Папина дочка

— Немури! — не выдержал Акон. — Открой немедленно рот и ешь эту треклятую кашу! Немури Хачиго протестующе замычала и оттолкнула протянутую к ее губкам ложку, да так сильно, что лицо лейтенанта Двенадцатого отряда забрызгало отвратительным варевом, которое он битый час пытался скормить дочурке капитана. Акон искренне понимал нежелание Немури есть эту модифицированную дрянь, но приказ Куроцучи-тайчо есть приказ Куроцучи-тайчо — его распоряжения не оспаривались никогда, если, конечно, подчиненные хотели жить. Вот Акон и сидел, героически сражаясь с маленькой девчонкой, которая уже с головы до ног заплевала несчастного кашей. — Немури, солнышко, кушай! — решил пойти с «пряника» лейтенант. — Кушай, золотко мое, кушай, ласточка моя, а то твой папа меня придушит… — Папа! — радостно воскликнула Немури. — Да-да, твой папа, — отозвался Акон, не догадываясь, с чего она так оживилась. — Папа твой, чтоб ему икалось, зараза такая, я ему не нянька для детей! — с чувством добавил он. — Акон? Как ты смеешь? — Ах ты ж ёж твою!.. То есть, простите, капитан! — Акон подпрыгнул на добрые полметра и выронил ложку с кашей. Он уже был готов к тому, что Маюри его чем-то отравит или как-то подорвет (уж он-то найдет способ), но Куроцучи просто достал другую, чистую ложку и оттеснил лейтенанта от дочери. — Чему ты учишь ребенка, неразумный ты человек, — проворчал Маюри, набирая ложку каши. — Кто? — изумленно переспросил Акон. Маюри смерил его презрительным взглядом: — Нельзя ругаться при ребенке. Она ведь сейчас в том возрасте, когда все повторяет! Немури, доченька, открой ротик, кушай кашку, — нежно заворковал с девочкой грозный глава НИИШ. У Акона отвисла челюсть. Еще больше у него отвисла челюсть, когда Немури с готовностью открыла таки рот и начала есть кашу — и даже не выплюнула ее! Маюри же продолжал ворковать с Немури, промакивая ей губки слюнявчиком и изображая ложкой самолетик. Каждый раз, когда девочка набирала в рот кашу, капитан весело повторял «А-ам!» Акон так и стоял столбом, жалея, что у него сейчас нет фотоаппарата для запечатления семейной идиллии. — Умница моя! — восхитился Куроцучи, когда Немури доела кашу. — А теперь скажи: «па-па». «Па-па». — Папа! — радостно выдала Немури, подпрыгивая на стульчике и протягивая ручки к Маюри. Капитан с удовольствием и — что поразительно — искренней улыбкой поднял дочь на руки и поцеловал в лобик. — А теперь скажи «А-кон». «А-кон», — назидательно проговорил Куроцучи, вспомнив о своем заместителе. — За-аза! — довольно засмеялась Немури. — За-аза! — Ну, в чем-то ты права, — вздохнул Маюри, бросив на испуганно замершего лейтенанта сердитый взгляд. — Акон! Десять нарядов вне очереди по лаборатории! Доченька, а теперь скажи «мо-ди-фи-ци-ро-ван-но-е ве-щест-во»… — Десять наядов вне очееди, — пискнула Немури, — Десять наядов вне очееди! — Слышал, Акон? — спросил капитан. — Еще десять нарядов вне очереди. И, пока он любовно строил Немури козу, злобный Акон драил столы от крысиной крови и бормотал себе под нос: «Вот уж точно — папина дочка!»