Собачья верность

Увидев только, как входная дверь едва отворилась, Германия хотел уж было нагло дёрнуть её на себя, чтобы войти в дом братьев Варгасов, подписать бумаги и уехать подобру-поздорову обратно домой. Не потому, что ему было неинтересно погостить у Северного Италии, просто были дела и работа. И ещё одна причина. И имя ей, а точнее ему, Ловино Варгас. Не успел Людвиг применить всю свою сноровку, как только в нос ему с огромной силой прилетел дверной косяк, выбив ещё до кучи и одно из стёкол очков. Сразу же хлынула кровь, а Германия протяжно зашипел, испуская гортанные стоны боли, свободной правой рукой хватаясь за нос. Ладонь сразу же окрасилась в багровый цвет, несколько капель окропили белоснежную рубашку немца, как и серые, даже ближе к чёрному цвету брюки. Оглушительная боль добралась и до головы, буквально устроив Байльшмидту «карусель». Держаться твёрдо на ногах стало тяжело, а цвет крови сменился на алый, что не предвещало ничего хорошего. Хоть бы перелома не было, а то застревать в этом городишке не хотелось теперь и вовсе. А этот Романо ещё и смеётся. Заострив внимание на шатающемся немце с разбитыми очками и таким же разбитым носом, Романо прикрыл рот ладонью и облокотился спиной о дверной косяк. Ну не прелесть ли? Чем-то на Антонио смахивает, когда тому в лицо нежданно-негаданно прилетел спелый, чуть подгнивший томат. — Картошка в томатном соке, — бурчал себе под нос Ловино, продолжая прикрывать рот ладонью, дабы окончательно не разразиться смехом и не перебудить всех соседей. Терпение Байльшмидта уже начинало лопаться, и виной тому один мелкий эгоистичный итальянец, не уважающий никого кроме себя. Если бы Романо просто оскорбил его, то это было бы в порядке вещей, к этому наш Людвиг уже давно успел привыкнуть, но разбить нос дверью… Вот это уже выходит за рамки привычных шалостей Южного Италии. Однако поведению старшего Варгаса не стоило удивляться, тут ничего нового. А вот Феличиано своим безмерным пристрастием ко сну удивлял всё сильнее и сильнее. Германия конечно знал, что мелкий макаронник любит спать допоздна, но когда в дом ломятся, а ты спишь мёртвым сном… По мнению немца, это было чем-то сверхъестественным. Убрав ладонь от носа и взглянув на небольшие сгустки крови, Людвиг пронзил итальянца, который уже не подшучивал над ним, закрыв рот рукой, а осознанно смотрел в его голубые глаза, убийственным взглядом, на что Романо ему ответил, в отместку показав язык и средний палец. Не став окончательно доводить немца до белого каления, Романо осмотрел гостя с ног до головы оценивающим взглядом. Папка с документами зажата в левой руке, ноги обуты в блестящие, начищенные ботинки, которые уже начинали отплясывать чечётку. Дополняло всю эту картину наглая рожа Германии, так и выпрашивающая, чтобы по ней ударили. За эти злосчастные полчаса, проведённые в Риме, Байльшмидт успел уже трижды пожалеть, что вообще сунулся сюда. Единственное, что успокаивало Германию в сложившейся ситуации — это молитва. Всё же он был человеком верующим и старался не обращать внимание на любые без исключения признаки грубости, да и воспитание не позволяло вести себя иначе. Страшная же сила эта выдержка. — И тебе доброго дня, Романо. Вижу, ты очень рад меня видеть, — прохрипел в ладонь Людвиг, стараясь выпрямиться в спине. Выпрямившись, демонстрируя всю прелесть армейской выправки, немец убрал ладонь ото рта и сплюнул накопившуюся во рту жидкость, сложно сказать, чего в этом плевке было больше: слюны или крови. Всё лицо немца было в размазанных, местами уже засохших сгустках крови. — Рад, рад! — фальшиво улыбнувшись, изобразив некую радость, Ловино брезгливо окинул взглядом это заляпанное кровью создание. — Мне для полного счастья как раз говорящей картошки не хватало. — Я по делу, мне нужен Венециано. Не успел итальянец вдоволь налюбоваться столь пикантной картиной, как эта картофельная голова оттолкнул его в сторону, точно мешающегося под ногами котёнка, и ворвался внутрь, даже не поздоровавшись! Вот хамло, а! Впрочем, ничего другого Романо и не ждал от этого немца. Что с них вообще взять-то? Питаются одной варёной картошкой и сосисками, ненавидят евреев и помешаны на чистоте. Ужас просто! Германия замялся, от такой приличной кровопотери у него