tsapresent

Вы можете даже не догадываться о том, кем были в прошлой жизни. Или...

Клуб дыма, выдержанный в легких, выходит наружу в совершенно бессмысленном и безобразном узоре, а пепел от почти дотлевшей сигареты уносится по ветру и припадает к влажной после дождя земле. Парень, стоящий на балконе в одном нижнем белье, завороженно смотрит вниз, выпуская из плена пальцев сигарету и наблюдая за тем, как она, отскакивая от тротуара, прыгает к траве и самостоятельно тушится о какой-то сорняк. Чонгук смеется. Он – сигарета, потушившаяся о сорняк, или сорняк, сгоревший от сигареты? Хорошего в стоявшей в Сеуле погоде мало, уже которую неделю периодически срываются сильные ливни, приносящие только убытки населению. Разрушенные палатки торговцев, невозможность попасть в нужное место из-за затопленных дорог, сильнейшие ветра, сопровождающие дожди, сносят деревья и даже крыши некоторых частных домов. Даже сейчас, в этот самый момент, норовит сорваться вместе с корнями дерево напротив их дома. Ничего позитивного с такой погодой нет, ни одного повода для хорошего настроения. Но смешно почему-то до безобразия. Чонгук вздыхает. Обдутая ветром влажная после душа кожа покрывается мурашками, пока он, даже и не думая скрываться в теплой и уютной квартире, продолжает стоять на балконе, рассматривая ругающихся на непогоду прохожих на улице. Ему сегодня снился сон. И если бы просто сон. Чонгук, рассматривая текущие по дорогам ручьи, себя невольно сравнивает с этим городом. По-своему прекрасный, живущий своей привычной [жизнью], занимающийся тем, на что он годен и к чему приучен, для чего [рожден]. И так же неожиданно на него обрушилась непогода. Только Чонгук это не ливнем хочет назвать, не глупой стихией, а самым настоящим его проклятьем, его ужасом и самым страшным кошмаром. Чонгука знакомые часто сравнивают с дьяволом: неизменно темные локоны, постоянно свисающие на глаза, темные выделяющиеся брови, растущие в такой манере, что взгляд вкупе с постоянно залитыми тьмой радужками действительно напоминает демонический; довольно странные повадки и некоторые черты в характере, что порою даже пугают. Чонгук сильный необычайно, гордый и даже самовлюбленный немного, кажется. Все это в совокупности с улыбкой оскалом на его лице строит в глазах чужих образ самого Сатаны. Но Чонгук считает, что это голая лесть. Потому что он самый обыкновенный демон. Демон, который однажды совершил самую огромную ошибку в своей жизни. Полюбил запретное. Полюбил гребанного ангела. Полюбил Тэхена. В Чонгуковом сне его ангел накрыт прозрачной вуалью, совершенно обнаженный, красивый безупречно, безумно, до дрожи в конечностях. Его ангел выгибается красиво, ведет изящными пальцами по шелковой черной простыне и сгребает ее под себя. Он улыбается и взглядом зазывным к себе подманивает, заманивает в свою ловушку. Чонгук стоит перед ним, как самый последний идиот, надураченный демон, и самому смешно от этой картины: ангел просит совершить грех, почти умоляет безмолвно, подначивает. И ангел ли это? У Тэхена за спиной невероятной красоты крылья, перья которых светлее рая. У Тэхена над головой нимб, отливающий нежно-бирюзовым. У Тэхена пряди белокурые волнами свисают к бровям. Тэхен самый-самый настоящий ангел: добрый, вежливый, поможет всегда, на путь правильный наставит, улыбнется ярко-ярко, широко, глазами своими небесного цвета успокоит, заставит хорошие поступки совершать, не грешить никогда. Тэхен прекрасный, просто замечательный, хоть и относительно молодой, ангел. Тэхена на небесах хвалят за заслуги, много людей спас, предотвратил столько бед, сознание людское чистым сделал. Невероятный и такой талантливый ангел. И ангел этот, самый чистый и самый светлый, перед Чонгуком, перед самим демоном, ноги раздвигает и губу закусывает. Зазывает Дьявола своего прикоснуться, ощутить, пальцами грубыми провести по внутренней коже бедер, выбивая красивые ангельские стоны, почувствовать его, Тэхена, всем своим естеством, взять его нежно и грубо одновременно, полюбить сильнее, чем это вообще возможно. А Чонгук уже и не знает, куда сильнее. Любуется им, словно самой бесценной драгоценностью, наблюдает