Какого хуя ты ушёл?!

      Будильник звенит в семь утра, и Морти, пытаясь наощупь отключить, роняет его на пол.       За окном ещё темно: февраль. Ёжась от холода, кутаясь в тонкую куртку, Морти бредёт от студенческого общежития к кафе-закусочной, в которой подрабатывает продавцом: весь день по выходным и всю ночь — по будням. В животе пусто, от этого и от недосыпа тошнит. Тонкий слой недавно выпавшего снега хрустит под ногами.       Морти заходит в кафе, здоровается со вторым продавцом — толстой рыжеволосой девицей, забирает у неё ключи и садится на стул за прилавком. Пока народу нет, можно подремать.       Молодой человек кладёт руки на прилавок и умащивает на них голову. За десять минут дороги на работу он не успел толком проснуться, и, стоит ему закрыть глаза, сладкая дрёма охватывает его, в голову лезут обрывки мыслей и всякий бред — фразы из вчерашних лекций, перемешанные с фрагментами новостей, которые он смотрел на ночь.       Но покой его длится недолго: звенит колокольчик, привязанный к двери, Морти вздрагивает, очухиваясь от дрёмы, и вглядывается в фигуру человека, появившегося на пороге. Тот еле двигает ноги, подходя к прилавку; похоже, что он пьян. Не дойдя пары шагов, гость останавливается и озирается вокруг. В полутёмном помещении, освещённом ради экономии света лишь тусклым фонарем, не видно его лица.       — Сэр? — нерешительно обращается Морти к посетителю. — Вам помочь? Можете сесть за столик, я принесу вам меню.       — Да... Да, пожалуй, я так и сделаю, пёс, — бормочет гость, и Морти вздрагивает от неожиданности: таким знакомым ему кажется этот голос, и эта манера говорить, и это пренебрежительно-шутливое обращение.       — Р-рик? — хрипло спрашивает Морти, и человек резко поднимает голову. Пошатываясь, подходит к прилавку, вглядывается в лицо парня. Не веря своим глазам, Морти узнаёт своего деда, пропавшего почти пять лет назад. Его глаза воспалены, морщины избороздили серую кожу его лица ещё сильнее, чем помнит Морти. Волос осталось ещё меньше, они спутаны и грязны, висят отвратными клочками. Взгляд такой мутный, что кажется, будто Рик не выходил из запоя все эти годы.       — М-морти? — произносит Рик и оглядывается на дверь, будто собираясь удрать. Но потом передумывает и вновь смотрит на парня. А тот будто оцепенел: он уже смирился, уже пережил и уже даже почти перестал вспоминать того, кто в очередной раз бросил его мать... и его самого. И тут — нате вам, блять, пожалуйста, припёрся. Какого хуя он вообще делает здесь, в другом штате, на другом краю Америки, в непритязательном кафе напротив колледжа Морти?..       — Ч-что... Что ты тут делаешь? — спрашивает Морти, мгновенно превращаясь в пятнадцатилетнего тупицу, из всех возможных вопросов выбравшего самый тупой.       — Так... Случайно занесло, — злобно нахмуриваясь, бросает Рик. — Дай мне чего-нибудь пожрать, и я уйду.       Эти слова действуют на Морти словно удар по лицу: он выскакивает из-за прилавка, хватает Рика за грудки и трясёт, рыча:       — Уйдёшь? Ты пропал на чёртовы пять лет, и ты вот так вот просто, блять, возьмёшь пожрать и уйдешь? Какого, блять, хуя, Рик?..       — Остынь, недомерок, — Рик с лёгкостью сбрасывает с себя руки Морти. Тот с отвращением замечает, что дед одет в старую, рваную, давно не стиранную одежду, обувь его износилась, а воняет от него так, будто он не утруждает себя мытьём, а чисткой зубов — и подавно, и слава богу, если не забывает снять штаны при посещении туалета. Морти отшатывается от старика, и тот валится за ближайший столик.       — Тащи своё меню, блядь, — грубо велит Рик, и Морти повинуется. Пока дед рассматривает жалкие две странички так называемого меню, Морти стоит рядом и рассматривает его самого.       — Что произошло, Рик? — тихо спрашивает Морти. — Почему ты ушел? Где ты живёшь?       — Завали... и принеси мне яичницу, — приказывает Рик, и Морти понуро отправляется выполнять заказ, стучит на кухню, где так же, как он сам, досыпает старый негр-повар. Озвучив заказ, Морти возвращается... и обнаруживает, что Рика и след простыл. Проклиная все на свете, Морти выбегает из кафе, оглядывается, видит бегущую фигуру деда и припускает за ним.       — Подожди! Рик, блять... стой! — кричит Морти на бегу, но тому до фени: он бежит, не оглядываясь, сквозь кусты и ветви деревьев, не обращая внимания на то, как они хлещут ему по лицу, выбегает на пустынный пляж, тянущийся вдоль полузамёрзшей реки. На снегу, покрывающем песок, почти у самой воды, стоит тарелка. Сердце Морти прыгает, застревая где-то в горле. Он бежит так быстро, как не бегал ни на одном зачёте по физкультуре. В самый последний момент, когда Рик уже в тарелке, Морти хватается за дверцу, не давая закрыть её.       — Твою мать, какого хуя, Морти, — ругается старик, брызгая слюной. Затем в сердцах ударяет по штурвалу кулаком и втаскивает Морти в корабль. Пихает на сиденье рядом со своим. Вперивается в него разгневанным взглядом, тяжело дыша.       — Доволен, блядь? Сука сраная, — говорит взбешённый старик и заводит двигатель. Морти пытается отдышаться. Ему насрать, что он оставил кассу без присмотра. Ему насрать, что его за это уволят, и у него не будет денег оплатить следующий семестр. Он поймал Рика и выскажет ему все, что о нем думает, а потом пошлёт нахуй и... да похуй, что будет потом.       Тарелка летит над облаками. Рик молчит, а Морти собирается с мыслями. Оглядывается. Обивку на креслах никто не менял с тех самых пор, когда они в последний раз летали куда-то вместе. На полу следы крови, блевоты и ещё чего-то ужасного. Под креслом Рика валяется разбитая портальная пушка. Заднее сиденье завалено пустыми бутылками и их осколками чуть ли не до потолка.       — Сколько тебе лет? — внезапно спрашивает Рик.       — Д-двадцать, — заикаясь, отвечает Морти, не ожидавший вопроса. Старик хмыкает. Опускает тарелку под облака, пролетев ещё немного, приземляется. Они в ущелье, повсюду скалы, в небе над ними рассвет.       — Где мы? — спрашивает Морти. Не отвечая и не глядя на него, Рик роется в карманах замызганного халата, достаёт флягу и какой-то флакон, высыпает из него себе в рот несколько таблеток и запивает их из фляги. Закрывает глаза, откинувшись на сиденье. Молча сидит так некоторое время, затем поворачивается к Морти.       — Что ты делаешь в том кафе?       — Работаю, — отвечает Морти, а сам пытается понять, на чём торчит его дед. — Это ближайшее к моему колледжу кафе, Рик, и я работаю там, чтобы платить за учёбу, потому что...       — Потому что твой мудак-отец так и не нашёл работу, а Бет не может работать столько, чтобы оплатить учебу вам обоим, так? — сухо продолжает Рик, и Морти кивает. Рик усмехается, и Морти чувствует приступ злости:       — А ты-то сам чем лучше? — восклицает парень. — Ушёл, не сказав ни слова, бросил маму... И нас с Саммер!..       — Нас с Саммер... — передразнивает Рик неожиданно глухим и каким-то тусклым голосом, и Морти замолкает. Ему так много хотелось сказать Рику — что тот мудак, и скотина, и как он его ненавидит... Но то, что он видит — как выглядит Рик и что творится в тарелке — внезапно заботит его сильнее, чем собственные обиды.       — Что с тобой случилось, Рик? — спрашивает Морти. — Ты что, живёшь в тарелке?       — А что, мне нормально, — Рик отворачивается и снова пьет из своей фляги.       — Рик, ты путаешь «нормально» и «до пизды», — говорит Морти, и Рик смеётся. У Морти замирает сердце от того, какой невесёлый этот смех.       — Ты ответишь мне или нет, какого чёрта ты свалил? — снова спрашивает Морти. Рик наконец поворачивает к нему голову и смотрит на него слезящимися, как у слепого старика, глазами. Протягивает к нему руку и еле касается дрожащими пальцами волос на голове, проводит ими по щеке. Затем наклоняется к нему и целует в шею. Морти так ошарашен, что даже не отталкивает его и напрочь теряет дар речи. В испуге он смотрит на Рика, а тот криво усмехается и говорит:       — Вот поэтому.       