кружилась голова, а мозг не мог полноценно формировать мысли. Войти в дом, где уже стоял аромат свежеприготовленной пищи, не составило большого труда, а вот что делать дальше? В холле царил настолько притягательный запах пасты, что Людвиг просто не мог думать ни о чём другом, ибо как раз был несколько голоден, но виду не подавал. Некультурно же напрашиваться на обед, а воспитание играет важную роль. Напрашиваться нехорошо. Усевшись на пуфик, Германия трясущимися пальцами достал, так, на всякий случай положенный в карман пиджака платок и приложил его к носу, отчего белоснежное полотно вмиг окрасилось в алый. Документы же расположились на рядом стоящем кофейном столике. Обиженно фыркнув, Ловино взглянул на дверь. Заметив на ней свежие пятна крови, тут же затёр их всё ещё влажным полотенцем, а после закрыл её и привычным образом запер на цепочку. На всякий случай, вдруг к нему ещё кто-то решит ворваться в дом без приглашения. Голова Людвига словно разошлась на две половинки. Просить о чём-то Романо не хотелось, а Варгас-младший, судя по всему, спал. Но ничего. — Италия! — что есть мочи заорал Людвиг как всегда в своей командной манере, привыкший таким образом побуждать Венециано к действиям, а не отлынивать. Параллельно он игнорировал бесконечный бубнёж Южного Италии. Результат не заставил себя долго ждать. Сверху послышалось сонное волочение и бормотание Северного Италии, на что Германия облегчённо вздохнул, продолжая держать пропитавшийся насквозь кровью платок у разбитого носа. Бедный Венециано, ему же придётся сейчас отчитывать старшего братика за неподобающее отношение к гостю! Но Людвигу было откровенно всё равно на разборки между братьями, ведь он прилетел сюда не затем, чтобы наблюдать семейные драмы. Романо только и успел обернуться, как на весь дом раздался голос Людвига, звавшего какого-то Италию. Растерявшись, не сразу сообразив, какой из Италий ему нужен, Ловино подбежал к Германии и заткнул его рот полотенцем. До чего же этот немец шумный, ну просто слов нет! — Да здесь я, — шикнул на того Романо, надеясь, что брат если и проснулся, то не станет спускаться, а просто ляжет спать дальше. — Заткни свою картофельную дырку, нехрен орать с утра пораньше! Убрав руку, оставив влажное полотенце гостю, Романо наклонился к тому настолько близко, что их лбы почти соприкасались. Кровь была настолько сильно похожа на томатный сок, что просто не могла не привлечь внимание итальянца, ощущающего соответствующий голод. Ведь позавтракать ему так и не удалось, а с кофе вообще беда вышла. Людвиг уже хотел было поблагодарить Романо за то, что оставил своему гостю нормальную вещь, чтобы стереть следы своего гостеприимства. Но всякое желание воспользоваться сим благом было благополучно разрушено нахальным мальчишкой. Однако Людвиг не злился, он даже испугался несколько таким перепадам настроения, просто-напросто не зная, что в такой ситуации предпринять. Голубые глаза цвета льда при свете яркого солнца бегали внутри орбит, ища взглядом причину, благодаря которой можно было бы отвертеться от итальянца. Закрыв глаза, Ловино осторожно коснулся языком губ Германии, на которых сохранился вкус крови. В этот момент итальянец и сам не понимал, что он делает. Он просто делал то, что ему велел разум. Пробормотав нечто невнятное себе под нос сдавленным голосом, немец, упёршись руками в плечи Южного Италии, попытался оттолкнуть того от себя по двум причинам: во-первых, только что вышедший из своей комнаты Венециано, который мог увидеть весь этот разврат, устроенный старшим братом. Во-вторых, некоторая гордость не позволяла Людвигу согласиться на такой вид «переговоров», особенно, после не самой лучшей встречи. Но весьма несправедливо скрывать тот факт, что Германии было приятно ощущать не только горячую кровь, несколькими минутами ранее стекавшую из разбитого носа, но и язык Ловино, так старательно слизывавший её. Немногие знали того другого Людвига, Людвига-садиста, предпочитая думать, что эта картофелина на такое попросту не способен. Ох, товарищи, как же вы не правы!.. — Scheiße!.. — Германия уже переключился на свой родной язык, будучи уверенным в том, что Ловино его понимает, но судя по действиям, прекращать он не особо-то и хотел. Фисташковые глаза столкнулись с