Собачья верность

Тучи плотным надёжным серым щитом нависли над аэропортом Берлина, грозясь разразиться в любую секунду сильнейшим ливнем. Опять этот дождь норовит сорвать Людвигу все его планы, как в прошлый и позапрошлый раз. Понятное дело, что пилоты не поведут самолёт в такую-то погоду, но дела сами себя не закончат, поэтому Людвиг начинал нервничать. Его всегда раздражало, когда что-то идёт не по плану, срывается или вообще отменяется. Как, в общем-то, и сейчас. А виной всему этому можно считать некоторую непутёвость людей сверху: ведь не могут же они вовремя подписать с другими странами все бумаги, а Германия потом в разъездах находится. И это буквально подрезало ту тонкую нить терпения Байльшмидта. Но кричать на начальство или ругаться с ним он не мог, манеры и воспитание не позволяли. Солнце, которое радостно сияло ещё вчера, сегодня с утра вовсе не хотело появляться, даже намека никакого не было. Мятая белая рубашка, тёмные брюки, рядом на свободном стуле лежит такого же цвета пиджак, уже не столь аккуратно уложенные светлые залакированные волосы и вечно сползающие с носа очки. И как его только угораздило в третий раз наступить на те же грабли? Проще говоря, внешний вид немца, как и погода за окном аэропорта оставляли желать только лучшего. Германия ждёт свой рейс до Рима уже целый час с лихвой, но, судя по погодным условиям, билет придётся сдавать, что сильно огорчало немца. Хотелось побыстрее разделаться со всеми этими поручениями, но обстоятельства, видимо, решили иначе, не спросив при этом самого немца. Но надежда, словно огонёк, ещё теплилась в широкой груди, объявления об отмене рейсов из-за плохой погоды так и не было. Что же, до его вылета самолёта оставалось двадцать три минуты, может и распогодится. Время шло нудно и медленно, Германия, уже гортанно крича про себя, не мог спокойно сидеть и рассматривать прочих пассажиров. Ждать надоедало, само настроение сейчас как пороховая бочка. Создавалось впечатление, что если кто-то коснётся немца, то это вызовет атомный взрыв последнего. И в таком напряжении Байльшмидт сидел и сидел, пока тонкого стекла его очков не коснулся игривый лучик солнца, предвещающий его путешествие к братьям-итальянцам за подписью по какому-то важному делу, в подробности которого он пока не особо хотел вдаваться, более чем успешным. Восемь часов тридцать семь минут, и в динамиках обширного здания аэропорта объявили о посадке на рейс «Берлин — Рим». У Людвига словно гора с плеч упала, и тот смог расправить плечи. В психологическом плане, конечно. Благо, что лететь не столь долго. Всего в десять часов сорок минут статный немец в деловом костюме, а не в своей привычной болотно-зелёной военной форме, сошёл с платформы самолёта, непривычно щуря глаза за затемнёнными стеклами очков. Яркое солнце, что заливало своим светом всю территорию прекрасного Рима, встретило гостя во всей своей красе и со всеми почестями. Благо что Людвиг был знаком с базовыми фразами для туристов на итальянском, это здорово облегчило ему задачу с нахождением такси. Хотя с адресом, по которому проживали Варгасы, возникли проблемы, видать, таксист попался неопытный. Ибо объяснить ему всё досконально получалось с большим трудом. Спустя ещё около сорока минут уставший от жары и мокрый от пота Германия с блестящими не из-за лака волосами, некоторые пряди которых выбились из идеальной укладки, настойчиво стучал в дом Варгасов. Чёртовы макаронники любили спать до полудня, чего Байльшмидт никогда не мог понять. Трижды постучавшись, Людвиг стал ждать. За дверью послышались шаги вперемешку с недовольными возгласами на загадочном итальянском языке, кажется, это был чистейшей воды мат. Отшатнувшись от двери, Людвиг стал ждать пока ему откроют и впустят в дом. Деликатно поправляя галстук и причёску, он всеми силами старался воспроизвести свой идеальный первозданный образ, который сумел испортить двухчасовой полёт в самолёте, не считая такси.