Стокгольмский синдром

      — Сал, что ты делаешь?!       «Что я… делаю?»       «Что я…»       Ветер уже не хлещет собственными волосами по протезу, но парень всё равно мыслями остался где-то далеко, на крыше, ловя коченеющими пальцами проржавелые прутья старой антенны. Сейчас он сидит, сжимая ладонями собственную голову, словно та вот-вот расколется, заливая колени кровавыми ошмётками его поехавшего разума.       Что же я делаю?..       Он спрашивает себя снова и снова, но ответа на этот вопрос нет. Девушка давно ушла, и надо бы вернуть засов в замок, пока та не опомнилась, но Сал продолжает сидеть, прекрасно зная, что услышит любой шорох и сможет среагировать в любую секунду.       Забавно, его тело тоже слушается и подчиняется, как и должно быть. А вот черепушка буквально пульсирует, загоняя под корочку свёрла и саморезы. Ладони чуть сместились на нос, и протез съехал обратно, но лицо так и осталось закрытым. Юноша давно переборол привычку царапать ногтями шрамы, надеясь, что изуродованная кожа слезет, словно всё это недоразумение лишь присохший грим, но сейчас ему остро хочется содрать лицо до костей. Это желание буквально накатывает, и впору обратно лезть на крышу, чтобы сигануть прямо вниз, расправив скелет изломанных крыльев для последнего полёта.       Наверху скрипят половицы, и Фишер невольно вздрагивает, вскидывая голову. Протез возвращается на место. Чёртов телик опять рябит помехами — в такую ветреную погоду можно даже не рассчитывать на что-то другое. Но теперь это не проблема. Он не один. Дом полон теперь не только тьмой и потусторонними шагами, а Салли слишком привык наконец-то засыпать спокойно, чтобы продолжать терзать себя остатками разума и спрашивать: «Что же я делаю, чёрт возьми?!».       Парень посмотрел на оставшийся возле подлокотника плед. Что девушка уснула на седьмой серии, он заметил почти сразу. Наверное, потому что и сам больше прислушивался к тому, что происходит вокруг, нежели на экране, ведь первые серии он смотрел. Как Сал и думал, пока Эрика рядом, проклятая псина не возвращалась. Но наблюдать краем глаза, как пленница пытается устроиться поудобнее, не приближаясь ни на сантиметр, неприятно. Неуютно (ты ещё помнишь это слово, Кромсали?).       И немного злит. Совсем капельку. Капельку размером со скисшее озеро в высушенном лесу души.       Поэтому, когда Эрика Томпсон начинает тихо сопеть, уронив голову набок, Фишер убавляет звук и медленно поворачивается. Потеряв контроль над телом, девушка невольно завалилась в сторону парня, и от этого он чувствует себя странно. Говорят, люди ощущают, когда на них пристально смотрят во сне, и мгновенно просыпаются, но, видимо, ложь. Светловолосая девушка не вздрагивает ни через десять секунд, ни через десять минут, хотя юноша с протезом на лице практически гипнотизирует.       Рука Эрики вдруг дёргается непроизвольно, проскользив по дивану открытой ладонью вверх. Ей что-то снится.       Салли долго разглядывал тонкое запястье, обрамлённое наручником, и что-то было в этом по-своему красивое. Или, может, любая кожа казалась ему идеальной, потому что не была заражена этими отвратительными отметинами животных зубов? Парень поднял собственную, с искусанными ногтями, украшенную полукруглой отметиной, уходящей под длинный рукав. Его пальцы на несколько тонов светлее, чем пальчики девушки — конечно, он же не рискнёт надеть даже самую простую футболку.       Эрика всё ещё спит, а юноша колеблется, вытянув пальцы над её раскрытой ладонью. Волнительные иголки сворачиваются внутри, и вроде нет ничего такого — коснуться другого человека, но вот так, прямо к коже…       Девушка что-то пробормотала, и Салли трусливо отдёрнул руку.       Это смешно, Салли-Кромсали, просто жалко!..       Проходит не одна минута, прежде чем замеревший юноша решается. Не утянуть за кофту, не заковать, выдерживая полный ненависти и отчаяния взгляд, не поднять на руки, держа бережно, боясь сломать, а просто, как раньше — до проклятой жизни.       