Come on skinny love, just last the year, Pour a little salt, we were never here. Skinny Love (Bon Iver)
Нью-Йорк слишком велик для него. Бесконечные улицы тянутся до самого горизонта, или до того, как их заслоняют здания - намного выше тех, к которым он привык. Дома, в Бристоле, самым высоким зданием, на которое он поднимался, была высотка, в которой жил Макси, и каждый раз он был уверен, что упадет, если бы не приглушенные пивом рефлексы и рука Мишель рядом с его рукой. На протяжении всех этих дней он старается не думать о доме. Нет-нет, только не сейчас. Сейчас он не совсем уверен, где находится его дом. Его сердце разрывается: дом - это здесь, в Нью-Йорке, в маленькой тесной квартирке вместе с Кэсс? Или дом - это в Бристоле, в пустом доме с вечно пьяной компанией Тони-Мишель-Макси-Анвар-Джэл-Крис? «Но, - горько думает он, - все было уничтожено слишком, слишком быстро - умер Крис». Крис мертв, и его отец мертв, и Тони сбил автобус, и никому в этом шумном городе нет дела до Кэсси. На протяжении этих дней она не слишком-то разговорчива. Сид вздыхает. Он не совсем уверен, чего ожидал, отправляясь в Большое Яблоко* на поиски Кэсси, но точно не этого. Но единственная вещь, которую он запомнил навсегда - будущее никогда не бывает таким, каким ты его ожидаешь. Иногда он думает, что лучше вообще ничего не ждать.***
Кэсси сидит в углу комнаты на своем бело-розовом полосатом пуфике и красит ногти в сочетающиеся между собой цвета. Непреодолимый запах лака для ногтей настигает Сида даже в противоположном углу. На его коленях лежит «Анна Каренина», и он удерживает страницу большим пальцем, размышляя. Он помнит, как читал эту книгу Тони, когда тот ещё лежал на больничной койке; голос Сида тогда так охрип, что жужжание аппаратов почти заглушало его. Светлые волосы Кэсси заслоняют её лицо от него. Иногда он думает, что она делает это специально. Она дует на ногти, машет руками в воздухе, чтобы высушить их, и затем приступает к ступням. Все так же не глядя на него, она резко вскакивает и бежит через всю комнату, прямо к ванной; её нога задевает открытый пузырек, и зеленый лак выливается на чистый деревянный пол. Он слышит быстрые ругательства и оборачивается, её волосы пролетают мимо него: она поспешно вытирает грязь клочком бумажной салфетки. Салфеткой весь лак не вытрешь, он это знает, и она, наверное, тоже знает это. Она вздыхает и плетется в ванную. Со вчерашнего дня она все ещё не сказала ему ни слова. Он смотрит, как она уходит. Её кожа истончилась, а руки и ноги стали похожи на палки. Её хрупкость всегда вызывала у него неприятную дрожь; даже сейчас она все ещё выглядит больной. Когда он приехал, она клялась ему, что нормально питается, что стала намного, намного лучше, чем прежде, что будет милой с ним, и он верил - её глаза лучились честностью, и он не мог не верить, но сейчас - сейчас она такая же, как и раньше. Она возвращается из ванной, в её руке зажата мокрая тряпка. Дурацкие пижамные штаны скрывают её худобу, но в то же время подчеркивают её, свободно свисая на талии. Она быстро пробегает мимо него - именно этого он и ожидал - и падает на колени, начиная лихорадочно вытирать пол. Что-то внутри него ломается; «Наверное, гордость», - думает он с легкой усмешкой и встает на ноги. - Я помогу, - говорит он. Это первые слова, сказанные им сегодня. Кэсси делает вид, что не слышит его; она продолжает тереть пол, пока на нем не остается ни следа от изумрудно-зеленой жидкости. Она трет, и трет, и трет - он думает, что она, должно быть, уже протерла там огромную дыру; а потом она делает кое-что, что удивляет их обоих. Она бросает тряпку и заливается слезами. Сид никогда не мог утешить плачущую девушку, особенно ту, которая ему нравилась. Сопротивляясь желанию погладить её по спине со словами «Все хорошо», он садится рядом и ждет.