Acies

      — Примерь эти.       Старк ездил на кресле из одного угла огромного кабинета в другой, колесики кресла противно скрипели по полу, оставляя черные следы кривыми эллипсами на светлом полу. Мазутом он их измазал что ли?       Медицинские линзы — суровая необходимость этой реальности. Не смотря на то, что Тони засовывал меня в лечебную капсулу под «систему» на сутки раз в месяц, подстегивая физиологические процессы организма, избавляя от последствий моего эпично-героического прошлого, зрение, увы, идеальным так и не стало.       — Ты посмотри, какая стала печень!       — Зависть — плохое чувство, — улыбнулась я, обнимая мужчину со спины.       — Ну, как? Что видишь?       — Всё, — честно ответила я.       Старые линзы изжили себя полностью пару месяцев назад, очки для всех моих проблем было подобрать очень сложно, невероятно дорого и крайне неудобно: слишком тяжелые линзы давили на переносицу, и ближе к вечеру так сильно раскалывалась голова, что весь свет становился не мил.       Над линзами Старк и его команда бились с момента его пробуждения. Да и я сама, собственно, участвовала, работая над программным обеспечением.       — Твой папенька просто бес… подобен!       — Знаю! Опять следил?       — В этот раз сам.       — Репутация, Тони, — протянула я, отчаянно моргая, привыкая к тому, что снова все вижу. — Сам себя создал, вот и выкручивайся.       Мужчина развернулся ко мне, обнял за бедра, уткнулся в живот острым подбородком. Когда руки поползли выше, я забарахталась, пытаясь вырваться: все-таки проявление чувств и поползновения в район пятой точки предпочитала оставлять за закрытыми дверями и наедине.       — А теперь, радость моя, внятно, четко и обстоятельно рассказываешь мне, где провела вчерашний вечер.       Внятно, четко и обстоятельно я могла только посылать в ебеня. И молчать. Но посылать определенно лучше. Поэтому и молчала как партизанка на допросе.       — Вляпалась опять куда-то?       Мой абсолютно честный и уверенный взгляд и ни грамма понимания в его карих глазах. Впрочем, я и не сомневалась особо в своих способностях обмануть его.       — Расхлебала. Больше не буду, — честно выдохнула я. — Дней восемь. Идем, у нас ужин, на который я, наконец, могу пойти, не спотыкаясь о порожки.       — Ты все треплешь нервы родителям?       — Я? — тут же наигранно возмутилась, потянув Тони за волосы.       — Могла бы уже рассказать всю правду, чтобы меня не делали главным злодеем и совратителем. Клянусь, иногда у меня складывается впечатление, что мысленно капитан-сосулька освежевал меня добрую сотню раз.       — Только сотню?       — Смешно тебе? А мне неприятно. Я на этих ужинах есть не могу.       — Ты мне сейчас жалуешься что ли?       — Довожу до сведения, радость моя. Пошли на экзекуцию. Не придем сами, на мою территорию без вазелина влезет капитан. Оберегают они тебя как золотовалютный фонд.       — Это любовь, Тони, — фыркнула я.       Жили мы здесь же, в пентхаусе. Вечерами я училась готовить, Старк, выуживая информацию о моем «прошлом настоящем», накидывал идеи для своих новых проектов. А родители… родители давили, наседали и не хотели успокаиваться. Поэтому к требованию семейных ужинов три раза в неделю отнеслась философски: буду мелькать счастливой моськой перед родителями, может и отстанут.       Настороженный взгляд Роджерсов — обычная на нас со Старком реакция. Рука Тони сжалась на моей талии, тихий смешок на грани слышимости. Весь вечер отец не отпускал меня от себя. Память Аманды показывала, что отец действительно трясся над единственной дочерью с самого ее рождения.       — Ты счастлива? — напряженно спросил Стив, наверное, впервые задав вопрос о наших с Тони отношениях без привычного ярого недоверия. — С ним, со Старком?       — Шутишь? Умен, циничен, поддается на все провокации — идеал, а не мужчина, — попыталась обратить все в шутку, но увидев, как нахмурился отец, добавила серьезно и без улыбки: — Очень счастлива, папа.       — Ты изменилась и я, наверное, был не готов к тому, что моя малышка так стремительно покинет родной дом. Но ты ведь мне скажешь, если этот… обидит тебя?       Говорить отцу, что это Тони нужно защищать от меня, что сама кого хочешь обижу, я не стала, просто восторженно уточнила:       — Скажу! И ты оторвешь ему причиндалы?       — Аманда!       — Оторвешь? — настаивала я.       Стив засмеялся, обнимая меня. Наверное, это был первый наконец-то не напряженный ужин за последние месяцы, а я лучилась улыбкой. За всю мою жизнь я, пожалуй, не улыбалась столько, как в тот вечер.       А позже, уже вернувшись домой, сидя в ворохе простыней и чувствуя себя легкой словно шарик с гелием, я не отрывала взгляда от задремавшего Тони и упорно отгоняла от себя пессимистичную мысль, что все это лишь затишье перед бурей.       Чуть потянула простыню, открывая татуировку мужчины внизу живота, «Страх не остановит смерть», которую Тони сделал после атаки на Нью-Йорк. Верно, не остановит. А вот возможность жить и быть счастливой страх отнять может. Я не умела плыть по течению, не умела просто жить, а не бороться за каждый день, но я научусь. Скользнув к Старку, обняла, прижимаясь, с удовольствием ощущая ответное объятие.       Я обязательно научусь.