. – Я только что хотел выпить чай с лепестком, чтобы порадовать тебя, но что-то передумал, – спустя почти минуту молчания сообщает он, а Деку обиженно надувает губы. – Ты прости, но я в такое не верю. – Ты вообще ни во что не веришь, – с явным сожалением констатирует парень. – Неправда. Я верю в справедливость, в плюс-ультра, а ещё я верю в тебя. Помимо прикосновений сердце Изуку не предназначено ещё и для таких слов.*
Год подходит к концу, и Деку, наконец, жалеет каждую свою трещинку – нет, не в костях. Просто дайте уже ему разбиться, чтобы больше не было, что собирать. Чтобы больше не было, что разбивать. Он сильный – справится. А ещё он с переломами давно на «ты». ЗачемтытакШоточтоядлятебя. Два вопроса так давно застряли в глотке, что вырываются наружу сплошным словом. – Мидория, – взгляд Шото, как касание двух рук, холодной и тёплой, проходит по коже. – Ты – удивительный герой, новый символ мира. И мой смысл быть героем заключается в том, чтобы защищать тебя, – на секунду замолчав, он раскрывает руки, то ли пытаясь заключить в объятия, то ли – вывернуть себя наизнанку. – Даже моё тело не принадлежит мне – если тебе вырвут сердце, я, не задумываясь, отдам своё. – А если однажды в битве я переломаю себе все кости? – шепчет Изуку, чувствуя спастические приступы в горле. – Подарю свои. – Ослепят? – Мои глаза – твои глаза. Сердце Деку стучит так, что старые трещины в рёбрах превращаются в новые переломы. – Разорвут на части? – Сошью тебя заново по кусочкам. Слёзы бельмом стоят в глазах, и Изуку уже не видит Тодороки, хотя отчаянно желает прямо сейчас насмотреться на него на всю оставшуюся жизнь. – Ты правда готов на всё ради меня? – Да. – И ты отдашь всё, что у тебя есть, если мне чего-то будет не хватать? – Да. Из-за пелены слёз Деку не видит, как вымученная улыбка сколом проходит по лицу Шото. – Ты меня любишь? – Нет.