Мне тебя уже не надо

Нет, дружочек! Это проще, Это пуще, чем досада. Это пуще, чем досада: Мне тебя уже не надо, Оттого что – оттого что – Мне тебя уже не надо! — Знаешь, почему ты со мной? Я же никто, да, Хэтфилд? И звать меня никак. Со мной же можно не церемониться. А его, понимаешь, любить надо, уважать. Мнение его слушать. На равных быть. А любить-то ты и не умеешь, не приучен. Все тебе падать ниц должны и ботинки лизать. А он гордая птичка, ему полёт нужен. Ты только клетки делать умеешь. Джеймс, наверное, должен был его убить. Ну ладно, не убить, может, но избить как распоследнюю паршивую псину. Джейсон этого заслуживал. И вообще, и вот прям сейчас. Но Джеймс не мог. Он был не так уж пьян, но не мог толком подняться с кресла. Горькие, правдивые слова резали его, будто ржавым ножом и по больному. И можно было избить Ньюстеда — конечно можно, он сто раз так делал — но сказанное нельзя было вернуть назад, жизнь нельзя было исправить. Он ненавидел Джейсона и в то же время знал, что ненавидит на самом деле себя. — Хули ты здесь делаешь? Свали! Тебе же плохо! Свали! — Ооо, вопрос хороший, — басист подошёл поближе, на эмоциях потеряв последний страх, — Я мазохист, наверное. И педик, да. Люблю, когда ты меня ебёшь своим здоровым крепким членом. Вот ведь незадача. Это Ларс мог под тобой стонать час назад, но ты мудак. — Пошёл он на хуй. — Да, он пошёл. Ты даже знаешь на чей. Но ты ведь презираешь Кирка. Такой он весь маленький, глупый и слабый. А у него, в отличие от вас, двух долбоёбов, есть сердце. Он Ларса и выслушает, и похвалит, и утешит. А из тебя, блядь, сраное «неплохо!» тисками не вытащишь. — Они нюхают вместе. — А ты боишься, да? Боишься кокса и штанов в обтяжку, боишься карандаша для глаз. Ты ж не такой, суровый мачо. Создал себе имидж и сел в него, как в тюрягу. — Съебись… Джеймс хотел гаркнуть, рявкнуть, мощно и властно, как это получалось у него на сцене, но вышел у него только какой-то позорный скулёж. Ньюстед сел на край кровати, устало закрыл лицо руками. Без привычной длинной гривы мягких кудрей он выглядел брутальнее и старше, чем был на самом деле. — Я ненавижу тебя. — Взаимно, — пожал плечами Хэтфилд. Уж что-что, а это признать было несложно. Если на то пошло, большую часть своей жизни он функционировал именно на чувстве ненависти. — Знаешь, Кирк переживает за меня. Думает, что я головой поехал, раз сплю с тобой, — Джейсон помолчал немного, — и в этом он прав, пожалуй. Ещё сказал, давай я тебя с хорошим парнем познакомлю. Добрым, заботливым. Вот это Джеймсу уже не нравилось. Он с радостью сказал бы, что Ньюкид, мне посрать с кем ты ебёшься — но нет. Джейсон был его игрушкой, его вещью. Вещь не должна выбирать хозяев. — Да кому ты нахуй нужен, — выплюнул он с деланным безразличием. — Ну не скажи, — горько усмехнулся басист, — я же играю в Металлике. — Пустоголовые группиз не в счёт. — Ты себе даже отчёта не отдаёшь, сколько геев нас слушают. После клипов и чёрного альбома. Им тааак нравится, какой ты доминант. Усы эти твои... Икона заднеприводных, ха-ха. Он стал слишком много себе позволять в последнее время, и даже тумаки на него уже не действовали. — Если кому-то из педиков нравится Метла, то только из-за смазливой мордашки Хэмметта. — Ну-ну, бля, ага, конечно. Не перекладывай с больной головы на здоровую. Таких мордашек на MTV много. И если сказать человеку на улице слово «Металлика», никто не представит себе Кирка или Ларса. Все сразу подумают об альфа-самце с гитарой на яйцах. — Джейсон беззаботно откинулся на кровать, словно и не рисковал сейчас получить по морде. Джеймс с неприязнью отметил эту недавнюю перемену в басисте — он перестал бояться и беситься, когда его называли педиком. Он перестал отрицать. Агрессия лидера группы больше не пугала его, она будто стала чем-то привычным, иногда извращённо-возбуждающим, а иногда даже смешным. — Знаешь, а Ларсу, может быть, тоже понравился бы этот твой образ, — светским тоном продолжил размышлять Ньюстед. — Но только в одном случае. Если бы этот грозный зверь стал для него ручным котиком. — Прекрати. Блядь. Говорить. О Ларсе. — Охохо, месье, только после того как вы перестанете о нём думать. Хочешь, я буду материться по-датски в следующий раз, как ты будешь мне вставлять, м? — Хочу, — неожиданно для самого себя согласился Джеймс. — На самом деле, — сообщил Джейсон, натягивая джинсы, — тебе стоило бы слушать оригинал, а не каверы. В следующий раз. Но следующего раза не случилось. Джейсон не пришёл в номер к солисту ни после следующего концерта, ни через день, ни через неделю, ни через две. Просить Джеймс не привык. Басист появлялся у него всегда, как на блюдечке, как-то сам собой, дышащий после концерта алкоголем и адреналином, говорил о ненависти, плевался ядом, а