***
Сегодняшняя репетиция в консерватории закончилась на удивление рано, и я, не спеша прогулявшись по оживлённым бульварам вечернего Тириона, отправился домой, а не на съёмный лофт, как делал это обычно. Дома я бывал теперь редко, однако чаще, чем мой вечно занятый отец, который буквально жил работой, позабыв обо всяком отдыхе. Почти всё моё время занимала череда гастролей по многочисленным городам Благословенного Края. Быть Первой Скрипкой целого Валинора — великий почёт и огромная честь, но при этом и тяжкое бремя, требующее полной отдачи. Так что, когда представлялась возможность побывать дома и навестить мою многочисленную семью, я ею сразу же пользовался. Вот как сейчас. Кивком поприветствовав швейцара и перекинувшись парой дежурных фраз с консьержем, я на скоростном лифте быстро поднялся на последний этаж элитной высотки, расположенной вблизи исторической части Тириона. Лет десять назад уставший от нашей жилищной проблемы, быстро разрастающейся семьи, отец приобрёл за баснословную, даже для него цену, пентхауз. Да, дороговато вышло, но теперь нас не беспокоила нехватка комнат, и тем более наличие свободного личного пространства. Наскоро перекусив сочными фруктами, лежащими в хрустальной вазочке на обеденном столе, я отправился в домашний кинотеатр. Мне давно хотелось посмотреть фильм «Пианист», который был основан на реальных событиях. Восемьдесят два года назад в результате Июльского переворота в Утумно к власти пришла кровожадная хунта, возглавляемая генералом Алькором, лидером ультраправого крыла. За шесть лет до того страшного момента, когда безумный генерал развязал Вторую Эндорскую Войну, в прежде многонациональной стране были проведены жёсткие этнические чистки, главной жертвой которых стали несчастные Телери. Ярый националист Алькор обвинил их во всех бедах своей страны, и не было греха, который бы не приписывала официальная пропаганда коварным Нендилям. Спасаясь от погромов, Телери бежали окольными путями на Одинокий Остров, а оттуда переехали в Валинор, который тогда ещё не был за «железным занавесом». Среди вынужденных эмигрантов была и семья моей бабушки, Мириэль Тэриндэ. Но не всем так повезло. Большинство Нендилей погибло в «Лагерях Смерти». Высоко оцененный критиками на кинематографических фестивалях, фильм основан на трагической биографии выдающегося музыканта, которому хватило духа пережить весь ужас войны и уже в мирное время продолжить свою исполнительскую деятельность. Ныне памятник Эльмэ Дориатскому, ставшему символом мужества, стоит не только в Альквалондэ, но и в Тирионе, как раз напротив величественного здания моей консерватории. Кинолента настолько поразила меня, что я ещё долгое время сидел перед белоснежным экраном, погрузившись в тяжкие размышления. Из дум меня вырвал яростный крик, который мог принадлежать только отцу. Вздрогнув от неожиданности, я вскочил на ноги. Теряясь в догадках, словно безумный бросился к выходу. Что могло случиться, заставив отца сорваться на такой крик? Родителей я застал в гостиной. В тот самый момент, когда разгневанный отец бросил антикварную вазу, несколько лет назад купленную на престижном аукционе, в их с матерью свадебную фотографию. Меньше всего мне хотелось быть невольным свидетелем ссоры моих любимых родителей. Но я застыл неподвижной статуей в распахнутых дверях: я никогда ещё не видел отца в таком страшном гневе! — С меня хватит, Нерданель! Если тебя это не устраивает, то… — стоящий вполоборота отец зло усмехнулся и, развернувшись на каблуках, молнией направился к дверям. Прямо ко мне. Как же был грозен мой отец в гневе! Я успел позабыть об этом. Его глаза потемнели от неукротимой ярости, и в суженых зрачках мне виделось лишь одно всепоглощающее пламя, готовое испепелить за один миг. Черты лица заострились, и безобразная гримаса застыла на его прежде возвышенном лике. Мне бы не стоять на его пути, но вот беда, от накатившего ужаса я был не в силах даже пошевелиться. — Фэанаро! — воскликнула матушка, и мне послышалась лишь нестерпимая боль в её дрожащем голосе. Если бы не великое терпение моей матери и не её прославленная мудрость, отец давно бы окончательно разрушил их некогда крепкий брак. Его бы не остановил даже закон правительства о заключении брака, по которому он заключался не только между телами, но и между душами, и продолжался до тех пор, пока один из супругов не овдовеет. Даже при таком плачевном раскладе, как мне думается, отец нашёл бы выход из сложившегося положения. Недаром же хотя бы раз в месяц, он бывал на приёме у самого Манвэ Сулимо, президента Валинора. — Всё кончено! — через мгновение, всё же заметив меня, статуей застывшего в дверях, он бросает мне с зубным скрежетом. — Дорогу, щенок! Ещё через секунду раздаётся громкий хлопок входной двери, а я потираю ноющее плечо и испуганно смотрю на побледневшую матушку, по щекам которой вдруг покатились блестящие капли. — Макалаурэ… — протягивая дрожащие руки, обращается ко мне матушка, прежде чем в полном изнеможении рухнуть на рядом стоящий диван и зарыдать. Тотчас я подбегаю к дивану и, сев сбоку, пытаюсь хоть как-то утешить рыдающую мать. Она утыкается лицом в мою грудь и, абсолютно не стесняясь своей женской слабости, даёт волю бурлящим эмоциям. Я в свою очередь, осторожно обнимаю её за сильно дрожащие плечи и тихим голосом пытаюсь сказать ей что-то утешительное. И мы с ней вдвоем сидим при приглушенном свете до глубокой ночи среди осколков её семейной жизни. Проводив расстроенную матушку в родительскую спальню (которая давно стала лично её, ибо отец предпочитал если и ночевать дома, то спать на диване, стоящем в его личном кабинете, в который никто без его разрешения не смел даже помыслить зайти), я отправился в свою комнату. Попытался уснуть. Сейчас я должен быть таким же сильным, как и Эльмэ Дориатский, который в мясорубке войны потерял всех своих близких, но несмотря на пережитое горе продолжал выступать на публике. Так же и я должен пойти на завтрашнюю репетицию, несмотря на то, что некогда благополучный брак моих родителей разваливался прямо на глазах.***