Проходит довольно много времени, но внезапно её рыдания затихают, и он перестает чувствовать себя неловко. Он задерживает дыхание, когда она поднимает на него свой взгляд. Он не помнит, как давно они смотрели друг другу прямо в глаза, не отводя взгляд в сторону. Она закусывает губу и заправляет волосы за уши. - Я скучаю по Крису, - неожиданно произносит она. Это едва ли громче, чем шепот, но ему кажется, что она почти кричит. - Я скучаю по Джэл. Я скучаю по Анвару. Я скучаю по Макси. Я скучаю по Тони. Я даже по Мишель скучаю. - Я тоже, - отвечает он, и их взгляды снова встречаются. Сид недоумевает, как же они могли так облажаться.***
Он держит обледенелую руку Кэсси, пока они идут по улице. Ночью Таймс-сквер представляет собой великолепный массив света и звуков, но он не может заставить себя наслаждаться этим, когда Кэсси не смотрит на него. Её губы плотно сжаты в кривую линию, она смотрит на улицу впереди них. - Хочешь остановиться и перекусить? - спрашивает Сид, потирая ладони. На улице довольно холодно, и он мечтает о тепле, которое может подарить им китайский ресторанчик, мимо которого они прошли. Он смотрит на нее краем глаза. Иногда ему кажется, что он разговаривает с кирпичной стеной. - Ммм, - тянет она рассеянно, её руки поднимаются и начинают возиться с полой его шляпы, а губы растягиваются в зубастую улыбку, которая, похоже, слишком легко ей дается. - Может быть, позже. - Кэсс, - начинает он, но её глаза опасно сверкают, хотя улыбка не сходит с её губ. - Может быть, позже, Сид, - повторяет она, её тон строже, и Сид отбрасывает свою идею.***
- Ты меня любишь? - спрашивает она однажды ночью. Её прикосновения током бьют по коже, пока её пальцы пробегают по его руке. На его коже появляются мурашки, и он невольно начинает дрожать. Он, без всяких сомнений, любит её. Но дело в том, что любить её - это иногда слишком тяжело, даже для него. - Да, - откровенно отвечает он. Без очков её лицо расплывается, но она все так же красива, даже учитывая то, что под её глазами залегли темно-фиолетовые тени, что её лицо немного бледнее, чем нужно, а её губы искусаны до крови. Как может он не любить её, как бы тяжело это ни было? Улыбка раскалывает её лицо надвое, и последний кусочек кожи отрывается от её верхней губы. Капля крови падает ей в рот, и она быстро вытирает её тыльной стороной ладони, оставляя тонкую красную линию на молочно-белой коже. - Тебе не следовало бы кусать губы так сильно, - тихо говорит он ей. Она смотрит на него своими большими глазами и снова улыбается: - Все в порядке, Сид. Это не больно. - Я знаю, - отвечает он и убирает её пальцы подальше ото рта. Их подушечки красные, но её губа перестала кровоточить. - Просто не делай так. На это у нее нет ответа. Вместо этого она смотрит вниз и позволяет своему телу расслабиться. «Сид», - говорит она после небольшой паузы. Он настороженно ждет чего-то. «Ты когда-нибудь задавался вопросом, люблю я тебя, или нет?» Её рука поворачивает одеяло, накрывая их обоих. Он отводит одеяло в сторону с такой нежностью, на которую, как он думал, он не способен. «Да», - отвечает он. - Почему ты не спрашиваешь меня об этом? - она приподнимается на локте и наклоняет голову. - Я не знаю, - говорит он. - Просто не могу пересилить себя. - Почему? - Её