потом отдавался со страстью самой развратной шлюхи. Так было чуть не с момента его появления в группе. Сейчас же Хэтфилд остался в номере один, в компании нескольких бутылок водки и вискаря. Ларс с Кирком, которые раньше звали его на свои бесконечные вечеринки в отвратительно пафосных клубах, теперь уже бросили это безнадёжное дело. Просто садились после выступления в новые роскошные авто и уезжали на свои прококаиненные тусовки, едва махнув рукой на прощание. Ларс с Кирком. Их имена, теперь вечно склеенные друг с другом, вызывали глухое раздражение. И как бы Джеймс ни ненавидел их нынешний стиль и образ жизни, в глубине души он ревновал и остро завидовал их близости. Он отводил душу на Джейсоне, но столь удобная подушка для битья имела свойство иногда говорить, и иногда ранить словами больнее, чем можно было бы покалечить кулаками. Чем больше солист напивался, тем логичнее и естественнее казалась ему идея пойти и вывалить на басиста всю свою злость. Этот проклятый тур тянулся бесконечно долго, ему не было видно конца и края, и Джеймс часто забывал или даже не обращал внимания, в каком городе он находится, а то и в какой стране. Гостиницы и бары, по большому счёту, везде были примерно одинаковы. И участников группы всегда селили на одном этаже. Джеймс вновь почувствовал укол ностальгии, вспомнив, как раньше на гастролях они жили в номерах попарно, и он всегда делил комнату с Ларсом — конечно же с Ларсом — иначе их и представить было нельзя. Раньше. Хэтфилд остановился перед дверью басиста, сжимая в одной руке ключ, а в другой бутылку. Ключи от номера Джейсона менеджмент давал остальным парням всегда — просто чтобы им не приходилось выламывать дверь каждый раз, как им вздумается над ним что-то учудить. — Можно я тебя причешу? — донеслось из комнаты. Голос звучал так счастливо и нежно, что Джеймс даже не сразу узнал в нём Ньюстеда и так удивился, что не расслышал ответ. — Ты прямо как Лютиэн из «Сильмариллиона», — продолжал Джейсон, — из книжки Толкиена, знаешь? Она была дочь эльфийского короля и у неё были такие прекрасные длинные волосы, тоже чёрные… — Шлюху себе привёл, Ньюпед? — с порога прогремел Джеймс, — Непривычно, что ты с ба… c бабой… В постели Джейсона, вопреки ожиданиям солиста, оказалась вовсе не полупьяная группи, а внушительного вида парень — смуглый, плотного сложения, и, действительно, с красивыми длинными волосами, чёрными волнами ниспадавшими на широкие плечи. Пожалуй, с неохотой подумал Хэтфилд, этот чел мог бы даже набить ему морду при желании. Степень одетости, а точнее, раздетости парней очень явно намекала на то, чем они, вероятнее всего, занимались чуть ранее. — И тебе добрый вечер, — с лёгкой иронией ответил гость, ничуть не стесняясь того, за чем его застали. — Это что за хер? — буркнул Джеймс, которому не хотелось совсем уж идти на попятную, и плюхнулся в кресло, не спуская глаз со сладкой парочки. — Роберт. Играет в группе, которая будет у нас на разогреве. — Хорошо разогревает? — Более чем, — ухмыльнулся Ньюстед. — Вот же ты блядища, однако. Это была слабая инсинуация. Джейсон никогда не спал с кем попало и, судя по подслушанному разговору, имел к своему любовнику какой-то даже романтический интерес, а не одну лишь жажду физического удовлетворения. Оскорбление пролетело, как фанера над Парижем — басист не посчитал нужным оправдываться, а его гость, видимо, отнёс это больше к проявлению дурных манер Хэтфилда, чем к скандальной информации о Джейсоне. Ни криков, ни попыток подраться, ни разбивания бутылок и мебели, ничего. Казалось, будто мир Джеймса, которой он методично разносил в щепки уже столько лет, наконец был доломан им окончательно, и рушиться было уже нечему. Он стоял среди руин. — Ты говорил, ты рисуешь? — спросил Роберт как ни в чём ни бывало. — Да, — Джейсон умилительно покраснел, — немножко. — Покажешь мне что-нибудь? — У меня нет ничего с собой в туре, но я могу… ну, рассказать. — Пошли проветримся чуток, и по дороге расскажешь. Парни принялись одеваться, игнорируя солиста, будто его вовсе и не было в комнате. Джеймс подумал отстранённо, что таких шортов-бермуд как у Роберта он не видел с тех пор, как Metallica была в туре вместе с Anthrax. Anthrax теперь тоже казались чем-то из прошлой жизни — из беззаботной юности с искренним братством, почти без денег, но с полной охапкой мечтаний. — Прощай, Хэт. — Катись, Ньюкид. — Ещё увидимся, — уверенно улыбнулся Роберт. Джеймс криво осклабился в ответ. Когда за парнями закрылась дверь, он запустил в неё бутылкой. Стекло разбилось вдребезги. Виски расплылся по матовой дубовой поверхности тёмным пятном, в котором Хэтфилду привиделись очертания лица Ларса.

Then it all crashes down And you break your crown And you point your finger, but there's no one around