***
Порт города выглядит просто прекрасно летней ночью. Особенно, если тихо: — Какая неожиданность, — грубый голос позади Дазая, — надо же, кто соизволил сюда приползти. Шатен ухмыляется и поворачивается к рыжему мужчине низкого роста и с этой бесячей шляпой: — Чу-уя, — протянул Осаму, — я тоже рад тебя видеть. — Ну, и зачем припёрся? — Почему так грубо? — мужчина обижено надул щёки. Рыжий фыркает, после — начинает цокать языком, как будто высчитывая каждую секунду: — А к тебе по-другому обращаться нельзя. Шатен улыбается. Так по-наивному, по-детски. Как ребенок: — Чуя, а помнишь, как нам было когда-то? Рыжий прекращает цоканье, смотрит на собеседника и опять фыркает: — Не помню и помнить не хочу. Осаму прикусил щеку изнутри, подошёл к Накахаре, схватив того за запьястье. Рыжий посмотрел на того, как на идиота. Неполноценный пусть и улыбается, но внутри ему больно. Неужели от того, что Чуе просто не хочется вспоминать? Или от того, что его сверлят взглядом и пытаются этим самым продырявить, хотя бы мысленно? — Ты во мне сейчас пытаешься создать чёрную дыру, да? — шатен вздыхает, — Не думаю, что получиться. Рыжий поднимает на того свои голубые глаза. В этих глазах всегда было спокойное море, а сейчас там шторм, в котором скоро потонет Дазай.***
— Эй! Чу-у-уя, слазь оттуда! — Не слезу, скумбрия! — Ну, пожалуйста! — вскрикывает мальчик, — мне говорить не с кем! — Со стеной говори, дылда-мазохист! Рыжий мальчик сидел на потолке, всхлипывая. Шатен со сломанной ногой пытался допрыгнуть до потолка, пусть это и невозможно, но мальчик пытался. Он хотел поговорить, обнять, хоть как-то утешить друга, а в ответ всегда лишь оскорбления: — Слизень! Рыжий посмотрел на того. «Слизень». Умеет же поддержать. Шатен не выдерживал, три часа он умолял этого «шляпника» слезть и бесполезно. Сейчас карие глаза посетила злость. Хотелось кинуть в рыжего чем-то тяжелым и послать всё к чёртовой матери. Что мальчик и сделал. «Дылда» берет стеклянную вазу со стола: — Не хочешь, то не хочешь, вешалка для шляп! Я как лучше хочу, а ты.. — косый взгляд в сторону этой «вешалки», — Да пошёл ты к чёрту! И в рыжего летит вазочка, а тот, кто её кинул — мирно уходит, но со всей дурью хлопает дверью. Ваза так и не попадает в «слизня». Промазал на каких-то несколько сантиметров. Мальчишка смотрит на дверь. Ну вот зачем он не слез? Зачем сидел и отгораживал его от себя? Слёзы скатились по его щеке и тот спокойно слез, забился в угол. Не хнычет больше, а чувствует боль в районе сердца. Тем временем, шатен садиться на лестницу. Успокаивается, рассматривает гипс на правой ноге, а после снова фыркает. «Надо извиниться».***
Дазай не смотрит в сторону Чуи. Этот так же уводит взгляд. Всё тело покрывается мурашками от прохладного ветра. Дазай выдыхает свежий морской воздух, отпускает запястье Накахары и медленными шагами уходит прочь. Лицо потеряло детскую улыбку. Рыжий стоит. Не пытается остановить того, ему хочется разреветься, как тогда. Воспоминания не дают покоя. Мужчина нервно сжимает руку в чёрной перчатке, вздыхает и хватает Осаму за руку: — Стой, скумбрия. Шатен поворачивается к тому. Слеза скатывается по щеке рыжего. Может Осаму это показалось, но этот мафиози сейчас.. Плачет? Хочется взять, обнять и поцеловать в лоб, после вытирая слёзы и целуя уже мокрые солёные щеки. Лишь бы тот не ревел: — Что же ты делаешь со мной, псина бродячая? Шатен не отвечает. Обнимает за плечи, легко их сжимает и целует в висок. Муражки по коже, но уже не от ветра, а от поцелуя. Лёгкого и приятного. Тёплые губы опять касаются виска. Чуя, видимо, никогда к этому не привыкнет и опять будет лить слёзы. Но сейчас, об этом думать некогда. Рука Осаму поглаживает щеку и вытирает слёзы, а тёплые губы касаются лба: — И потом не говори, что такого не было, понял? Рыжий фыркнул сквозь слёзы. Тёплые губы теперь целовали щеки. Соленый привкус не вызывает отвращения, а наоборот, притягивает. Дазай любит его слёзы. Как же это странно. Накахара вздрагивает, когда в уголке губ чувствует что-то теплое: — Не смей прикасаться к губам, сволочь. Шатен ухмыляеться. Скоро Чуя сам захочет поцелуя в губы: — Какой же ты скучный.***
Рыжий мальчишка льёт слёзы. «Почему я его не остановил? Я же не хотел этого», — мальчишка поправляет шляпу. Дверь со скрипом открывается. В дверях стоит перебинтованный с ног до головы мальчишка с красными глазами и щеками, видимо, тоже плакал: — Дазай! — радостно вскрикивает рыжий, — пожалуйста, прости! Шатен улыбается и подходит к рыжему: — Ну, и ты меня, Чуя. Улыбки посещают их лица, а объятия заменяют всякие слова.***
Поцелуи в щеку как-то надоедают рыжему мафиози. Несколько минут они стоят так. Накахара беситься. Хочется не в щеку, а уже в губы. Но, нет. Нельзя, значит, нельзя: — Слизень, признайся, ты жалеешь о сказанном. — Умолкни, скумбрия. Тёплые мокрые губы прикоснулись к холодным. Дазай немного прикусил нижнюю губу рыжего, а после облизнулся и проник в рот шершавым языком. На щеках обоих появились красные пятна смущения. Кажется, один невинный поцелуй, но ведь, для них же, это буря разных эмоций. Осаму готов целую вечность вот так стоять и целовать этого шляпника. Поцелуй разрывается от нехватки воздуха. Оба нервно вхватывают воздух в лёгкие, обнимая друг друга: — Моё рыжее счастье.***
— Чуя, а ты знал, что ты моё рыжее счастье?