зубы теребят нижнюю губу, в надежде на то, что на ней осталось немного кожи. - Я не уверен, что смогу вынести ответ, который услышу, - медленно выговаривает он. Кэсси замирает на мгновение, прежде чем прижаться своим горячим ртом к его. Он отстраняется почти сразу и, прежде чем начать рассматривать белую простыню под ними, встречает её взгляд - смесь растерянности и боли. - Почему? - раздается её голос, тихий, с подспудным чувством разочарования, и, черт возьми, он почти понимает её. - Я, Кэсс, я не знаю, - он смущен, поэтому произносит слова быстро и неразборчиво. - Я больше ничего не знаю. Он ещё минуту наслаждается звуками её дыхания, прежде чем она произносит «Что ж, хорошо» и оставляет его одного. Злясь на себя, он натягивает одеяло выше головы, не обращая внимания на звуки её ударов о ванну за дверью и пытаясь не зацикливаться на скрипе труб над ним. Она делает это специально. Она знает, насколько он ненавидит этот звук.***
Сид в одиночестве, и он выше, намного выше, чем был когда-либо. Город раскинулся под ним, как изображение со спутника. Отсюда он видит вдаль на много миль. Кажется, что Нью-Йорк бесконечен. Вдалеке слабо виднеются туманные очертания гор, поднимающихся над линией горизонта, словно дым от тысячи пожаров. Только сейчас он понимает, как далеко он забрался. Он затягивается сигаретой, глубоко вдыхая и пытаясь не выдыхать, пока его легкие не начинают гореть. Когда его кашель немного ослабевает, он расслабляется и прислушивается к мелодии, сотканной из голосов туристов. Он не уверен, что заставило его подняться на самую вершину Эмпайр Стэйт Билдинг и стоять там, когда время, казалось бы, на исходе; но Кэсси здесь нет, так что это место кажется таким же хорошим, как и любое другое. Люди под ним бегают, как муравьи. Распространенное клише, но это единственное, что приходит ему на ум: они ничего не значат. Он тоже ничего не значит. Каким бы высоким он себя не ощущал по сравнению с людьми внизу, каким бы важным он себя не чувствовал, ничего из этого не является реальным. Он такой же незначительный, как и все остальные. Эта мысль посылает странное покалывание по его спине. - Кэсс, - шепчет он, вглядываясь в горизонт. Он ненавидит свой жалкий голос. - Кэсс, я скучаю. - Кто такая Кэсс? - спрашивает какой-то толстый парень, проходящий мимо, похлопывая Сида по плечу. В его голосе звучит неприкрытое издевательство. - Твоя подружка? Сид пожимает плечами, тушит сигарету и засовывает руки глубоко в карманы. «Что-то вроде этого», - бормочет он, прежде чем начать бой за место в главе очереди у лифта. Высота никогда его не привлекала, в отличие от Тони, который всегда забирается куда повыше, когда ему больно. Хотя сам Тони, наверное, никогда и никому в этом не признавался. Лифт останавливается и все вываливаются наружу. Он находит путь на улицу и вдыхает полные легкие свежего воздуха. Отступив на пару шагов, он смотрит на верхушку здания. Он не видит людей отсюда, хотя знает, какое там столпотворение. «Незначительный», думает он снова, а потом плетется домой.***
