Поздно ночью через все запятые дошёл, наконец, до точки.
Мирон пребывает в том волшебном состоянии изменённого сознания, когда уже неважно, нестыдно, в целом по херу и море по колено. Ванька и рад бы сделать ещё хоть что-то: уболтать, вновь призвать к голосу разума, даже применить силу, но всё тщетно. Градуса внутреннего кипения, ранее щедро и многократно повышаемого вискарём, Мирон успешно достиг. Протест личностный ещё и подогрет просмотром нового видоса Гнойного. «Дисс на дисс, на микстейп, на ремикс». Слава хуесосит его на постоянной основе и от лица всех своих творческих псевдонимов. То не так, это не сяк, всё то этому выскочке гнусавому не по вкусу! Типа он сам молодец, струя свежего воздуха, вот только по сабжу ничего нового: Окси исписался, Окси зажрался, Окси штампует голубей. Коммерсант, не творец. Карабас-Барабас на Фрэшке. Нехороший продажный еврей. Скучно, Сонечка! Теперь вот фильмом его бомбануло. Запоздало так, если учесть, что в тексте ещё предъявы за ноябрьский концерт присутствуют. Совсем берегов Хабаровск не видит. Нет, ну нихуя подобного. Окси так просто этого не оставит. Слава в принципе на реакцию не рассчитывал. Тема реакций между ними с некоторого времени закрыта. В самые дальние уголки сознания они затолкали всё, что было, дверь заперта, забита гвоздями, замок амбарный навешен, проволока колючая намотана, по ней пущен электрический ток. Он всего лишь мнение своё высказал, собственное, между прочим ничьей «доброй» волей не навязанное. Ему непонятно, как вообще можно было глупость такую совершить. За какую-такую идею они идут одним фронтом? С вот этими вот людьми, которые вроде уже мамок не ебут, а успешно бизнес делают. И, как несложно догадаться, стричь кэш естественно проще, руководя творческим объединением из головного офиса, а не из СИЗО. Да, у Хаски жена беременная, да, не такие-то и крамольные текста, бывало и хуже. Ладно. Нормальное как для еврея. Но вот фильм. Beef. Типа, вот какой рЭп без конфликтов, ну и за слова свои отвечать нужно, да? Занятная история какая, что именно Мирон сейчас об этом говорит. Тот, который на баттле ему читал про порванный рот, постправду и припоминал чеченцев, ага. Мироша-Мироша. Гнойному за свои слова ответить не зашквар, пожалуйста, можете даже по лицу прописать, но решит ли это проблему? Он же высказал свою позицию. Гражданскую. Свобода слова, так какие претензии, господа? А извинялся он пусть и под давлением, но не под угрозой пистолета, не потому что «да кто ты такой вообще?». Ему пощёчин не давали, на колени не ставили, его не унижали. Били, да, били. Угрожали, да, и не один раз. Другие люди. Сторонние. «Да что завёлся-то так, Славян?!» — вкрадчиво нашёптывает внутренний голос. И правда, чего это он. Должно же быть похуй. А если по фактам, Слава может и отсосал Мирону, да только вовсе не фигурально, а прямо так, до корня заглатывая. Сам, добровольно и много раз, но уже после— хохохо -
Вечер в Питере линяет в ночь, а Мирон-свет-Янович, пьяно покачиваясь из стороны в сторону, стоит около квартиры Славы, вдавливая указательным пальцем кнопку звонка до упора. Машнов, конечно, догадывается, кого могло принести во втором часу ночи, но всё же в тайне надеется. Дверь открывает, не глядя в глазок, какой смысл? Надежда издает последний писк и совершает самоубийство. Мирон стоит перед ним с серьёзнейшим ебальником, гордо поднятой головой и хитрым прищуром малость косящих голубых глаз. На лысине капюшон толстовки, на плечах трендовая джинса с подбоем из овцы. Актуальные тенденции из последней креативной коллекции. Паттерны, хули. Еврейский подбородок приподнят. Славка знает, что этот приём даёт Мирону иллюзию безопасности, при общении с более высоким по росту собеседником. Помогает чувствовать себя уверенно, в соответствии с занимаемым в общественной иерархии положением. Царь, блядь, очень приятно. Пьяный в дымину. Молодец какой. Сам Машнов трезв, чист, выспался, а самое главное, сегодня он один дома, и сейчас это большой плюс. Поди объясни кому, какого хера Оксимирон бухой к нему по ночам в гости ходит. Вокруг Славы народу теперь очень много, а правду знают только три человека. Он аккуратно убирает палец Окси с кнопки звонка, прекращая звучание соловьиных трелей в своём жилище, и было уже хочет