Пират, которого никогда не сможет назвать своим

- Пират Джек Воробей, вы обвиняетесь… - Капитан. Капитан Джек Воробей, - произносит Джек, но звук его голоса тонет в речи зачитывающего приговор. - … пиратстве, разбоях, грабежах… Джек не вслушивается в список его многочисленных обвинений, он слышал его столько раз, что уже стало неинтересно. Он стоит в свете заката на небольшом постаменте в окружении солдат с направленными на него штыками, позади него высокий скалистый обрыв, его руки скованны за спиной тяжелой металлической цепью. Вопреки своему общеизвестному обыкновению, пират не пытается ёрничать, заговаривать стражникам зубы или прибегать к клоунским выходкам в надежде в очередной раз избежать наказания. Его взгляд предельно серьезен и направлен точно в глаза тому человеку, кому в этот раз выпала честь привести приговор в исполнение. Командору Джеймсу Норрингтону. Который так же пристально смотрит в ответ. Его взгляд холоден и отрешен. Он сжимает в руке пистолет, и тело Джека пронзает болезненным уколом возбуждения от воспоминания о том, что всего несколько ночей назад он так же крепко сжимал этой рукой его естество, дразня и мучая сладкой пыткой, второй рукой обнимая поперек груди и ритмично толкаясь сзади, заставляя стонать и задыхаться, тараня Джека, «наказывая» за очередной пиратский разбой. Теперь же эта рука должна нажать на курок и лишить Джека его никчемной жизни. Воробей смотрит серьезно, и от взгляда напротив по телу пробегают мурашки. Возможно, Джеймс сожалеет о том, что ему предстоит сейчас сделать. Джеку хочется надеяться на это. Они на разных сторонах баррикад, всегда были, есть и останутся. Но после всех ночей, после жарких поцелуев, объятий и единения тел… От мысли о том, что это все было ненастоящим, становится тоскливее, чем от осознания предстоящего. - Честь привести приговор в исполнение предоставляется командору Джеймсу Норрингтону. Джеймс заносит пистолет, не переставая смотреть в глаза Джеку. Сердце начинает биться где-то в горле. Воробей хочет зажмуриться, но не может отвести взгляда от своего палача. Раздается выстрел. Грудь пронзает болью, пират чувствует, как рубашка становится влажной и липкой от крови. Ноги слабеют, он пятится назад и, зацепившись о парапет, переваливается через него вниз с отвесной скалы. Вопреки своему общеизвестному обыкновению, пират не пытается ёрничать, заговаривать стражникам зубы или прибегать к клоунским выходкам в надежде в очередной раз избежать наказания. Его взгляд предельно серьезен и направлен точно в глаза тому человеку, кому в этот раз выпала честь привести приговор в исполнение. Командору Джеймсу Норрингтону. Который так же пристально смотрит в ответ и до побелевших костяшек сжимает в руке пистолет, стараясь унять совершенно не свойственную ему, профессиональному военному, командору, дрожь. Джек совершенно естественным и неприметным для посторонних глаз жестом облизывает пересохшие губы, и дрожь в руках командора становится заметной. Джеймс не может сдержать ее, потому что лишь недавно он жадно целовал эти губы, а потом они вытворяли с ним такое, что сердце выскакивало из груди и… - … Джек Воробей… … Норрингтон бесстыдно выстанывал это имя, впиваясь пальцами в жесткие, заплетенные в дреды волосы, и, задыхаясь, кончал в жаркий податливый рот, проглотивший и слизавший все до капли. Боже! - … приговаривается к расстрелу. Карие глаза напротив. Они всегда улыбаются и играют яркими искорками жизни, в них всегда пляшут черти. А еще от их взгляда становится тепло. Настолько, что обычно черствая, привыкшая к войне и выполнению приказов душа командора плавится и тает, когда разморенный и плавный в движениях, умеющий каким-то невообразимым образом добавлять