Мизинчик девушки вздрагивает, когда к указательному пальцу прикасается чужое тепло, но Эрика спит крепко, не чувствуя. Она слишком устала нервничать и быть на иголках, чтобы чутко спать. Её ладони ожидаемо мягкие, такие же тёплые и приятные. С трудом привыкая к волнительному ощущению, покалеченные кончики пальцев скользнули, еле касаясь, дальше по раскрытой ладошке к запястью, огибая холодный металл оков, по едва видимым венам и тройке забавных родинок прямо у сгиба локтя. Чистая, идеальная кожа. Этим ладоням больше подходит букет полевых цветов, а запястьям — тонкие кружева летнего платья, чем обвивающая стальная цепь, но пути назад уже нет.       Он вспоминает, как сузились холодом глаза, как всколыхнулись завитки светлых волос и как эта же изящная и такая хрупкая рука замерла щитом перед маленькой девочкой. Псинка, что шкребётся в доме №18 иногда под порогом, больше в четыре раза: она злобно рычит, капая голодной слюной в темноте. На мгновение Салли видится, что вместо малышки Рошель на качелях сидит перебинтованный мальчик, дрожащий и ёжащийся от страшного клацанья. Фигура перед ним, напротив, всё та же. Не в платье — в пальто. Волосы слишком коротки, а рост куда ниже, только она никуда не отходит, не пугается. Это Эрика. Девушка продолжает стоять между юношей в потёртых кедах с протезом на лице и огромным зверем, и тот неожиданно сдаётся. Продолжая рычать, оно отступает назад. Пятится. Оно проигрывает.       Эрика не оборачиваясь опускает руку, звякнув цепочкой. Салли продолжает сидеть за её спиной, сжимая холодные верёвки качелей.       Если она — это спасение, он никогда её не отпустит.

***

      После того странного дня Эрика не видела юношу два дня, а по утру первого её ждало разочарование: снова заперта. Впрочем, слишком наивно было надеяться, что всё как-то резко поменяется. Эти перепады его настроения были и раньше, просто девушка вдруг поняла, что раньше они оставались за стеной, а теперь она невольно стала зрителем одного такого скачка. От парня, который тянется к непонятно зачем похищенной жертве, до молчаливого манекена, бросающего лишь необходимые для диалога короткие фразы. Что там с катализаторами этого перехода из одного в другое — неизвестно, но разговаривающий Салли куда приятнее, чем смотрящий в душу глазами-льдинками молчун. В конце концов, окончательно лишившись надежды поговорить хоть с кем-нибудь живым в ближайшее время, Эрика начала сдавать свои позиции упрямого игнорирования при любой возможности.       Но одно дело — мысленно принять положение вещей и сообразить, что для того, чтобы вырваться на волю, ей нужно узнать о Фишере больше, другое — делать это. Особенно когда она только-только привыкла к одним странностям, и начали появляться другие.       Жуткие.       Это случилось вскоре после странной поблажки. Эрика давно спала, свернувшись калачиком у себя в комнате (камере), когда ни с того ни с сего почувствовала присутствие. Приоткрыть глаза и увидеть в ногах на краешке дивана сидящую чёрную фигуру с белой маской — то ещё испытание для нервных клеток. Как Томпсон не заорала, она сама не знает. Тогда её в принципе парализовало кошмарным параличом, и даже дыхание сбилось на минуту, заплутав в лёгких.       Ночь. Темнота. Она лежит абсолютно беспомощная и не совсем одетая, а в комнате сидит парень-психопат, держащий револьвер рядом с кружкой чая. Тогда стало по-настоящему страшно, и первой мыслью было, что сейчас-то она расплатится за всё это спокойствие. Одеяло удачно закрывало пол-лица, и юноша, кажется, не заметил, что девушка проснулась. Поняв это, Эрика испуганно прикрыла ресницы, продолжая незаметно следить за ним и не подавая виду, что сердце вот-вот пробьёт грудную клетку от паники. Она ведь даже не сможет ничего со своего положения, а уж если у него хотя бы нож под рукой, то…       Эрику заколбасило. От духоты и страха. И все эти смелые решительные выводы, сделанные до этой хренотени, вмиг показались жалким тявканьем. Вот прямо сейчас она готова расплакаться, потому что этот чокнутый здесь. Свободно зашёл и может сделать что угодно.       