поинтересоваться, чем обязан, но Фёдоров толкает его в грудь, заставляя попятиться в прихожую, и заходит следом в квартиру. Плотно закрывает за собой дверь. Слава замирает и молча выгибает бровь, ожидая развития событий. Он парень не то чтоб сильно терпеливый, но вот сейчас ему настолько любопытно, что стоит подождать. Говорят, конечно, молния в одно место два раза не попадает, но хер знает. Поди как Оксана Яновна в рукопашную пойдёт, как в прошлый раз?! В любом случае Карелин предвкушает. Мирон покачивается в такт какому-то своему внутреннему ритму, молчит с минуту и внезапно подбоченившись выдаёт: — Ты, Хабаровск, охуел в конец, я смотрю. Жопу тебе твою не жалко, борец за добро и справедливость? Слава хмыкает, наклоняет голову и, лениво растягивая слова, интересуется: — А ты, Мироша, здесь как защитник моего очка присутствуешь или как официальный представитель обиженок? — Я здесь потому, что хочу выразить своё мнение в отношении твоей, Вячеслав, вседозволенности. Какого, я повторяюсь, хера ты мне предъявляешь за продажность и поруганные идеалы снова? Сам же знаешь, ничего такого не было! — Ох бля, да ты по ходу в слюни совсем. Мирош, ну в твоём-то преклонном возрасте несерьёзно так злоупотреблять. В ответ Фёдоров предсказуемо молчит и сверлит его глазами, показывая, что он кремень и его не проймёшь. Гнойный выдыхает, стараясь держать себя в руках, спрашивает: — Кто там сегодня нянчится с тобой? Охра, Евгения, Мамай? Мирон ведёт плечом, неохотно подтверждая: — Ванька в машине ждёт. Побоялся, что ты с лестницы меня спустишь, что поделать, Ромео нынче уже не те. — То есть охуеть, ко мне бухая дама сердца прикатила, а я неблагодарное животное, так?! Было, что ли, такое когда? Хули ты молчишь, дева в беде? Окси фыркает, недовольно поджимает губы, но ничего не говорит. Слава смотрит ему в глаза и против воли вспоминает, как щекотно Мирон мажет ресницами, когда близко прижимается орлиным носом к Славкиным скулам. Слова вылетают изо рта раньше, чем мозг успевает включить кнопку тревоги: — Отпускай карманного Монстра, рэпер Оксимирон, пойдем чайку тебе, обдолбышу, заварю. Мститель, блядь, — и усмехнувшись своим мыслям добавляет многозначительно: — переименую тебя в телефоне в Джульетту Капулетти! Окси, злобно зыркнув на оппонента, молча проходит вглубь прихожей, так и не удостоив его ответом.— хохохо —
Фёдоров, уже без кроссов и куртки, уютно устроившись в мягком кресле, попивает свеженький чаёк, намученный Славкой. Его потихонечку отпускает вискарь и разглагольствовать, кидая предъявы, больше не хочется. Все желания сосредоточены на кончиках пальцев, но Мирон помнит, что одно касание чревато непредсказуемыми последствиями. У него новая жизнь. У Славки новая жизнь. Окси пришёл по делу, предъявить за дисс. Ведь они с мужиками такую крутую тему замутили, в правое дело, можно сказать, впряглись. Высказаться против системы, пойти протестом поперёк бездушной бюрократии, дать творчеству новый виток. Ну разве не этого хотят чудаки из Антихайпа?! И только лишь поэтому Окси сейчас пришёл. А не потому, что скучал безумно или вспоминал постоянно, не видел он этой улыбки лягушачьей во сне, не думал… Нет. Мирон уходит глубже в свои размышления, и Слава, раздражающе спокойный, отстранённый, тоже сам в себе вроде, но кидает взгляды, осторожно рассматривает профиль Фёдорова. Так они и сидят минут десять, в ночной тишине, думая каждый о своём. Слава разглядывает Окси, не скрываясь, подмечает синяки под глазами и новые мимические морщинки. Он хочет спросить, но раздумывает, нужно ли ему знать ответы на вопросы, сформированные в голове. Мирон сам поднимает глаза на него, становится серьёзным, смотрит в лицо Карелина, фокусируется на центре слегка расширенного от темноты зрачка. И Слава решается. — Он угрожал тебе, Мирон? Что-то есть, о чем я не знаю? Фёдоров на минуту зависает, думает, что ослышался, а после натянуто смеётся, картинно запрокинув голову. Ему и правда становится дико от мысли, что Слава на реальных щах мог додуматься, что его насильно заставили давать интервью и ездить на съёмки, подписывать соглашение об использовании его треков и видео с концерта. — Славуш, ну ты чего такой дурачок? Нет, конечно. Женёк всё делала, благослови её Господь, не женщина — золото. Я вообще почти не виделся с Ромой на съемках, так, пара фоток. Желанием, сам понимаешь, не горю, даже теперь. Просто подписал необходимые документы о неразглашении и прочую поебень околоправовую. — Что и денег у него не взял даже, о благородный еврей? — гораздо спокойнее уточняет Машнов. — С чего бы? Одно дело личная неприязнь, другое — авторские права и отчисления. Это доход, который я не собираюсь упускать из принципа, — спокойно отвечает Фёдоров. — Оксанка, ты, оказывается, продажная давалка. И вашим, и нашим. Что, всё ради золотого тельца? «Пилите, Шура, пилите»?! Где же твои хваленые принципы, все в маркетинг ушли, Душа моя?! Мирон вздыхает тяжело. Это, блядь, вот пиздец как нечестно было. Слова-пароли, слова-крючочки. — Идея зашла, Слава, ну что ты привязался ко мне опять? Я за свободу слова, за самовыражение. Против того, чтоб людей закрывали за их песни. Неужели не понимаешь, come on, ну ты-то должен знать. Даже врать не могу тебе. Ты же меня чувствуешь, получаешь отголоски эмоций. Понимаешь, что происходит. Всё решает связь эта, блядская, — скороговоркой выдаёт Мирон и помолчав немного, решается, озвучивает самое важное для него, — И я, кстати, знаю, что ты беспокоишься. Он произносит это тихо, но твёрдо, и Гнойный неожиданно для себя выбешивается. Ну как так-то? Вот как человек может себе позволить всё осознавать, ч у в с т в о в а т ь, но в который раз снова разрушать столь старательно возведённые между ними стены. — То есть ты, моя волоокая еврейская девочка, поэтому всё-таки пришла сюда ужратая в два часа ночи. От избытка знаний? Да, Мирон, я беспокоюсь и это нихуя не новость и не секрет! Только переживаю я о тебе, не о стадионном рЭпере Оксимирошке, он пусть хоть очком торгует ради выгоды. Он мне чужой человек. Маска, образ, ретранслятор твоей программы лояльности. А спал я с тобой. И связь у меня с тобой! Слышишь?! — срывается на злой фальцет Гнойный. — А приходить и предъявлять мне за вещи, над которыми я далеко не всегда имею контроль, это уже просто нечестно. Ты не хуже меня знаешь, что сильные эмоции «закрывать» не получается, пока ты не принял меня, если только соулмейт не убран веществами. Хочешь так? Лады, я умываю руки. Начну бухать, прикрою лавочку, ничего от меня не уловишь, ни одной эмоции! Сиди и думай, сдох Славик или нет ещё! Вот только от этого хуже будет лишь тебе самому. Но это не страшно, правда? Ты привык, твои договорённости с собой — твоя кукуха, твоё дело. Похххуй. Но объясни мне, Мирош, пожалуйста, только одну вещь. Если не нравится вся эта поебота с родством душ, если тяжело, зачем ты тогда таскаешься ко мне каждый раз? Для чего ковыряешь болячку? Ты ясно выразился, сказал: «никакая связь не поможет нам ужиться, очень разные». Ушёл. Хуй с тобой. Возобновил отношения с девочкой. Я не возражаю. Иди и будь счастлив! Так хули же ты ещё не в Италии? Или куда там твоя дама сердца зимовать улетела? Мирон качает головой да только хмыкает тихо. Вообще-то, Слава прав. Именно Окси, после очень крупной ссоры, впервые предложил «отдохнуть друг от друга», пожить своими жизнями, а потом и вовсе заявил, что им лучше попытаться проигнорировать волю вселенной, доказать: слепой рок, связавший их метками, отнюдь не гарантирует совместное «долго и счастливо». Карелин, неожиданно, взял да и согласился. Что двигало в тот момент Славой? Обида, злость, р а з о ч а р о в а н и е от порушенной детской мечты? Или осознание, что притирка тогда не прошла и, может, правда нужно дать друг другу больше времени на принятие? Но и теперь, по прошествии девяти месяцев с момента «расставания», диалога снова не получается. Мирон злится и скучает по крепким рукам, умеющим обнимать так правильно, тёплым губам на своих, шёлку волос под пальцами. Славка обещал оставить в покое и данное слово держит, спокойно и отстранённо наблюдая за Окси со стороны, но тоска, что нет-нет, да прорывается покалыванием в груди Фёдорова, тоже не даёт обмануться. Всё у них, двух взрослых мужиков, как статус в соцсетях у ванильных педовок, сложно. Он встаёт, оставив пустую чашку на столе, подходит к окну, привычным движением берёт сигареты с одной из кухонных полок. Закуривает, с удовольствием набирая дым в лёгкие. — Опять, да? — с неожиданно ласковой улыбкой спрашивает