в них, когда надо, грацию кошки пират смотрит на него, отстранившись после очередного поцелуя и тяжело дыша. Сейчас эти глаза не улыбаются. Они сосредоточенны и собранны. В них нет страха, лишь недоверие и немой вопрос: «ты правда готов это сделать?». - Честь привести приговор в исполнение предоставляется командору Джеймсу Норрингтону. «Черт, у тебя же есть план? Я не верю, что нет, этого просто не может быть, ты же Капитан Джек Воробей! Ты выкручиваешься из любой передряги, ты обманывал смерть сотни раз! Потому что невообразимый, нереальный, самый лучший… пират…», - мысли бьются в голове, как волны в десятибалльный шторм, пока командор медленно поднимает руку с заряженным пистолетом и «прицеливается». Счет идет на секунды. Джек даже не пытается двинуться с места. Дрожь в пальцах унимать становится всё труднее, а дрожащая рука, карающая преступника, недопустима для того, кто удостоен звания Командора. Он должен исполнить смертный приговор, а это значит, что если он не убьет пирата с первого выстрела, у него есть неограниченное число попыток. И многие из собравшихся считают, что такой пират как Джек Воробей заслужил за свои преступления именно такую мучительную и изощренную казнь. Мир вокруг будто исчезает, все образы и звуки стираются, вышколенный военный организм нажимает на курок. Раздается один оглушительный выстрел. На некогда белой, а ныне грязной и местами разорванной рубашке расцветает алое пятно в районе сердца. Пират растерянно хватает ртом воздух и, автоматически попятившись назад, спотыкается о парапет и падает вниз со скалистого обрыва. Стражники и народ тут же бросаются к парапету и усердно смотрят вниз в жажде обнаружить разбившееся о скалы тело. Но тела нет. Лишь волны, бьющиеся с силой о скалы, на пару мгновений оказываются окрашены в ярко-алый цвет, пока море не уносит их, сменяя на новые. Навсегда поглотив и укрыв собой одного из величайших пиратов, о которых присутствующие когда-либо слышали…

***

Джек приходит в себя и слышит тяжелые хрипы сквозь тихий стон, и запоздало с некоторым удивлением понимает, что эти звуки издает он сам. В ту же секунду тело пронзает острой болью в груди, такой силы, что хочется завыть во все горло и убежать, куда угодно, лишь бы не чувствовать этого. Но у пирата нет сил ни на первое, ни на второе. Он не может пошевелиться и даже на протяжный стон не хватает голоса. Вместе с этим приходит осознание, что он еще жив. Каким-то чудом или какого-то дьявола – это надо еще решить. Открыть глаза кажется задачей посложнее, чем тащить за собой Жемчужину на канате по песчаной суше. Воробей долго собирается и, наконец, приложив колоссальные усилия, приоткрывает левый глаз, и от удивления правый открывается сам собой. В свете небольшого костра, тенями пляшущего на серых стенах, по всей видимости, скалистой пещеры, склонившись над Джеком, дремлет – да нет, не может быть! Это точно какие-то галлюцинации! – Командор Джеймс Норрингтон. Пират пытается пошевелиться – на этот раз успешнее, - и от малейших импульсов Джеймс просыпается, резко вскидывая голову. Не говоря ни слова, он пристально смотрит на Джека и выдыхает, кажется, с облегчением. Затем отводит глаза. Ему хочется что-то сказать. Но что? «Извини»? «Я не мог поступить иначе»? «Ты же понимаешь, что однажды это должно было произойти, ведь ты же пират! И вообще, какого черта ты не озаботился планом побега и не смылся с места казни, как ты всегда это делаешь!»? От этих «детских» оправданий становится горько и жутко противно на душе. «Слава богу, что ты жив! Я чуть с ума не сошел, думая, что убил тебя!»