Он парень. Она девушка. И неважно, насколько он худой и низкий. Он физически сильнее в любом случае.       Хотелось вскочить и закричать, умолять не трогать, убраться вон. Эрика лежит ни жива ни мертва. Салли продолжает сидеть и смотреть в пустоту. А потом уходит. Просто поднялся, оглянулся на мгновенно «уснувшую» жертву и покинул комнату, тихо заперев дверь.       До самого утра Эрика настороженно пялилась в замочную скважину из-под одеяла и сходила с ума, обливаясь ознобом. Сон снова стал для неё непозволительной роскошью — как вообще теперь спать, зная, что он вот так приходит?!       Эрика почти решилась спросить в лоб, зачем он это делает, но Фишер не появился за весь день ни разу. Ночью Эрика закуталась спать вместе с толстой книгой под подушкой (для самообороны… или для самообмана). Только сна, разумеется, ни в одном глазу не было.       Она ждала. Но молила, чтобы этого не повторилось.       Услышав, как скрипнули половицы к полуночи, Эрика мелко задрожала.       Он снова пришёл. Девушка внутренне съёжилась, сжимая под подушкой корочку книги. Кровать в ногах прогнулась. Смотрит.       Это угнетает.       Но если совсем честно…       Страшно что пиздец.       И привычный протез внезапно превращается в жуткую маску с чёрными впадинами. Эрика не понимает, почему до сих пор не закричала, застыв то ли спящей, то ли мертвецом. Ночью Фишер пугает хлеще всяких кошмаров.       Пытка продолжается долго, но её никто не трогает, и через время Салливан уходит, а Томпсон начинает подозревать, что это далеко не второй раз, иначе как объяснить эти завтраки по утрам? Крепкий сон не всегда полезен. Особенно в невольном заточении. Дрожь от осознания проходит по телу. Эрика быстро забывает привычку спать как убитая и теряет последние часы спокойствия. Белая маска смотрит — у девушки едет крыша. Лучше бы и правда что-нибудь сделал, чем вот так сидеть призраком, дышать еле слышно и томить в ожидании.       На корочке книги исцарапаны все края, когда Эрика всё-таки не выдерживает.       — Ч-что ты делаешь?.. — еле слышно просипела она в спинку дивана, устав сгорать в этом ожидании. Пальцы сжимают корешок, царапая обложку до вмятин. Оттолкнуться, скинуть одеяло, ударить и… бежать? Что потом?       Услышать тихий смешок Томпсон не предугадывает совсем никак.       — Я рассчитывал на крик.       Он знал, что она не спит!       Он всё это время знал и… ждал, что она испугается?       Эрика облизала сухие губы и сказала:        — Я хочу это сделать до сих пор.       — И что останавливает? — спрашивает и правда с любопытством. И от этого страх куда-то резко пропадает, и становится некомфортно беседовать с обивкой дивана.       Эрика медленно ворочается, садясь на диване, отползая назад от ночного гостя. Фишер не двигается. Но ответа явно ждёт.       — Не знаю, — честно отвечает девушка. Подождав, она спрашивает ещё раз: — Зачем ты это делаешь?       Салли отвечает не сразу, облокотившись на колени, отчего его волосы рассыпались по плечам. В темноте они кажутся серыми.       — Жду рассвета.       — Зачем?..       — Мне нужно поспать.       Эрика не понимает. Сал смотрит на дверь. И на языке так и вертится, что она вообще-то тоже хочет спать, а не паниковать от его присутствия.       — Прости, — вдруг говорит Фишер. — Я знаю, это вряд ли приятно, но мне это правда нужно. Можешь спать, я скоро уйду.       Если бы это было так просто.       Но он сдерживает обещание и вправду уходит. Эрика задумчиво ложится обратно, но книгу из-под подушки не вынимает. На всякий случай.