холодными чуть напуганными голубыми, от столь пристального взгляда Романо залился легким румянцем, но при этом не произнес ни малейшего звука. В этот момент вокруг них повисло настолько тяжёлое молчание, что даже половицы заскрипели под её давлением. А может, всё же под весом младшего Варгаса, который проснулся от крика Людвига и сейчас старательно натягивал на себя первую попавшуюся под руку одежду. Распробовав этот новый вкус на языке, Ловино вновь закрыл глаза и теперь более уверенно и настойчиво провёл своим горячим шершавым языком по щеке немца, задевая уголок его тонких губ. Странный металлический, чуть солоноватый привкус — вот что почувствовал итальянец, распробовав арийскую кровь. Отстранившись, Романо кинул взгляд на лестницу, по которой уже спускался сонный и помятый Феличиано, без конца прикрывая рот ладонью, чтобы скрыть зевоту. Разбудили бедного ребёнка, не дали поспать как обычно до обеда. — Разбирайтесь тут дальше сами, — бросил Варгас-старший, удаляясь в соседнюю комнату. — Если понадоблюсь, я на кухне. Голова все ещё гудела, хотя ощущение тяжести значительно снизилось. Злости на старшего Варгаса как таковой уже не было. Германия давно смирился с беспричинной, как ему казалось, неприязнью Романо к нему. И хотя доводы Южного Италии были вполне обоснованы, в конце концов, он же заботится о младшем брате, Людвиг находил их бессмысленными, ибо никогда не носил в себе злобных планов по отношению к Венециано. Как, впрочем, и сейчас. Приняли его, конечно, не самым лучшим образом. Любой другой нормальный человек надолго бы затаил обиду или и вовсе полез бы в драку: в отместку разбил бы нос напыщенному итальянцу, после наорал и потребовал бы возмещение ущерба. Но немцу уж не привыкать к такому отношению со стороны старшего Варгаса. Облегчением для Людвига стало то, что Варгас-старший сам отцепился от него, быстро ретируясь куда подальше, на что Германия, облегчённо вздыхая, неоднозначно отреагировал. Хотелось то ли продолжения банкета, то ли не пересекаться с Южным Италией вовсе. Быстро, как только мог в своём положении, Байльшмидт протёр лицо тем самым влажным полотенцем, на котором также остались алые разводы. Зато вид у педантичного немца стал хоть более-менее нормальным, не считая опухшего и посиневшего прямого носа. — Германия?! Доброе утро, — с улыбкой произнёс Венециано и бросился тому на шею. Ещё не проснувшейся мозг итальянца туго соображал, что здесь происходит, почему Людвиг в их доме? Почему всё его лицо в крови? И с чем связано столь вежливое поведение старшего брата? Просто тысяча вопросов! Но голова нашего маленького Феличиано на данный момент была забита лишь одним: «Хочу пасты и пи-пи!» Трижды поцеловав немца в щёку и удобно расположившись у того на коленях, не думая уходить, Северный Италия чуть отстранился, вопросительно взглянув на друга. Отвечая взаимностью на любезность со стороны итальянца, Людвиг тоже легонько обнял младшего Варгаса и также невесомо чмокнул его в макушку. Сгоняя мелкого макаронника со своих колен, немец нутром уловил неприязненный взгляд Ловино. Умеет же этот гадёныш испортить как момент, так и настроение. — Ты по делу, верно? Подожди меня на кухне, я сейчас приду, — с этими слова итальянец направился вглубь дома. Независимо от того, с какой целью Германия приехал сюда в Рим, все его дела, проблемы и так далее по списку могут подождать, а вот мочевой пузырь Фелички ждать не может. Венециано велел ждать на кухне. Но на кухне Романо. Неуклюже подхватив папку с документами, Германия тихо, стараясь даже не дышать лишний раз, чтобы не привлечь внимание Южного Италии, проник в просторную кухню, усевшись на стул, стоявший ближе всего ко входу. Если вдруг придётся экстренно бежать, то проблем с поиском выхода не возникнет. Аккуратно положив рядом с собой на стол папку с документами, Германия потёр глаза тыльной стороной ладони. Без очков рассмотреть что-либо оказалось той ещё задачкой, всё расплывалось, не позволяя сфокусироваться и уловить чёткость. Сидя тише воды, Байльшмидт периодически поглядывал на часы, позже поняв, что они не ходят, видать, батарейка села. В мыслях молясь на скорое возвращение мелкого макаронника, который, судя по выпирающему бугорку на его облегающих штанах, засел там надолго.