? «Я трусливое дерьмо, не отказавшееся стрелять в тебя из страха потерять свою должность, положение и всё, что я имею в этой жизни, и оказаться на твоем месте»? Так было бы, пожалуй, честнее всего, вот только такие откровения все равно ничего не меняют и не делают ситуацию легче. Джек молчит. В его глазах немой вопрос и настороженность. Как у дикого зверя, которого долго приручали, а когда начало получаться, попытались убить. О доверии или даже хлипком подобии его тени, что, кажется, образовалась между ними, не может быть и речи. Пират тяжело дышит, по его лицу и шее течет пот, повязка на груди вновь промокла от крови. Пуля прошла выше сердца и не задела его. Джеймс вытащил ее, пока Джек был без сознания. Он снимает со лба Джека горячую, еще чуть влажную тряпку, - тот замечает, что это не что иное как его красная бандана, - обмакивает ее в миску с водой и холодную возвращает на лоб пирата. Лишь ощутив эту прохладу, Воробей понимает, как на самом деле его лихорадит, и, глубоко вздохнув, закрывает глаза, а Джеймс берется за его повязку. От прикосновения холодных пальцев по телу бегут мурашки, и пират списал бы это на озноб и лихорадку, если бы давно уже с ужасом не признался себе, что, как наркоман, зависим от этих прикосновений, и его тело всегда моментально реагирует на них. Джеймс касается осторожно, почти невесомо, аккуратно снимает бинты, стараясь причинить как можно меньше боли. Он не смотрит в глаза, бросая лишь редкие быстрые взгляды. Он чувствует себя виноватым, и Джек не может поверить, что этот человек совсем недавно всерьез выстрелил в него с близкого расстояния. Норрингтон обрабатывает рану чем-то жгучим, и резкая щиплющая боль прерывает мыслительный процесс Воробья, заставляя, стиснув зубы, зашипеть. Однако от боли немного отвлекает знакомый запах. Ром! Этот вояка обрабатывает рану Джека ромом! Кощунство! Да, ром, конечно, вполне может сойти за антисептик, но Воробей согласен пожертвовать немного на обработку раны только при условии принятия остального внутрь. - Эй, цыпа, - удается прошептать ему. Джеймс ощутимо вздрагивает от этого хриплого голоса и поворачивает голову. В его виноватом взгляде забавно плещется удивление. Джек жадно смотрит на бутылку рома, а потом – ему в глаза. Воробей выпутывался из разных передряг, шрамы на его теле могут дать талантливому исследователю материала на целую книгу. Здравый смысл давно подсказывал ему не играть с огнем и не подпускать близко лейтенанта, а теперь уже командора британской армии, ибо однажды это просто обязано было плохо кончиться. Но Джек всегда был немного (а иногда даже очень) сумасшедшим, а потому подпустил его даже ближе, чем самому бы хотелось. Куда-то в область сердца, где сейчас так предательски жжет от им же выпущенной пули… Но Джек привык жить текущим моментом. И сейчас он очень хочет ощутить вкус рома. А не думать о том, какого черта командор вдруг притащил его в скалистую пещеру, вытащил пулю и так настойчиво и нереально возбуждающе водит пальцами по его разгоряченной коже, накладывая чистую повязку – чтобы исправить то, что совершил, или, подлечив после неудавшейся казни, подготовить к новой. Закончив с перевязкой, Джеймс отходит от Джека, затем возвращается, немного приподнимает его голову и подносит к его губам чарку с ромом. Воробей пьет жадно, будто идущий в пустыне воду. Ему не очень удобно пить из чужих рук, и несколько бурых капель стекают по его подбородку на шею и вниз, теряясь во впадинке между ключиц. Норрингтон смотрит завороженно и – была-не была – припадает губами к шее пирата, собирая эти капли, проводя языком по «ромовой дорожке». В голове набатом бьется мысль, что Джек вот-вот попытается оттолкнуть его, и черт, он имеет полное право, потому что Джеймс заслужил быть отвергнутым после того, что сделал. Но Воробей не отталкивает. Напротив, он кладет