Карелин. — Одни, блять, обещания. Даже три месяца не продержался. Слабенький совсем стал. — Только с тобой рядом и тянет отравиться. Топь болотная ты, Хабаровск, — тихо отвечает Окси. Карелин подходит сзади, и, не удержавшись, обнимает Фёдорова поперёк груди, прижимается губами к гладкообритому затылку. — Кто из нас ещё топь, — шёпотом в ухо выдыхает Слава. Мирон откидывает голову ему на плечо, сразу же, не раздумывая, прислоняется спиной плотнее к Машнову, наслаждается этим моментом близости. Вполне возможно, что такая роскошь, как просто чувствовать Славку рядом, станет недоступна ему уже утром. Есть вероятность, что у них даже и утра не будет. Поди как хозяин выставит гостя в ночь на лютый январский мороз. Будто читая его мысли, Слава предлагает: — Останешься со мной на ночь? Предлагает, обратите внимание, Мирон Яныч, не «останешься на ночь», и не «останешься у меня», предлагает остаться с ним. Побыть вдвоём, взять передышку, поделиться простым человеческим теплом, возможно, произвести обмен биологическими жидкостями. Как пойдёт. Фёдоров не даёт себе ни секунды на рефлексию, молча кивает, соглашаясь, подставляет шею под лёгкие, невесомые поцелуи. Машнов за те полгода, с ноября по апрель, его вдоль и поперёк изучил, каждую клеточку кожи, зараза, вылизал, а когда вдруг стало недостаточно, ещё и под эту самую кожу влез. Никогда и ни с кем у Мирона такого не было. Славка внутри у него, мягким покалыванием под рёбрами, лёгкими тёплыми волнами в грудной клетке, даже когда они находятся на разных континентах. Но Окси снова себе напоминает, что сам пресёк развитие их связи. Не дал себе шанса. Испугался утонуть в Славке, в с в о и х чувствах к нему. Глупо теперь приходить и выёбываться, права качать, жрать глазами отпечатавшийся на обратной стороне век профиль. А предъявлять что-то Гнойному и правда смысла нет. Это же не просто образ или амплуа. Славка хайпит на нём осознанно и со вкусом. Отыгрывается за внутреннюю тоску. Паразитирует эмоционально и предъявляет не абы как, но сердечно, с чувством, от души, а у Мирона тупо желания огрызаться нет. Все считают, что Фёдоров выше, вроде как ему неинтересно, кто там рот открывает. На самом деле, правда лежит на поверхности, она простая и трагикомичная. Не смешная, отвратительно нежная шутка вселенной, в которой участвуют два человека, с татуировками соулмейтов на рёбрах, связавшая их обоих по рукам и ногам. Затаившаяся и ждущая момента осознания. Наступит день, когда Мирон не сможет больше без Славы, а Слава — без Мирона. Этой ночью никак не могут остановиться, оторваться друг от друга. Славка тяжёлый и тёплый, так правильно ощущается сверху. Гладит, трогает губами, пальцами везде, шепчет в порыве слова, которые не скажет никогда вне личного, лишь их двоих включающего в себя пространства. Слава очень старается быть мягче и нежнее, но жажда прикосновений и нетерпеливая голодность только понукают сильнее сжимать пальцами бёдра Мирона. Окси плавится, дрейфуя на волнах удовольствия. Они сейчас открыты друг другу и он с сумасшедшей нежностью и жадностью ловит каждый взгляд, каждое движение, каждый стон длинного и нескладного, самого родного и самого лучшего, только его Славушки. И это ощущается чертовски правильно, засыпать рядом с человеком, которого судьба выбрала второй половинкой твоей души. Ночь напролёт Слава кончиками пальцев будет поглаживать фразу, выжженную по воле судьбы, на рёбрах Мирона. Сотни раз Мирон прикоснётся губами к названию города на груди Славы. Спустя несколько месяцев разлуки и тотального игнора они наконец-то смогли проговорить, высказать претензии тет-а-тет, напитали друг друга словами и эмоциями, словно редкие муссонные дожди сухую землю саванны. Их руки и ноги переплелись в прихотливом узоре, кажется, теперь они даже дышат в унисон. Сейчас оба твёрдо уверены, будто всё время мира у них в руках.Но. Есть ли?
— хохохо —
06.08.2017
Первая встреча. Взаимная неприязнь на грани интереса. Глупый диалог. — Чё-как, Хабаровск?! — Вашими молитвами, Оксимирон Янович. Обжигающая боль в подреберье. Расширенные зрачки напротив. И смех, и слёзы, и пиздец. А впереди баттл, и как с этим жить?Всадник замер. Замер всадник, реке стало тесно в русле.
Кромки. Грани. Я люблю, не нуждаясь в ответном чувстве.