с восхищением и гордостью, похожей на ту, что возникает, когда очередной глупый человек грешит. Ангел этот Его полностью и без остатка. И самое ужасное то, что он даже и не представлял себе тогда, что все совершенно иначе. Что не Чонгук Тэхеном владел на самом деле, как первый слепо и свято верил, а Тэхен им, Чонгуком, крутил, как хотел. Чонгук страшно боялся. Смешно, сам демон боялся. Да боялся так, что до горящих синим пламенем внутренностей, до спертого дыхания, боялся, что, если поддастся этому ангелу, если прикоснется, возьмет, своим сделает до скончания веков, не увидит его больше никогда, потеряет, отпустит. А Тэхен ничего не боялся. Он только и соблазнял. – Ну что станет, Чонгукки, что станет с нами? Всего одно касание, всего одного. Я так тебя почувствовать хочу. – говорит, – Прикоснись ко мне, - просит, – Почувствуй меня, – умоляет, – И мне дай себя почувствовать. Я так люблю тебя, в огне готов адовом гореть и о любви к тебе кричать в муках своих, Чонгукки. Прошу... Тэхен их ролями менял и Чонгуку от себя тошно становилось. Какой он демон? Кто он такой, если ангела глупого полюбил и бережет его, любит больше, чем себя, чем Сатану, чем дом свой и братьев своих? Кто он такой, если не грешит? А потом в сознании все на места становилось. Этот грех не простителен ни ангелам, ни демонам. Никому не простительно Кощунство. И Чонгук с этой самой мыслью постоянно, закусив губу до крови, уходил от ангела своего подальше, бежал, как люди от земных проблем бегут, как от смерти своей, и с этой самой мыслью Чонгук отталкивал его. С нею же и сорвался, с нею и не выдержал. С нею же целовал, пока все тело разрядами тока било, с нею обнимал и касался, с нею оставлял царапины и поцелуи свои похотливые на священном, на божественном. И хуже боли этой, равной всем кругам Ада, Чонгук, наконец, понял, - только невозможность касаться Его, Тэхена. Хуже этой боли только любовь, за которою они оба поплатились. Чонгук чувствует срывающийся по новой дождь своей кожей и поднимает голову вверх, прикрывая глаза и улыбаясь. Капли стекают по острым скулам, достигая шеи и стекая по оголенному торсу, очерчивая незамысловатое чернильное пятно, после срываясь на каменную кладку балкона и ударяясь о нее характерным звуком. Он отступает шаг назад и распахивает дверь, залезая внутрь квартиры и тут же захлопывая ее обратно, закрывая вид плотными шторами. Чонгук принюхивается, забивает легкие приятным ароматом кофе и чего-то очень вкусного и сладкого. Он сладкое совсем никак не переносит и почти выворачивается при виде него, но стоит Тэхену положить собою испеченное печенье с шоколадной крошкой на блюдце и поставить перед ним, улыбаясь выжидающе, Чонгук съедает, как пес прирученный все, что ему дают, и даже малости не оставляет. А тот улыбается и в ладоши хлопает, слыша довольные причмокивания и «Так вкусно, малыш. Ты самый лучший повар в мире». И Чонгук за ним следом улыбается. Просто потому что не может не улыбнуться. Запах усиливается ближе к кухне, а Чонгук вскидывает брови и складывает губы в немом свисте, когда, оперевшись о дверной косяк, наблюдает перед собой картину, за которую заплатил бы собственной жизнью: его черная полупрозрачная рубашка свисает с одного тэхенова плеча, пока сам он, постоянно сдувая мешающие белоснежные локоны с лица, пыхтит над блинчиками, дуя губы, когда они беспричинно подгорают. И каждый раз, когда дергается Тэхен, дергается рубашка на нем. И каждый раз, когда дергается чертова рубашка на чертовом (ха-ха) Тэхене, дергается чонгуково самообладание. Чонгук подходит сзади бесшумно, как всегда делает, пугая Тэхена. Он плеча песочного касается сухими губами и целует невесомо совсем, подобно бабочке. Чонгук целует его, Тэхена, каждый день и поверить, что это реальность, не может. Потому что ему не больно, его тело не прошибает током, а глаза не вылезают с орбит от огня, в котором он горит. Потому что это совсем другая жизнь, а его Тэхен рядом, спит с ним, целует его по утрам и в течение дня, готовит ему еду, любовь ему отдает и тело свое тоже, и стонет он тоже под ним, и под его руками и губами выгибается. Прямо как в эту самую секунду. Тэхен