руку на затылок командора и притягивает ближе, издавая тихий стон. Джеймс думает, что совершенно не заслужил этих жарких поцелуев, этих прикосновений и стонов отзывчивого и жадного до ласк Воробья, такого уязвимого сейчас, невероятного, безумного и доводящего до безумия каждый раз, будто в последний. Пирата, которого никогда не сможет по праву назвать своим. И без которого, как выяснилось, тоже не сможет. Вместе с выстрелом, казалось, сердце разорвалось. Реальность разбилась о шум ветра и волн вместе с телом упавшего пирата. Дождаться ночи стоило Джеймсу каменной улыбки в ответ на почести, приносимые законниками Порт-Ройала, и поздравлениями с осуществлением столь долгожданной казни легендарного пирата-занозы в заднице Ост-Индской компании Джека Воробья. «Капитана Джека Воробья», - автоматически звучало в голове. «Пожалуйста, только будь жив! Ты из лап самого Морского Дьявола вырвался, ты не мог так запросто умереть! Я НЕ МОГ ТЕБЯ УБИТЬ!» - мантрой повторял про себя Норрингтон, обшаривая под покровом ночи скалистое побережье. Он не был бы командором, не отличаясь завидной меткостью. Он точно знал, где у Джека находится сердце, он отлично изучил его тело, выцеловывая каждый шрам, проводя языком по каждой линии многочисленных татуировок…Он не должен был в него попасть. Но и слишком заметно промахнуться не мог, иначе дотошные законники не поверили бы в смерть пирата, столько раз чудом избегавшего казни и сбегавшего с петлей на шее. Джеймс рыскал вдоль скалистого берега чуть ли не до рассвета и, когда уже почти отчаялся, в небольшом углублении, в котором море скрывало от посторонних глаз то, что выносило на берег, увидел тело. Норрингтон бросился к нему, покрываясь холодным потом от внезапно одолевшего животного страха, что Джек уже мертв, но, приблизившись, услышал сдавленный хрип и вознес хвалу Господу. Пират был без сознания и рвано хрипло дышал. Руки Джека были свободны, Норрингтон уверен, что хитрый пират избавился от оков, еще стоя наверху, рана была, хоть и слабо, но перемотана оторванным лоскутом рубахи, что означало, что Джек, хоть и ненадолго, но приходил в себя. Джеймс поднял его на руки и отнес в ИХ тайную пещеру, что, по счастью, была недалеко и скрывалась в этих самых скалах, позволяя проводить жаркие ночи на самой границе запретного, на берегу Порт-Ройала… Не считая пребывания в бреду, Джек пришел в сознание к вечеру следующего дня, когда командор вытащил из его тела пулю, обработал раны, отправил на скалистый берег поисковый отряд, самостоятельно «патрулируя» тот район, где была их тайная пещера, и когда официально объявил о том, что тело Джека Воробья на скалистом берегу не найдено, а стало быть, его прибрало море, и, раз он официально мертв, то все обвинения с него считаются снятыми. Норрингтон должен идти на службу. С первыми лучами рассвета, выбравшись из теплых и таких желанных объятий, он всматривается в расслабленное лицо спящего пирата, без сосредоточенного лукавого, а порой очень задумчивого взгляда делающее его моложе на несколько лет. В кои-то веки не нужно держать маску, и в глазах Джеймса всепоглощающая нежность. Он вновь запоминает каждую черточку на этом лице. Это стало его привычкой. Ведь он никогда не сможет этого пирата по праву назвать своим. Кровь на повязке запеклась, и ее совсем не много. Джеймс невесомо касается губами губ Джека, стараясь не разбудить, и уходит. Вечером он возвращается и собирает оставленную утварь, чтобы никак не выдать случайному взгляду свое здесь присутствие. На подушке импровизированного ложа лежит красная бусина. Одна из тех, что хитро вплетены в волосы пирата. Джеймс берет ее и кладет в нагрудный карман. Туда, где чуть быстрее обычного бьется его сердце.