Морти ничего не понимает, в голове у него все перемешивается. Он подносит руку к шее, будто не верит в то, что только что произошло.       — Я-я н-не понимаю, Рик, — бормочет Морти, и Рик рассказывает ему. О том, как пять лет назад, возвращаясь из какого-то адского пекла, они стали любовниками. Как он утешал Морти, бьющегося в истерике у него в руках, и как лучшим средством для подавления эмоций стал секс. И как они потом не могли смотреть друг другу в глаза. Как он стёр эти воспоминания у Морти. А у себя не стал. Потому что не хотел, чтобы всё повторилось. Хотел, как обычно, контролить все. Чувствовать себя ебаным богом.       — Но ты, сука, с какого-то хуя влюбился в меня, пялился на меня каждую, блять, ёбаную секунду, — с досадой рассказывает Рик охуевающему Морти. — Я терпел это говно, сколько мог. А потом...       — А потом ты сбежал, — заканчивает за него Морти. Рик отворачивается, и наступает молчание, тяжёлое, каким бывает воздух в душной, давно не проветривавшейся комнате. Морти вспоминает, как мучился, не зная, куда затолкать всякую странную поебень, которая лезла ему в голову. Как почти решился признаться, но в тот самый день Рик исчез, ни слова не сказав. Как он пытался забыть и смириться, и чем обернулись эти попытки. Судя по тому, во что превратился без него его дед, он тоже... пытался.       — Что за таблетки ты пьёшь, Рик? — спрашивает Морти.       — Да тебе не похуй ли, — отмахивается Рик. Морти слезает со своего сиденья и подходит к Рику, стараясь не дышать мерзким запахом, который от него исходит. Обнимает его и прижимает к себе его голову. Ему совершенно непонятно, что делать дальше, но одно ему ясно совершенно точно — что когда-нибудь, а может, и не раз, он обязательно скажет Рику, какой он мудак и скотина, но не сейчас. А ещё — что гомоэротические фантазии, преследующие его всю дорогу в снах, вовсе не результат какого-то расстройства психики, а просто-напросто след воспоминаний, мерцающий в подсознании, как хвост кометы в ночном небе.       Морти гладит старика по голове, но тот внезапно хватает его за руки и разворачивает их ладонями к себе. Всматривается в давно затянувшиеся шрамы на запястьях, проводит по ним пальцем. На его собственном теле за эти годы тоже появились новые шрамы, их в несколько раз больше, но за всеми его шрамами вместе взятыми меньше боли, чем причиняет ему сейчас любая из этих бледных полосочек на руках его внука. Рик молча смотрит на них, будто не решаясь ни что-то сказать, ни посмотреть на Морти, и тот, вырвав руки, снова обнимает ими деда.       — Прекрати убегать, — шепчет Морти на ухо Рику. — Не смей уходить больше никогда, ты понял? Иначе я больше не прощу тебя, — Морти плачет, и его слёзы капают Рику прямо на лысину. Рик хватает его на руки, сжимает так крепко, что делает больно. Прижимает его к себе, утыкается лицом в дрожащее плечо. Наконец решается посмотреть на него. Морти улыбается, еле держась, чтобы совсем не разрыдаться.       — Ты давно тут живёшь, в этих скалах? — спрашивает он, а сам смахивает слезы с глаз.       — Да завали ты, — раздражённо бурчит Рик и лезет ему под майку. Морти закидывает голову и закусывает губу, и им обоим просто срывает крышу.       — Помылся бы ты, Рик, — ехидничает Морти, когда Рик делает перерыв между поцелуями, больше похожими на попытки удава сожрать свою жертву.       — Иди нахуй, Морти, — Рик сдирает с парня шмот, ласкает его соски большими пальцами, и у того бегут мурашки по шее, вокруг лодыжек и запястий. Старик пялится на его член, уже не подростковый, а вполне себе взрослый, хоть и меньше, чем его собственный. Резким движением расстегнув молнию на своих брюках, Рик высвобождает стоящую плоть, и Морти трётся об него своим, дрочит им обоим, пока Рик запихивает пальцы ему в рот, а потом в задницу. Глаза Морти подёргиваются пеленой от предвкушения близости, он облизывает распухшие от поцелуев губы, прищуренно смотрит на Рика, и у того не остаётся больше сил терпеть. Рик хватает парня за талию и, приподняв, медленно, но неумолимо насаживает на себя. Его взгляд прикован к юному лицу напротив: губы, кривящиеся болью, щёки, на которых от стыда вспыхивают красные пятна, сведённые вместе брови, взгляд сквозь густые ресницы, дорожки слёз от глаз к подбородку. Рева-корова.       Рик находит нужное положение, и глаза мальчишки распахиваются, губы раскрываются, выпуская вовсе не вскрик боли, а уже совсем другой звук — протяжное «ах», от которого Рик сходит с ума. Морти ошеломлённо смотрит деду в глаза, начиная двигаться в темпе, подходящем им обоим. Рик помогает ему, приподнимая и вновь опуская его на себя. Для Морти это второй первый раз, и тайны его тела заново открываются ему. За эти пять лет он встречался только с девчонками, и ни одно лицо или имя не застряло у него в памяти. Рик снова первый, и его это дико заводит. Ему пофигу на то, сколько человек выебал Морти. Но совсем не пофигу на того, кто посмел бы выебать Морти. Он бы прикончил на месте тварь, посмевшую хоть пальцем дотронуться до задницы Морти. Его Морти. Вытянувшегося, повзрослевшего, но оставшегося все тем же тощим, смущённым, неуверенным в себе, до сих пор влюблённым в него подростком.       Какого хуя он потратил пять лет, убегая от самого себя, лишив себя одного-единственного смысла в жизни — быть невъебенно крутым в глазах этого маленького уёбка. Таскать его за собой по бескрайнему космосу, как по музею, делая привалы — то полюбоваться на рождение звезды, то поиграть в стрелялки-догонялки с инопланетными чудовищами, будто в компьютерной игре. Смотреть, как он извивается на нём, забыв всякий стыд, выгибаясь всем телом, закатывая глаза и встряхивая влажными от пота завитками волос, ощупывать его гладкую бледную кожу, чувствовать, как натянуты его мускулы, как его тугой зад стискивает напряжённую плоть, слушать, как он стонет, когда член прикасается к его самому сокровенному. Его последние отношения, самые неправильные, самые больные, самые драгоценные в его жизни. Которых он боялся — и хотел — с тех пор, как понял, что стал мальчишкиным героем. И от которых отказался из-за трусости, из страха быть пойманным и осуждённым. Не дочерью или общественностью, а собственной, мать её, совестью, внезапно проснувшейся в нём перед этим — тогда ещё — ребёнком.       — Морти, — хрипло шепчет Рик, — Прости... Прости меня, Морти...       Они кончают одновременно, Морти — крича его имя, Рик — зажмурившись и рыча сквозь зубы. Парня всего колотит, он падает Рику на грудь, тот нашаривает единственную чистую тряпку в корабле, которой оказывается майка Морти, и наскоро вытирает сперму с их тел. Морти вцепляется в его руки, стуча зубами, будто от страха.       — Т-только посмей, слышишь, т-только посмей снова меня бросить... я-я убью тебя, Р-рик, — бормочет парень на ухо Рику. Тот обнимает его, накрывает своим истрёпанным халатом. Прижимает к себе худое разгорячённое тело дрожащего от волнения Морти. Гладит его по торчащим лопаткам. Первый раз за грёбаные пять лет чувствует себя живым и почти нормальным, почти настоящим Риком, а не тупым бесполезным куском озлобленного дерьма.       — Не пора ли тебе на работу? — ехидно спрашивает Рик, слегка отдышавшись.       — В пизду работу, — отвечает Морти, нежно улыбаясь старику. — Давай лучше домой сгоняем. Мама будет так рада, что ты вернулся, Рик...       Как ребёнок, Морти сворачивается на коленях у Рика и закрывает глаза. Рик гладит его по голове, а затем, заснувшего, перекладывает на соседнее сиденье. Солнце тем временем совсем встаёт, и звёзды пропадают с посветлевшего неба. Рик ведёт тарелку к дому, слушая, как рядом сопит во сне его повзрослевшее и внезапно нашедшее его счастье.