голову слегка разворачивает и смотрит искоса на Чонгука, улыбаясь, лишь немного пугаясь от неожиданности, но тут же успокаиваясь. Он в родных руках, в любимых, под защитой. И ему в этих руках ничего не страшно. Даже ад пройти. – Малыш, ты выбрал не ту сковородку, – говорит хриплым от только что выкуренной сигареты голосом, тычась носом в изгиб тэхеновой мягкой шеи. – Поэтому и пригорает. – Чонгук кусает легонько совсем родные ключицы, придвигаясь ближе к Киму, практически прижимая его к кухонной плите, чувствуя, как он инстинктивно, по привычке трется о него попкой, что скрыта лишь тонкой тканью рубашки. Чонгук тянется дальше и одним движением вырубает огонь конфорки, тут же ловя своими губами чужой удивленно-недовольный вздох. – Чонгукки, ты чего? – Давай позже доделаем, м? – Чонгук ластится голодным львом, прикидываясь слепым и ласковым котенком. Он руками залазит под рубашку, ягодицы очерчивает, сминает, сжимает, пальчиком меж них проникает и оглаживает, одновременно с этим за ушко с сережкой кусая. – Но оно же прокиснет... Арх-х, Чонгу- Тэхен откидывает голову и тут же чувствует, как кожа справа на шее загорается, а после чувствует около уха чонгукову улыбку: красуется своей меткой. – Мы новое приготовим, ладно, Тэхенни? В ответ следует лишь короткое мычание и на Чонгука это действует как зеленый свет (на самом деле, у него зеленый свет всегда горит, но кому это интересно, правда?). Он отводит Тэхена подальше от плиты и прижимает к тумбочке, пока тот сгребает с нее все, что там находится, скидывая на пол, прямо им под ноги. Чонгук хищно улыбается. Такой некультурный мальчик. Когда поверхность оказывается освобождена, старший Тэхена не торопит сажать, он давит ему на поясницу и ловит свисающую рубашку, откидывая ее в сторону, подальше. Он к нему пахом притирается и наклоняется, оставляя поцелуи на песочной спине, усыпанной еле заметными веснушками и родинками-слониками. Чонгук ведет губами вдоль позвоночника, не торопясь, оставляя нежные поцелуи на каждом участке кожи, что слаще любого сорта сахара, кислее самого кислого лимона и горче самого горького вина. Тэхен в ответ выгибается, расслабляется, подставляет спину свою под поцелуи приятные, мурчит подобно коту, попкой виляет, словно дразнит Чонгука, словно просит быть расторопнее. Чонгук доходит поцелуями до поясницы, язык выпускает, влажными дорожками спину изрисовывает, спускается ниже, к ямочкам, очерчивая их, путь ведя к ягодицам. Чонгук кусает: не больно, но и не слабо. Оставляет на правой половинке жгучий засос и языком поникает меж половинок, добираясь до дырочки, что сжимается в предвкушении. Руки укладывает на бока стройные и взгляд поднимает на своего мальчика вкусного, что, развернувшись лицом в его сторону, закинул голову и рот приоткрыл в немом стоне. Выглядит, как сам Бог. Чонгук языком пытается толкнуться внутрь, но Тэхен отчего-то напряжен и ему приходится шлепнуть того, ожидая, пока он расслабится. Ким знак понимает и головой упирается в сложенные на тумбе локти, закусывая губу, когда чувствует горячий язык внутри себя. Этот язык облизывает вокруг, спускается к яичкам, а затем возвращается и снова проникает. Тэхену всегда так стыдно почему-то и неловко, когда Чонгук облизывает его там, но так чертовски приятно, что пальцы на ногах поджимаются. – Такой вкусный. – Чон облизывается и заканчивает, улавливая на слух тихие поскуливания, а взглядом подмечая, что член младшего дергается, а затем и вовсе прижимается к животу, потираясь о тумбу. – Прекрат-ти... – Тэхен смущается в лицо своему демону, когда тот разворачивает его и, приподняв, словно наилегчайшее перышко, сажает на тумбу, тут же придвигаясь ближе и врываясь только что творившим невероятные вещи языком в его, тэхенов, рот, сразу же прихватывая пальцами подбородок и управляя им так, как нужно ему. Киму иногда больно от этих прикосновений, потому что Чонгук может забыться и причинить боль от большого количества приложенной силы, но так приятно, что это уже смахивает на мазохизм. И Тэхену от этого только забавнее. – Малыш хочет сделать своему мужчине очень приятно? – отрываясь, наконец, от сахарных губ, произносит