- Прости меня, - говорит Кэсси из другой части комнаты, и он снова не видит её лицо. На ней эта милая розовая пижама, из-за которой ему сложно её ненавидеть, настолько маленькой она выглядит. Её слабые извинения, однако, ничуть не меняют его решение. - Может быть, хватит? Сид не отвечает. Он просто не знает, как. - Сид? - снова спрашивает она, вскидывая голову. Он опускает взгляд. Ему ничего не стоит остановить её. Но она встает и подходит к нему, прижимает свои губы к его уху. - Сколько мы ещё будем играть в эту игру? - её голос смертельно мягок. - Я никогда не играл в игры, - говорит он, глядя прямо на нее. - В отличие от тебя. - Неправда, - возражает она, но за её словами не чувствуется уверенности. - Правда, и ты знаешь, что это так. За этим следует долгая тишина, нарушаемая только вдохами и выдохами. А потом она говорит «я знаю» так, как будто ей стыдно. Он слышит, как она садится рядом с ним, и они замирают так до самого утра, пока Кэсси наконец не поднимается, потягиваясь. «Спокойной ночи, Сидни». Она вдавливает медленный поцелуй в его щеку. - Ты не хочешь чего-нибудь съесть перед уходом? - спрашивает Сид. Она лишь качает головой, прежде чем отодвинуться в спасительную темноту своей комнаты. Он не знает, зачем он это сказал.***
- Я бы хотела, - говорит Кэсси, прикусывая нижнюю губу, - чтобы мы начали все заново. Сид вздыхает и молчит. Её рука ложится поверх его руки, и её ногти впиваются в его кожу. - Да, - говорит он внезапно. - Да, я тоже этого хочу.***
Кэсси тянет его вниз по улице, ее рука плотно сжимает его запястье. Ему приходится бежать, чтобы поспевать за ней, когда она движется в такой спешке, топая ногами по асфальту. Она тянет его через переулки, находя дорогу через самое сердце города с такой точностью, что кажется, будто она уже проделывала этот путь раньше. - Куда мы идем? - он зовет её, но она просто оглядывается на него и смеется. - Я же говорила! - она говорит, ни на секунду не замедляя свой бег. - Я собираюсь показать тебе кое-что! - Что? - он все-таки спрашивает, хотя знает, что это бесполезно, потому что Кэсси никогда не рассказывает свои секреты. - Что ты хочешь мне показать? - Увидишь! - она дико улыбается, когда встречает его взгляд. Они бегут ещё пять минут, прежде чем Кэсси наконец переходит на шаг. Она не отпускает его; своей рукой она скользит по его запястью, её пальцы переплетаются с его, удерживая рядом. Проходит ещё несколько минут, прежде чем Сид понимает, что она хотела показать ему. - Центральный парк, - говорит он. Кэсси кивает, все ещё улыбаясь: - Ты сказал, что ты не был тут, и я подумала - ты не можешь находиться в Нью-Йорке и не побывать в Центральном Парке. Он такой огромный, Сид! - Он думает, что её смех слышно на другом конце города. - Если ты бежишь через него, просто беги - это так классно! - её улыбка такая заразительная, и он удерживает её руку в своей. - Давай сделаем это, - говорит он. Может быть, это поможет им вспомнить, как все было просто. Кэсси снова смеется и тянет его за собой, они пробегают через бесконечные поля травы, на несколько минут превращаясь в детей. Затем Кэсси визжит «О, ничего себе!» и начинает хихикать, и Сид смеется вместе с ней, и вскоре оба падают на землю, хватаясь друг за друга, захлебываясь собственным смехом. Её рука все ещё в его руке. - Я скучала по тебе, Сид, - говорит она, когда их смех прерывается. Её голос тих, а глаза лучатся искренностью. - Я тоже по тебе скучал, - отвечает он. - Я уже и забыла, какими милыми мы были, - говорит она. Её волосы щекочут его лицо. - Не позволяй мне снова сделать это, хорошо? - Хорошо, - соглашается он и целует её. Кэсси, возможно, неправильно питается, и он, возможно, все ещё немного разбит внутри, но у Большого Яблока есть свои методы починки разбитых сердец, и ему, вроде как, это по душе. И если бы он мог слышать смех Кэсси каждый день, тогда, возможно, Нью-Йорк не показался бы ему таким ужасным. Он почти уверен, что сможет привыкнуть к городской жизни. *Большое Яблоко - одно из самых известных прозвищ Нью-Йорка