***

      На следующий день они продолжают смотреть «Твин Пикс», и на несколько часов Эрика со стыдом забывает, где находится, потому что сериал и правда интересный и загадочный. Салливан по большей части молчит, а девушка просто не знает, с чего начать. За пару дней он задаёт ей несколько совершенно неожиданных вопросов, а она даже не знает, что спросить у него, потому что и правда ничего не знает о Салливане Фишере. Да и как вообще что-то у него спрашивать? «Не расскажешь, за что сидел в тюрьме? Говорят, ты прирезал пару десятков соседей», «Хей, откуда столько шрамов? Упал со скейта?», «Как долго планировал похищение? Мне так… для интереса», «А правда, что у тебя лица нет, не покажешь?» или «Подвал немного напрягает — там случайно не припрятана парочка трупов?». Звучит забавно, но знать ответы не хочется совершенно. Мысли о своём положении давно иссякли, жалеть саму себя, вечно думать о том, как сбежать, когда шанса не давали, а стена за диваном постепенно сдавалась — надоело. И Эрика начала смотреть на своего похитителя чуть внимательнее.       За ужином юноша сидит в стороне, перебирая струны гитары, иногда он наигрывает знакомые мотивы когда-то популярных песен. Эрика думает о том, что гитара подходит его непривычно тонким, но в чём-то изящным пальцам. Эдакий неброский парень-гитарист в какой-нибудь начинающей рок-группе. Или одинокий солист с нераскрытым талантом. Кружка чая давно опустела, но Сал то ли увлёкся, то ли задумался, продолжая играть, не замечая, что девушка уже закончила трапезу и повернулась в его сторону, подперев щёку ладонью, наблюдая. Если не глядеть на протез и немыслимого цвета волосы, то он кажется вполне обычным парнем, находящим душевное равновесие в своём хобби. Сал расслаблен, сидит вполоборота на подлокотнике кресла не глядя на девушку. Томпсон кажется, что глаза за пластиковым лицом прикрыты, а под ним он и вовсе шепчет губами песню, и ей внезапно хочется услышать, как он поёт. Только Салли никогда не поёт. Музыка заполняет дом лишь собой.       Словно почувствовав на себе взгляд, юноша прекращает играть, оборачиваясь. И прежде чем он успевает спросить, закончила ли она, у Эрики вырывается как-то само:       — Почему ты никогда не поёшь?       Юноша растерянно хлопнул ресницами, покачнув гитарой. Его явно обескуражил такой вопрос.       — Пою?.. Я?       — Эти песни, что ты играешь. Я знаю их. Да практически все знают, — неожидано осмелилась на открытый диалог пленница, кивнув на музыкальный инструмент. — Ты мог бы их спеть, верно?       Салли медленно склонил голову набок. То ли не задумывался раньше над этим, то ли удивился, что девушка сама с ним заговорила, до этого предпочитая лишь коротко отвечать на его вопросы.       — А должен?       От этого ответа Эрика почему-то смутилась.       — Я думаю… д-думаю, у тебя красивый голос, — в конце концов, споткнувшись, произнесла она, поражаясь, что вообще сказала такое. О голосе Фишера она не думала до этого разговора, просто… вырвалось. Парень с протезом дёрнул гитарой, покачнувшись на месте, но Эрика не заметила, отведя в этот момент взгляд. Ей было неведомо, что слово «красивый» бывший заключённый тюрьмы Нокфелла по отношению к себе, пусть и не о внешности, не слышал практически никогда.       Потому, пока Эрика думала, как сбежать от этой неловкости, Сал нерешительно сжал гриф гитары.       — Если… если хочешь, я могу спеть для тебя, — впервые на памяти девушки заикнувшись, сказал он. И добавил: — Попробовать.       Томпсон вздрогнула, подняв глаза на юношу. Что-то сказать — губы склеились в одно целое, поэтому Эрика, растерявшись, лишь коротко кивнула (больше дёрнула шеей, как сломанная).       Салли кашлянул в пластиковые губы, поднеся зачем-то кулак к протезу, и снова чуть отвернулся, словно тоже смутившись. Затем занёс ладонь над струнами и… замер.       — Какая у тебя любимая песня?       Эрика снова дёрнулась, ощущая себя втройне глупо. Что мешало просто доесть этот ужин и уйти? Но чёртово любопытство уже сильнее стеснения, и, поколебавшись, Томпсон сознаётся:       — Про навороченные кроссовки, — губы наконец отмерзают, непроизвольно приулыбнувшись.       Салли неожиданно смеётся, очень тихо и коротко, но Эрика успевает услышать до того, как он опускает голову и подбирает нужные аккорды, глядя на струны. Она знает, что под протезом он улыбается.       А потом гостиную захватывают безошибочно подобранные тона. Вступление немного дольше, чем в оригинале, и кажется, что юноша передумал подавать голос, но тут он отводит глаза и начинает напевать. Сперва еле слышно — протез и гитара почти полностью заглушают, но через строчку он словно смелеет и ударяет по струнам увереннее, а голос, хоть и немного робко, но выходит на первый план.       К припеву Эрика забывает, что она в заложниках, уже не отводя взгляд от танцующих пальцев, а когда Сал, увлёкшись, покачивает головой в такт песне, расслабляя плечи, его волосы в хвостиках забавно качаются, и это кажется поводом улыбнуться искренне.       У него действительно красивый голос.       Эрике впервые хочется увидеть его настоящее лицо.       Пока Салли продолжает петь, Эрика сидит напротив и слушает, всё так же подперев щёку ладонью, забыв о цепочке, тянущейся под стол, и туманное забвение окунает пленницу в пучину лживой уверенности, что так и будет. Подождать ещё немного, и оно само разрулится. Но это становится ошибкой. Разделив состояние (или всё-таки личность?) Салли на двое, она совершенно забывает, что видела и третью сторону медали.       Самую страшную.