Чонгук, глядя в тэхеновы глаза. – Очень хочет. – кивает в ответ, спускаясь с тумбы и присаживаясь на колени перед Чонгуком, восхищаясь тем, что видит. Перед ним – красота всего мира, то, что называют идеалом и прибавляют «не существует». А он существует и принадлежит Тэхену. Только и всего. У Чонгука кубики пресса выделяются, так и маня провести по ним пальчиками, царапнуть, поцеловать и укусить. У него ноги подкаченные с перекатывающимися мышцами, что заставляют Тэхена каждый раз задыхаться от восхищения. У него лицо с острыми мужественными чертами и невероятно черные волосы, мягкость которых Ким фантомом чувствует на своих пальцах. У него просто потрясающий и невероятно охуительный член, пусть и не самого большого размера, но для Тэхена в самый раз. Он оттягивает резинку чонгуковых боксеров и достает оттуда не до конца возбужденную, но подающую на то признаки плоть, тут же припадая губами к головке. Тэхен облизывает ствол до основания и обратно, задевая пальцами пульсирующие венки и тут же чувствуя в своих волосах чонгуковы пальцы, сжимающие крепко, чуть ли не выдирая. – Продолжай, золотце. – почти рычит Чонгук с закинутой головой и нахмуренными бровями. Ему срочно, нет, просто жизненно необходимо прямо сейчас взглянуть на Тэхена. И он смотрит. Тэхен усердно старается над головкой, то и дело поднимая взгляд и наблюдая за реакцией Чонгука, который не стонет, но хрипит, что возбуждает еще сильнее. Он языком орудует так умело, словно специально воспитанная и приученная к этому шлюха, хоть и задевает иногда зубками, как впервые. – Малыш, ты так хорошо стараешься... Тэхен слышит это и пытается заглотить полностью, подавляя рвотный рефлекс. Стонет немного, чтобы пустить приятные вибрации по члену, и в ответ чувствует, как его волосы сжимают сильнее. Он начинает сосать, стараясь опускаться как можно ниже, периодически язычком проходясь по головке, которая у Чонгука как чертова ахиллесова пята. Чон смотрит вниз, как его мальчик играется с его собственным членом и чувствует, как невообразимо сильно тянет в паху. Чонгук сейчас с ума сойдет. Он с силой оттаскивает Тэхена со своего члена, приподнимая за волосы и проходясь языком по припухшим губам, после чмокая коротко в них же. – Такой умница. Тэхен мурчит в ответ и отходит к тумбе, вставая к Чонгуку задом, выпячивая попку и виляя ей по кругу, смотря при этом тем самым взглядом, которые старший во снах теперь видит. Да и что говорить, он и без снов его помнит прекрасно. Чонгук подходит ближе и ладонями разводит половинки в стороны, одним пальцем без проблем проникая в дырочку, что горит изнутри вместе с его пальцем. Чонгук кусает губу. Тэхен жмурится. – Еще. – младший кивает, когда Чон поворачивает голову на его голос, давая понять, чтобы он добавил еще один. Он добавляет второй палец, разводя их на манер ножниц и слыша, как Тэхен немного болезненно выдыхает, после сжимая обратно и проталкивая чуть дальше, через пару секунд начиная движения с небольшой амплитудой. Тэхен мычит, когда движения становятся все резче, и просит еще один, когда насаживается сам. Чонгук добавляет, снова разводя пальцы ненамного и тут же сводя обратно, поглядывая на Тэхена, что смотрит на него с закусанной губой и нахмуренными бровями. Старший продолжает двигать ими вперед-назад, иногда водя по кругу. А потом слышит громкий стон сверху и понимает, что добрался до простаты, ухмыляясь и начиная давить на нее, отчего Тэхен дергается, улыбаясь тоже. – Вставь, пожалуйста, уже свой член, иначе я сам залезу на него. Неожиданно похабно произносит Тэхен, заставляя старшего пустить смешок, но послушно вынуть пальцы и подойти чуть ближе, приставляя ствол ко входу. – Добрым словом смазывать будем? – с усмешкой интересуется Чонгук, водя членом по дырочке, дразня. – Используй слюну или свою природную смазку, что хочешь, Чонгук, мне похуй. Просто, пожалуйста, выеби уже меня. – Йа, такой нетерпеливый, у кого это ты научился такому? Старший вгоняет член довольно резко и наполовину, предварительно размазав выделившуюся смазку по стволу. Тянет Тэхена за торс на себя и утыкается в шею, любезно открытую для него, подставленную покорным