Выйди из зеркала

— Работа у нас такая — быть первыми, кто схлопочет пулю. Именно потому, что нас можно воскресить. На износ пашем. Он улыбался так, будто ничего и не произошло, и лишь глубоко внутри Павел понимал — он уже не жилец. В этом мире нет того, ради чего ему стоило бы продолжать. Паша понял это еще давно, оказавшись в метро, вынужденный просить подачки от других людей. Нормальных. Он продолжал жить, сам не понимая, почему так цепляется за эту тонкую нить, связывающую его с реальным миром и не дающую совсем кануть в небытие. Он ценил жизнь, наученный горьким опытом из своего прошлого и вместе с этим относился к самому себе как к расходному материалу, как и любой рядовой МЧК. Не то, чтобы Павлу была свойственна двойственность в характере и поведении — он не Яна и даже не Балор, чтобы грешить такого рода ментальными заболеваниями. И только Морок видит в его взгляде все то, что сейчас так беспокоит Пашу. В какой момент они стали понимать друг друга и притираться, как кошка с собакой, вынужденные сосуществовать в одном доме и делить одну и ту же территорию? И даже обычные перепалки не несли в себе особой смысловой нагрузки, оставаясь внешне таким же показушным недовольством, на которое уже никто давно не обращает внимание. Все знают, что Балор терпеть не может Пашу, а сам Павел блевать готов от характера и внешности кошмара. Но было ли так на самом деле? Хотел ли Балор его настоящей смерти? Старался ли он сам приблизить ее, подсказывая Яне, как правильно собрать серое вещество Очередько обратно в мозг? Вряд ли он действительно ненавидит его так сильно и горячо, как говорил, целуя мужчину так, будто они видятся в последний раз. Не то, чтобы у них не было другого выхода — при желании можно было просто приблизиться на нужное расстояние и поцелуй был совсем не обязательным, но приятным обоим элементом. Даже если внешне это была Яна, ощущения были совсем иными, чем могло быть с ней. В тот момент это не показалось чем-то неправильным, наоборот, это было логичным завершением их сюжета, как тогда показалось Балору. Не то, чтобы он много об этом думал. Не то, чтобы думал и Паша — еще тогда его щеки покрылись пунцовым, несвойственым для мертвых румянцем. Смущенный, Очередько тихо думал о том, что это даже было неплохо. Ненавидит ли его сейчас Паша? Когда его сознание угасает совсем, последнее, о чем он думает, так это о том, как не навредить остальным. В его голове пусто, и лишь тело послушной марионеткой следует чужим приказам, пока сам Очередько находится где-то глубоко внутри, окруженный одной лишь пустотой. Ему не страшно, лишь непонятно и хочется поскорее вернуть себе контроль. Паше не страшно за себя — он слишком ценит жизнь тех, к кому привязался, чтобы позволить собственноручно нанести им вред. Всего на мгновение он слышит рассерженный голос Балора, переходящий в резонирующее эхо. «Хватит! Перестань!» И оборвать бы все связывающие тело нити от бессилия. Паша не хочет слышать голос Балора — такой уж точно. Он не знает, что происходит, и это злит и раздражает сильнее всего. Когда его накрывает этим ощущением с головой, Балор все же появляется перед ним, но всего на долю секунд, и тут же раскрывается в черном тумане, оставляя за собой лишь тонкую нить голоса, по которой Очередько сейчас должен уйти. «Что за чертовщина с тобой?! Какая-то дрянь захватила твой мозг! Уже успел себе новые вирусы помимо меня нахватать, да?!» — Я не знаю. — честно сознается чекист, слушая дальше. Кошмар сейчас такой обеспокоенный, словно действительно не ожидал того, что Паша начнет стрелять в Яну. Стрелять в него самого, буквально. А Паша все еще не понимает причину, кроме той, что происходит какой-то пиздец. «Тупое ты создание, Пашка. Но не ссы, сейчас пройдет.» «Я вздерну тебя хорошенько и все встанет на свои места.» «Обещаю.» Павел ответить не успевает. Он слышит звук выстрела — единственный за все время. И его мозг сразу же сосредоточивается на другом — собственной регенерации. Он работает и заживляет дыру в голове, постепенно давая картине перед глазами прояснится. — Что, черт возьми, здесь произошло?! — он не видит вблизи Балора, но почему-то ощущение того, что давно мертвое сердце сейчас плотно оплетают склизкие черные щупальца не покидает его, и Паша почти готов признать, что вновь хочет слышать его смех в своей голове.