мальчиком для поцелуев. Чонгук начинает движение спустя пять секунд, давая немного времени привыкнуть после пустоты. Он двигается совсем медленно, но вгоняя член по основание, отчего Тэхен сначала мычит протестующе, пытаясь отдалиться, а после привыкает, откидывая голову на чонгуково плечо и кусая его линию челюсти. – Хочешь умопомрачительно нежно или охуительно страстно? – Хочу так, как может мой Чонгук. И старшему этих слов вполне достаточно, чтобы, покрепче ухватившись за бока Тэхена и уткнувшись губами в его ключицы, начать наращивать темп. Младший улыбается ему в шею, слизывая просачивающиеся капельки пота и вдыхая запах Чонгука. Не какого-то замудренного одеколона, а его, чонгуков, родной запах, который с каждый днем все больше и больше кружит тэхенову голову. Чонгук достаточно быстро набирает темп и уже через пятнадцать секунд останавливается на нужном, продолжая трахать в нем Тэхена, который пытается помочь, насаживаясь. Чонгук хмыкает и приставляет младшего к тумбе, нагибая и снова входя, начиная сразу с того темпа, в котором закончил. Тэхен стонет уже почти бесстыдно, а Чонгук находит силы посмотреть в сторону, на стекла, по которым резко начинает громко тарабанить дождь. И усмехается. Просто невероятно ирочнично. Тэхен вскрикивает очень неожиданно и часто сбивчиво шепчет «О боже, о боже, там, да, боже». А Чонгук вполне готов стать для него Богом, если он так того просит. – Чонгукки, быстрее, с-сильнее, пожалуйста, Чонг- Ах-х... Чонгук слегка замедляется, улыбаясь и наклоняясь, кусая Тэхена за загривок. Играет, демон. – Малыш хочет так быстро? – Д-да-да, прошу, Чонгу-ук... Мне так приятно и так ххорошо, ты трахаешь т-так потряс-аающе... Б-бож... – Я так хотел поиграть сегодня, – мурлычет он, словно обиженный, чувствуя, как наливается головка. Чонгук утыкается в Тэхенову спину лбом и стонет хрипло, невольно ускоряясь. – Но раз мой мальчик так просит... – хихикает, отстраняясь от Тэхена и перехватывая его бедра покрепче, чтобы ускориться и в точности попадать по простате, слушая сбитые стоны, от которых сам вот-вот кончит. Тэхен дышит тяжело и стоны его уже переходят в низкие крики, звук которых все громче и громче от каждого толчка, который Чонгук дарит ему. Он брови заламывает и руку вытягивает назад, слепо, как котенок, пытаясь ухватиться за чонгукову. Старший на это лишь умилительно улыбается и приоткрывает рот, когда толкается особенно приятно. Он сжимает в своей ладони руку своего сокровища, откидывая голову назад и из последних них толкаясь в него. – Давай, мой ангел, давай же... Чонгук не успевает толком договорить фразу, как она обрывается слишком громким и протяжным стоном Тэхена, который тут же сильно сжимает его руку и выгибается. – Блять, Асх-сс.., так хорошо... Тэхен пачкает тумбу и полы белой жидкостью, кусая губу и слегка дергаясь в послеоргазменной судороге. Чонгук, смотря на такого младшего, расслабленного и удовлетворенного, с прикрытыми глазами и прикусанным кончиком языка, толкается последний раз в уже более тугую попку, выходя и надрачивая себе буквально парой движений, после изливаясь на спину с шипением и полурычанием. Тэхен поворачивается лицом к Чонгуку и нежно улыбается, присаживаясь на тумбу и приманивая отходящего от оргазма старшего ближе, крепко обнимая его и впутывая во влажные волосы пальцы. – Спасибо, Чонгукки. – совсем нежно и сахарно, словно котенок промяукал. – За что, малыш? За такое не благодарят. – Чонгук Тэхена в ответ обнимает, носом зарываясь в пахнущие кокосом волосы на затылке. – За то, что делаешь меня счастливым. – он прикрывает глаза и прижимается еще ближе, довольно улыбаясь, почти мурча от удовольствия. «Ты сделал меня счастливым однажды и навсегда. Я никогда не расплачусь с тобой» - норовит сорваться с губ, но Чонгук лишь прикусывает язык и молча улыбается в ответ, гладя Тэхена по спине. Тэхен не помнит. А Чонгуку это и ни к чему. Он упал однажды и теперь будет падать до конца жизни. Но ему не страшно. Он падает в Тэхена и рад этому. Рад так же, как рад был демон, упав ради ангела. И лишь небеса оплакивают этих двоих барабанящим по стеклу дождем.

...то было и не прошлое вовсе?